Запад-Восток №7
- Название:
- Запад-Восток №7
- Номер:
- 7
- Год:
- 2014
- Дата публикации на сайте:
- 2015-11-13 11:40:13
- Полный журнал в PDF:
-
Содержание всего 18
Array
(
[0] => Array
(
[id_section] => 6
[id] => 110
[id_journal] => 6
[name_ru] => ДИПЛОМАТИЧЕСКИЕ УСИЛИЯ РОССИИ НАКАНУНЕ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ
[annotation_ru] => В статье на основе материалов Историко-документального департамента МИД РФ показана хронология усилий российских дипломатов по урегулированию конфликта между государствами противоборствующих военно-политических блоков Антанты и Тройственного союза накануне Первой мировой войны.
Ключевые слова: российская дипломатия, Первая мировая война, международные отношения.
Первая мировая война − переломное событие начала XX века, изменившее облик Европы и всего мира. Это событие обернулось катаклизмом для огром-ного числа государств и завершилось утратой миллионов жизней, падением могущественных империй, становлением новых национальных государств, ко-ренными переменами в системе международных отношений. Война оказала воз-действие на судьбы миллионов людей, обусловила многие тенденции мировой политики, а по своей сути определила дальнейший ход развития человеческой цивилизации.
[text_ru] => В статье на основе материалов Историко-документального департамента МИД РФ показана хронология усилий российских дипломатов по урегулированию конфликта между государствами противоборствующих военно-политических блоков Антанты и Тройственного союза накануне Первой мировой войны.
Ключевые слова: российская дипломатия, Первая мировая война, международные отношения.
Первая мировая война − переломное событие начала XX века, изменившее облик Европы и всего мира. Это событие обернулось катаклизмом для огром-ного числа государств и завершилось утратой миллионов жизней, падением могущественных империй, становлением новых национальных государств, ко-ренными переменами в системе международных отношений. Война оказала воз-действие на судьбы миллионов людей, обусловила многие тенденции мировой политики, а по своей сути определила дальнейший ход развития человеческой цивилизации.
Для России, принявшей самое активное участие, война стала великим подви-гом и вместе с тем – огромной трагедией, ввергнувшей страну в хаос революции и кровопролитной борьбы за власть. Была прервана эволюционная трансформа-ция российского общества, подготовленная реформами второй половины XIX – начала XX веков.
Россия оказалась в уникальной ситуации, проиграв войну проигравшей Гер-мании. Это явилось результатом стечения целого ряда обстоятельств, но главным из них стал курс большевистской партии, нацеленный на подрыв боеспособно-сти страны и ее поражение. Характерно в этой связи высказывание У. Черчил-ля: «Ни к одной стране судьба не была так жестока, как к России… Она уже про-шла через все бури, когда все обрушилось. Все жертвы были уже принесены, вся работа завершена».
В советскую эпоху всячески принижалось значение Первой мировой войны, считавшейся войной «империалистической», «мировой бойней», единственная «польза» от которой заключалась в создании предпосылок для Октябрьской ре-волюции. Замалчивалось то, что в российском обществе война вызвала небыва-лый патриотический подъем и была воспринята как Вторая Отечественная война. Почти не упоминалось о доблести наших солдат и офицеров, о массовом героизме (погибло более миллиона, было ранено около 4 миллионов российских военнослужащих). За все годы советской власти не было установлено ни одного достойного общенационального памятника героям и жертвам Первой мировой войны.
Россия не хотела этой войны и всеми силами пыталась ее предотвратить (равно как и Балканские войны 1912–1913 годов). Министр иностранных дел С. Д. Сазонов и сам Николай II вплоть до последних дней июля 1914 года предпринимали уси-лия, направленные на дипломатическое урегулирование конфликта. Однако Гер-мания уже приняла для себя решение и 1 августа объявила войну России, а 3 ав-густа – Франции. 4 августа в войну вступила Великобритания.
Российские вооруженные силы не были должным образом реорганизованы и подготовлены к войне, однако с самой лучшей стороны проявили себя в боевых действиях. Ими были выиграны 22 сражения из 55, в которых они участвовали – Галицийская битва, Варшавско-Ивангородская операция, Мазурское и Прасныш-ское сражения, Брусиловский прорыв и др.
Россия была верна союзническому долгу и не раз приходила на выручку парт-нерам по Антанте. В августе 1914 года Франция, оказавшаяся на грани поражения, обратилась к русскому правительству с просьбой как можно скорее начать наступ-ление в Восточной Пруссии, чтобы ослабить германское давление на западном фронте. Российское командование не успело в полной мере подготовиться к про-ведению запланированной операции, но, не колеблясь, пришло на помощь со-юзнику. Платить за это пришлось дорогой ценой – разгромом армии генерала А. В. Самсонова. Однако немцы были вынуждены перебросить с Запада на рус-ский фронт два корпуса, и Франция была спасена. Красноречиво признание фран-цузского маршала Ф. Фоша: «Если Франция не была стерта с лица земли и Париж не был взят в первые же несколько месяцев, то это только благодаря жертвенно-му наступлению русских».
И в дальнейшем стойкость русской армии сыграла существенную роль в том, что державы «Сердечного согласия» смогли выдержать натиск вражеских сил.
По просьбе французов на западный фронт в 1916 году были направлены четыре русские бригады (около 40 тыс. солдат и офицеров), которые принимали участие в боевых действиях на самых трудных участках и проявили исключительные от-вагу и мужество.
Внешняя политика и дипломатия России сыграли активную роль в Первой ми-ровой войне, способствуя повышению значения России как одного из важнейших международных политических, экономических и культурных центров. Впервые наши дипломаты столкнулись с задачами столь масштабными, от решения кото-рых зависело само существование государства, потребовавших выхода на новый, более высокий уровень политической работы, налаживания интенсивных межго-сударственных контактов в двустороннем и многостороннем формате [8].
Русские дипломаты активно содействовали укреплению союзнической коали-ции, обеспечению взаимодействия со своими главными партнерами, добивались международной изоляции Германии, разрабатывали программу послевоенного со-трудничества. Достижением внешней политики Петербурга стали Босфорские со-глашения 1915 года, хотя реализовать их так и не удалось.
В контактах с союзниками наши дипломаты не допускали ущемления нацио-нальных интересов, показали себя опытными и искусными переговорщиками.
Реальность военного времени потребовала от МИД России осуществления ин-формационно-пропагандистских и контрпропагандистских функций, использо-вания внешних рычагов для снабжения армии, заботы о военнопленных и т. д. Все больше заявляли о себе публичная и экономическая дипломатия. Происхо-дила оптимизация структуры внешнеполитического ведомства, в рамках которо-го были созданы Отдел военнопленных, Особый политический отдел, Правовой и Экономический департаменты.
В годы войны обозначилась гуманитарная составляющая во внешнеполитиче-ской и дипломатической деятельности России: помощь раненым, поддержка рос-сийских подданных, застигнутых войной за границей.
Русские дипломаты проявляли личное мужество в чрезвычайных ситуациях (например, в посольстве в Сербии во время наступления войск противника). Мно-гие были мобилизованы в действующую армию и пали на полях сражений.
Последние несколько лет перед началом Первой мировой войны характеризо-вались нарастанием кризиса системы международных отношений, осложненного многообразными конфликтами и противоречиями – межгосударственными, со-циальными, экономическими. В совокупности они вылились в 1914 году во все-объемлющий кризис, приведший к началу беспрецедентной по масштабам во-оруженной конфронтации. Катастрофа 1914 года явилась ключевым событием ХХ столетия, предопределившим судьбу многих стран и развитие международ-ных отношений на десятилетия вперед.
Особенно тяжелыми последствиями она обернулась для России, которая совер-шенно не хотела этой войны и делала все возможное, чтобы ее избежать. Но логика развития международных отношений того времени неумолимо вела к вооружен-ному конфликту.
Россия была вынуждена ценой большого напряжения форсированными тем-пами реорганизовывать армию и восстанавливать флот, что не могло не сказаться на ее поведении в кризисных ситуациях, которые часто возникали в предвоенные годы. В этих условиях главной задачей российской дипломатии было максимально оттянуть угрозу назревавшей войны и поддерживать статус-кво в неспокойных регионах, прежде всего на Балканах.
Учитывая усиливающиеся противоречия и соперничество ведущих европей-ских держав – Франции, Англии, Германии и Австро-Венгрии на традиционных для России направлениях – в черноморско-средиземноморском и балканском ре-гионах, русская дипломатия была вынуждена активизировать свою деятельность и определяться с союзниками и партнерами. Кроме того, ситуация, сложившаяся в результате дестабилизации обстановки в ряде азиатских государств, прежде всего в Китае, Иране и Турции, также требовала повышенного внимания и учета при вы-страивании отношений с Англией, Францией, Германией и США. В этих условиях в правящих кругах Петербурга и в российском обществе в целом нарастало про-тивоборство приверженцев, с одной стороны, германофильской, с другой – англо-франкофильской ориентации.
Заметное влияние на выработку внешнеполитических и военно-стратегичес-ких решений оказывал вплоть до своей кончины председатель Совета министров П. А. Столыпин (1862–1911). Он, в частности, добивался поворота российской дипломатии к активному сотрудничеству с Англией и Францией, что ускорило оформление в 1907 г. Антанты, а также к переносу центра тяжести в деятельности российской дипломатии на европейское направление при сохранении внимания к азиатским и дальневосточным регионам.
Единомышленником Столыпина был министр иностранных дел в 1906–1910 го-дах, а с 1910 по май 1917 года посол России в Париже Александр Петрович Из-вольский (1856–1919). Выделявшийся своими способностями и широтой полити-ческих взглядов Извольский оставил заметный след в русской дипломатической службе начала ХХ века. Занимая пост министра, он реформировал российский МИД, (коренная реорганизация Центрального аппарата и реформа загранучреждений, направленные на повышение эффективности работы), обеспечил курс на сбли-жение с Антантой, выступил с инициативой вынесения внешнеполитических во-просов на заседания Государственной Думы.
Указывая на опасность возникновения общеевропейской войны, Извольский видел два ее основных очага: один – на Балканах, другой – в антагонизме Германии и Франции, за которым стояло англо-германское колониальное соперничество. Он считал, что России не удастся избежать участия в этом «грандиозном кон-фликте». К возможности предотвращения войны Извольский относился с песси-мизмом, считая, что все будет зависеть от Германии: «Если она ее желает, то война будет». Когда Извольский занял вакантный пост скончавшегося русского посла во Франции А. И. Нелидова, министром иностранных дел в 1910 г. был назначен Сергей Дмитриевич Сазонов, на долю которого выпали очень сложные и напря-женные периоды в истории российской дипломатии1.
Предтечей Первой мировой считаются так называемые Балканские войны, в ко-торые в той или иной степени были вовлечены многие европейские державы.
Начавшаяся в конце 1912 года Первая балканская война Черногории, Болга-рии, Сербии и Греции против Турции привела к укреплению влияния Антанты и России в частности. Это побудило Германию и Австро-Венгрию активизиро-вать усилия по расколу Балканского союза, участники которого никак не могли договориться, как разделить отвоеванную у турок территорию. Попытки России выступить в этих вопросах посредником отклонялись.
В июне 1913 году началась Вторая балканская война. Состав участников кон-фликта изменился. На сей раз Греция, Сербия, Черногория, Румыния и Турция воевали с Болгарией, которую поддерживали Германия и Австро-Венгрия. Россия неоднократно предпринимала попытки примирить конфликтующие стороны, но они оканчивались неудачей. Причем русский МИД решительно возражал против намерений Турции пересмотреть условия так называемого Лондонского мира, завершившего Первую балканскую войну.
Вторая балканская война закончилась разгромом Болгарии, которая приняла все условия своих противников и лишилась не только некоторых своих приобре-тений в предыдущей войне, но и части собственной территории. Общий баланс обеих Балканских войн оказался в пользу России и ее партнеров, но Балканы так и остались узлом острейших противоречий.
Дипломатическая борьба той поры в значительной степени влияла на взаимо-отношения ведущих европейских стран. Уступки России Центральным державам в некоторых вопросах вызывали неудовольствие у Франции и Англии, которые при-держивались более жесткой позиции. Сазонов, будучи министром иностранных дел, чувствовал это острее других членов кабинета. поэтому именно он ставил вопрос об опасности дальнейших уступок Германии и Австро-Венгрии.
Новый кризис был вызван появлением в Стамбуле германской военной мис-сии генерала Л. фон Сандерса, наделенного широкими полномочиями. Он даже должен был стать командующим турецким корпусом в Стамбуле. Этот шаг был расценен в России как попытка Берлина установить контроль над Османской империей и проливами. 23 декабря 1913 года [здесь и далее даты даны по ста-рому стилю]. Сазонов представил царю записку, в которой убеждал Николая II, что примирение с новым успехом Германии «будет равносильно крупному по-литическому поражению и может иметь самые гибельные последствия». «Оно не предохранит Россию от возрастающих притязаний Германии и ее союзников, начинающих усваивать все более неуступчивый и непримиримый тон во всех вопросах, затрагивающих их интересы. С другой стороны, во Франции и Англии укрепится опасное убеждение, что Россия готова на какие угодно уступки ради сохранения мира. Раз такое убеждение укоренится в наших друзьях и союзниках, без того не очень сплоченное единство держав Тройственного согласия может быть окончательно расшатано, и каждая из них будет стараться искать иных обеспе-чений своих интересов в соглашениях с державами противоположного лагеря»1. Таким образом министр ратовал за то, чтобы Россия занимала в европейских де-лах более жесткую позицию и не шла на дальнейшие уступки Центральным дер-жавам. Император одобрил эту записку.
В январе 1914 года Сазонов предложил державам Антанты на постоянной ос-нове координировать свою политику в балканских делах. Эта идея нашла отклик и была реализована в форме периодических совещаний послов России и Франции в Лондоне с английским министром иностранных дел. Россия предпринимала и другие шаги, направленные на консолидацию действий Антанты.
Однако июльский кризис 1914 года разразился раньше, чем российские дипло-маты сумели полностью реализовать свои замыслы. На повестку дня остро вста-ли два вопроса: готовы ли партнеры России поддержать ее и совместными уси-лиями не допустить унижения Сербии Австрией и готовы ли они в случае войны на почве балканских событий быстро и недвусмысленно принять сторону Петер-бурга? Сазонов сначала все-таки надеялся на мирное разрешение кризиса, полагая, что доказать причастность белградского правительства к покушению на Франца-Фердинанда в Сараево не удастся, а австро-венгерский император Франц-Иосиф не захочет кровопролития. Министр, как и Николай II, не собирался отдавать Сер-бию на растерзание.
Но в Петербург стали поступать сообщения о возможных последствиях убий-ства австрийского эрцгерцога в Сараево. Появлялась вероятность резких действий, включая военные, со стороны Австро-Венгрии. Сазонов дал указание российскому послу в Вене Н. Н. Шебеко «дружески, но настойчиво» указать австрийскому министру иностранных дел Л. Берхтольду «на опасные последствия, к которым может привести подобное выступление, если оно будет иметь неприемлемый для достоинства Сербии характер»1. Для России было очень важно договориться с Францией об общей линии поведения. В ходе визита в Петербург 7–10 июля внушительной французской делегации во главе с президентом Франции Раймон-дом Пуанкаре (1860–1934) Сазонов вел переговоры и с ним, и с председателем Совета министров Франции, министром иностранных дел А. Вивиани. Особое вни-мание уделялось австро-сербскому конфликту. В результате стороны договори-лись повлиять на Вену с тем, чтобы она не предъявляла требования, которые были бы равносильны вмешательству во внутренние дела Сербии и могли рассматри-ваться как покушение на ее суверенитет. Стороны также констатировали общность взглядов на проблемы мира и европейского равновесия, а также торжественно подтвердили, что будут неукоснительно соблюдать обязательства, вытекающие из их союза. К намеченным дипломатическим акциям двух держав в Вене было решено привлечь также и Англию.
Но было уже поздно – Австрия предъявила сербам ультиматум, который Са-зонов, узнав о нем утром 11 июля, охарактеризовал словами «это европейская война».
Министр немедленно связался по телефону с царем, доложил о происшедшем и попросил его срочно созвать Совет министров. Затем Сазонов пригласил к себе начальника Генерального штаба российской армии Н. Н. Янушкевича и обсудил с ним возможность частичной (направленной только против Австро-Венгрии) мобилизации русской армии.
Сразу после этого министр принял австрийского посла С. Сапари, который вру-чил ему письменное сообщение, включавшее текст венского ультиматума Сербии и выводы следствия о сараевском покушении. В этом документе и в устном заяв-лении посла Белград обвинялся в организации заговора, угрожающего целостности и безопасности двуединой монархии. В ответ Сазонов обвинил Австро-Венгрию в умышленном провоцировании войны, порекомендовал отозвать ультиматум или как минимум смягчить австрийские требования.
Российский министр встретился также с послами Франции и Англии и пред-ложил им выработать совместный план действий.
Днем собрался на заседание Совет министров России. Совмин принял реше-ние продолжать дипломатические усилия, направленные на сохранение мира, но одновременно быть готовым, в зависимости от того, как будут разворачивать-ся события, к частичной мобилизации войск.
Сразу же после заседания Совета министров Сазонов принял сербского послан-ника М. Спайлаковича и посоветовал, чтобы Сербия, отвечая на австрийскую ноту, проявила максимум уступчивости, не поступаясь, конечно, при этом своим суве-ренитетом2. В этот же день, вечером, Сазонов встретился с германским послом Ф. Пурталесом, который, оправдывая действия Вены, предложил локализовать австро-сербский конфликт, предоставив противоборствующим сторонам разби-раться самим. Министр отказался от этого предложения и заявил, что Австро-Венгрия предъявляет заведомо неприемлемые требования и не уважает мнения других держав1. Утром 12 июля, ознакомившись с полученными за ночь теле-граммами, Сазонов узнал, что Австро-Венгрия сосредотачивает войска на границе с Сербией. В Белграде обещали дать примирительный ответ на австрийский ульти-матум, но не считали возможным выполнить все требования Вены. Затем министр поехал на заседание Совмина, которое проходило под председательством царя. Сазонов доложил о ходе дипломатических переговоров и о последних событиях, которые недвусмысленно показывали, что напряжение нарастает. Министры об-судили, объявлять ли намеченную накануне частичную мобилизацию и решили пока от этого воздержаться, подождав реакцию Вены на сербский ответ. Однако со следующего дня на всей территории Российской империи было введено в дей-ствие «Положение о подготовительном к войне периоде» с комплексом предмо-билизационных мероприятий. Баланс стал смещаться из дипломатической в во-енную плоскость.
Вечером Австро-Венгрия заявила о разрыве дипломатических отношений с Сербией, одновременно заверив весь мир, что это не означает начало военных действий. Сазонов прилагал максимум усилий, чтобы склонить Англию открыто солидаризироваться с Францией и Россией. Однако ни его ежедневные беседы с послом Великобритании в Петербурге Дж. Бьюкененом, ни личное письмо Ни-колая II Георгу V, ни попытки воздействовать на англичан через Париж не дава-ли результата.
Россия продолжала проводить активную внешнюю политику. Сазонов поддер-жал просьбу Сербии, которая хотела, чтобы великие державы взяли на себя третей-ское посредничество в конфликте с Австро-Венгрией, и предложил дипломатам двуединой монархии вступить в неофициальный обмен мнениями, чтобы изме-нить, сделав их более приемлемыми, некоторые статьи австрийского ультимату-ма. Однако вечером 15 июля Австро-Венгрия объявила войну Сербии и сразу же приступила к боевым действиям.
Последние надежды на предотвращение «большой войны» в Петербурге воз-лагали на примиряющее влияние Берлина. Они возникли в связи с обменом теле-граммами 16 июля между Николаем II и его кузеном – германским императором Вильгельмом II. В тот же день Сазонов имел две беседы с немецким послом. Пер-вая как будто давала надежду на мирный исход кризиса, но во время второго ви-зита Пурталес зачитал министру телеграмму германского рейхсканцлера Т. Бет-ман-Гольвега, в которой говорилось, что, если Россия будет продолжать военные приготовления, Германия сочтет себя вынужденной провести мобилизацию и пе-рейти от слов к делу. Это походило на ультиматум и вызвало следующую реакцию русского министра: «Теперь у меня нет больше сомнений относительно истин-ных причин австрийской непримиримости» [1, с. 36]. Чтобы не отстать в моби-лизационных мероприятиях от будущего противника, России было необходимо не откладывая объявить общую мобилизацию. После совещания с военными Сазонов взялся убедить в этом царя, что ему и удалось в телефонном разговоре. В Париж и Лондон были направлены телеграммы с информацией о принятом Россией кардинальном решении. Однако вечером того же дня царь, получив от кайзера новую телеграмму с невнятными обещаниями, распорядился провести не общую мобилизацию, о которой он условился с Сазоновым, а частичную. Министр узнал об этом уже ночью и не решился беспокоить императора новым звонком.
Около часа ночи Сазонов принял германского посла по его просьбе. На прось-бу Пурталеса сформулировать российские условия выхода из кризиса министр набросал следующий проект: «Если Австрия, признав, что австро-сербский во-прос принял характер европейского, заявит готовность удалить из своего уль-тиматума пункты, посягающие на суверенные права Сербии, Россия обяжется прекратить свои военные приготовления» [3, с. 239]. Собеседники расстались вза-имно неудовлетворенными.
На следующий день стали поступать известия о военных приготовлениях Австро-Венгрии на российских границах и предмобилизационных мероприяти-ях Германии. Сазонов, некоторые другие члены кабинета министров и военные пытались убедить царя в необходимости срочно начать общую мобилизацию. Однако Николай II, разговоры с которым шли по телефону, отказывался изме-нить свое решение и от личных встреч всячески уклонялся. Наконец он все-та-ки согласился принять Сазонова для доклада об общем положении. Министру с большим трудом удалось убедить царя, что Германия уже сделала выбор в пользу войны и России не остается ничего иного, как начать общую мобилиза-цию. Царское повеление Сазонов немедленно передал Янушкевичу, и механизм общей мобилизации заработал. Далее Сазонов сразу же известил об этом Англию и Францию.
Таким образом, позиция российской дипломатии в июльском кризисе заклю-чалась в том, чтобы попытаться избежать войны, если это возможно без суще-ственной потери престижа на международной арене и без военного разгрома Сер-бии, что лишило бы Россию преобладающего влияния в Белграде и на Балканах в целом. Не последнюю роль играли также моральные, религиозные и этические мотивы. Но основной причиной конфликта был вызов, брошенный Германией и ее союзниками странам Антанты и, в частности, России. Этот вызов не принять уже не представлялось возможным. Однако если российской дипломатии так и не удалось сохранить мир, то с задачей выставить противника нападающей стороной русский министр иностранных дел справился успешно.
Вечером 19 июля Германия объявила России войну, и кризис перерос практи-чески в общеевропейское военное столкновение. Для русских дипломатов наступил новый этап – период работы во время войны, в которой приняли уча-стие 38 стран и в которой Россия ценой огромных потерь, сорвав планы быстрого разгрома Франции, заложила решающие предпосылки к конечной победе Антан-ты, тем самым до конца выполнив свой союзнический долг.
Сегодня мы обращаемся к истории Первой мировой войны не для того, что-бы выявлять ее виновников, делить ее участников на победителей и побежден-ных. Главный урок заключается в том, что будущее европейского и мирового сообщества ─ в единстве и сотрудничестве, в органичном сочетании национальных, региональных и глобальных интересов, а не в попытках силой, в ущерб дру-гой стороне, обеспечить свою безопасность. Устойчивая безопасность может быть только равной и неделимой. Этот принцип заложен в Концепции внешней политики Российской Федерации, ставящей во главу угла установление справед-ливого и демократического миропорядка, основанного на коллективных началах в решении международных проблем и на верховенстве международного права.
Библиография
1. Игнатьев А. В. Сергей Дмитриевич Сазонов // Вопросы истории. 1996. № 9.
2. Российская дипломатия накануне Первой мировой войны [Электронный ресурс]. Историко-документальный департамент МИД России. Режим доступа: http://www.idd.mid.ru/ pervaya_mirovaya_voyna_i_diplomatiya_rossii.html
3. Сазонов С. Д. Воспоминания. М., 1991.
L. V. Polushina
THE DIPLOMATIC EFFORTS OF THE RUSSIA ON THE EVE OF THE FIRST WORLD WAR
The article shows chronology of measures being undertaken by Russian diplomats to resolve the conflict between the states of the opposing military-political blocs of “Entente” and “the Triple Alliance” on the eve of the First World War on the basis of the archive documents of the Department of History and Records of the Russian Foreign Ministry.
Keywords: Russian diplomacy, the First World War, international relations.
[name_en] => DIPLOMATIC EFFORTS OF RUSSIA ON THE EVE OF THE FIRST WORLD WAR
[annotation_en] => The article shows chronology of measures being undertaken by Russian diplomats to resolve the conflict between the states of the opposing military-political blocs of “Entente” and “the Triple Alliance” on the eve of the First World War on the basis of the archive documents of the Department of History and Records of the Ministry of Foreign Affairs of Russia. The First World War was a turning point of the beginning of the 20th century, that changed the face of Europe and the world.
[text_en] => The article shows chronology of measures being undertaken by Russian diplomats to resolve the conflict between the states of the opposing military-political blocs of “Entente” and “the Triple Alliance” on the eve of the First World War on the basis of the archive documents of the Department of History and Records of the Ministry of Foreign Affairs of Russia. The First World War was a turning point of the beginning of the 20th century, that changed the face of Europe and the world.
[udk] =>
[order] => 1
[filepdf_ru] => 110_ru.pdf
[filepdf_en] => 110_en.pdf
[download] =>
[section_ru] => СТАТЬИ И СООБЩЕНИЯ
[section_en] => ARTICLES AND POSTS
[authors] => Array
(
[0] => Array
(
[author_ru] => Лариса Витальевна Полушина
[author_en] => Larisa V. Polushina
)
)
)
[1] => Array
(
[id_section] => 6
[id] => 111
[id_journal] => 6
[name_ru] => НАЧАЛО ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ, ЧЕШСКОЕ ОБЩЕСТВО И ЕГО ПОЛИТИЧЕСКИЕ ЛИДЕРЫ
[annotation_ru] => В статье описываются настроения в чешском обществе накануне и в начале Первой мировой войны. На основе документов Архива внешней политики Российской империи (АВПРИ) и Российского государственного исторического архива (РГИА) раскрываются различные планы и варианты решения «чешского вопроса», анализируются позиции ведущих чешских политиков в начальный период войны.
Ключевые слова: чешские земли, Первая мировая война, позиции чешских политических лидеров.
Как сообщал в Петербург 10 июля 1914 года управляющий российским кон-сульством в Праге коллежский асессор М. Казанский: «Известие о трагической смерти наследника престола застало пражское общество в разгаре веселья1. Несмотря на живейший интерес, вызванный событием, последнее не произвело среди чехов особенно горестного впечатления… Политическое значение кро-вавого события до сих пор обсуждается как в прессе, так и в обществе весьма сдержано»2. Казанский отмечал, что, наряду с официальным, в большинстве слу-чаев искренним, порицанием убийства, среди чешских партийных кругов выска-зывалось скорее удовлетворение относительно возможного изменения политики в желательном для славян смысле. Даже такие опытные политические деятели, как Крамарж, Клофач, Шейнер, не думали, что это событие явится поводом для начала войны.
[text_ru] => В статье описываются настроения в чешском обществе накануне и в начале Первой мировой войны. На основе документов Архива внешней политики Российской империи (АВПРИ) и Российского государственного исторического архива (РГИА) раскрываются различные планы и варианты решения «чешского вопроса», анализируются позиции ведущих чешских политиков в начальный период войны.
Ключевые слова: чешские земли, Первая мировая война, позиции чешских политических лидеров.
Как сообщал в Петербург 10 июля 1914 года управляющий российским кон-сульством в Праге коллежский асессор М. Казанский: «Известие о трагической смерти наследника престола застало пражское общество в разгаре веселья1. Несмотря на живейший интерес, вызванный событием, последнее не произвело среди чехов особенно горестного впечатления… Политическое значение кро-вавого события до сих пор обсуждается как в прессе, так и в обществе весьма сдержано»2. Казанский отмечал, что, наряду с официальным, в большинстве слу-чаев искренним, порицанием убийства, среди чешских партийных кругов выска-зывалось скорее удовлетворение относительно возможного изменения политики в желательном для славян смысле. Даже такие опытные политические деятели, как Крамарж, Клофач, Шейнер, не думали, что это событие явится поводом для начала войны. Они лишь выражали опасения относительно участи боснийского населения, у которого могли быть отняты последние признаки местного управ-ления3. Наследника престола в Чехии характеризовали как слабовольного, впе-чатлительного и не очень серьезного человека, хотя во время своего пребывания в Праге он и приобрел некоторые симпатии чешского населения. «В общем, − заключал свое послание Казанский, − средними обывателями довольно откро-венно выражается радостное чувство по поводу того, что инициатор противосла-вянской и противорусской политики сошел со сцены»4.
В следующем своем донесении от того же числа Казанский сообщал, что чеш-ское общество в то время было весьма озабочено очередным провалом чешско-не-мецкого соглашения. Он указывал, что соглашение расстроилось по вине немецких делегатов (речь шла о языке в округах со смешанным населением и вообще о воз-можности возобновления совместной работы представителей обеих национальностей в местном сейме). Чешская печать всех лагерей была возмущена усилением прин-ципа абсолютизма в землях Чешской короны (то есть введением новых законов помимо парламента и местных сеймов)1.
Хотя убийца Франца-Фердинанда и являлся подданным империи, Австро-Венгрия обвинила сербское правительство в организации убийства и предъявила ему заведомо неприемлемый ультиматум. В ответ на отказ Сербии принять первый пункт ультиматума 28 июля Австро-Венгрия объявила Сербии войну. Россия нача-ла всеобщую мобилизацию, и 1 августа Германия объявила войну России. Вскоре война приобрела мировой характер.
В Австро-Венгрии с началом войны были отменены конституционные права, распущен парламент, военные трибуналы получили возможность рассматривать дела гражданских лиц, была введена жесткая цензура печати, почтовых и теле-графных отправлений. Уже в самом начале войны чешские политики разделились на два лагеря: одни были уверены в победе центральных держав и направляли свои усилия на решение чешского вопроса в рамках конституционной перестройки Австро-Венгрии (клерикалы, социал-демократы, партии чешских немцев). Дру-гие были настроены проантантовски и допускали решение чешского вопроса вне рамок двуединой монархии (хотя единства здесь не было из-за различной внеш-ней ориентации – Россия или Запад).
4 августа К. Крамарж опубликовал в Národnich Listech статью, где охарак-теризовал войну как столкновение германского мира со славянством2. Уже в самом начале войны внутри отдельных чешских политических течений стали возникать группы сопротивления, деятельность которых (в основном разведовательно-ин-формационного характера) была направлена против Австро-Венгрии. Одной из первых групп такого типа стал кружок внутри младочешской партии, сложив-шийся вокруг Крамаржа. В него, помимо самого лидера младочехов, входили А. Рашин, генеральный секретарь партии Ф. Cис, Б. Франта. Через брата Сиса Владимира, корреспондента Národnich Listů в Софии группа поддерживала тай-ную связь с заграницей. Они пытались привлечь к своей деятельности других членов младочешской партии, поддерживали связь со Сватковским, которому передавали сведения о ситуации в Чехии и в Австрии из пражских полицейских и административных данных, а иногда и из венских источников [6, s. 57].
Две другие антиавтрийские группы сопротивления составляли представители государственно-прогрессивной партии (А. Гайн, Л. Борский, В. Дык), выслав-шие своего представителя Л. Сыхраву в Швейцарию, и прогрессисты (реалисты) с Т. Г. Масариком во главе. Причем реалисты (Т. Г. Масарик, Э. Бенеш, П. Шамал, Й. Заруба-Пфефферманн, В. Боучек. Я. Вербен, С. Душек, Ф. Веселы, Г. Дубски) старались установить связь со всеми группами сопротивления, кроме группы Крамаржа, контактов с которой в начале вообще не существовало [6, s. 57–58].
4 сентября был арестован В. Клофач, известный своим русофильством, а так-же некоторые другие национальные социалисты, анархисты и представители антимилитаристской молодежи. По мнению чешского историка И. Шедивого, эти меры носили превентивный характер, так как обвинение в отношении Клофача было выдвинуто лишь в конце мая 1917 года [6, s. 56].
10 октября 1914 года бывший имперский консул в Праге коллежский совет-ник Жуковский передал барону М. Ф. Шиллингу в Петроград записку о восста-новлении Чешского королевства. Это был один из вариантов решения чешского и словацкого вопросов. Жуковский писал, что численность чехов и словаков составляет около 10 млн, они смогут выставить армию в 300−400 тысяч, и среди них достаточно распространена всеславянская идея. Жуковский отмечал, что младочехи с недоверием относились к кажущейся русско-германской дружбе, предполагали раздел Австрии уже предначертанным и, опасаясь стать жертвой германского натиска на восток, выдвигали временно принцип, когда-то выска-занный Палацким, что «если бы Австрии не существовало, то ее следовало бы создать». При этом чехи указывали, что для спасения монархии правительство должно идти по пути славянских интересов: допустить Сербию к морю, способ-ствовать экономическому сближению австрийских и балканских славян, осла-бить влияние венгерской политики. Однако эта программа, выдвигаемая главным образом Крамаржем, сочувствия в Вене не встречала. Жуковский констатировал, что «австрославизм, которого можно было опасаться вслед за всеславянским съездом в Праге 1908 г., постепенно терял свое значение и не имеет теперь под собой никакой почвы…»1. Главной целью младочехов, по мнению Жуковского, была борьба с дуализмом и расширение чешско-словацких прав до раздела Австро-Венгрии, который казался чешским политикам неизбежным при ее внешнепо-литической ориентации на Берлин. Младочехи выступали за усиление Австрии в союзе с Венгрией2.
Чешские политики антигабсбургской ориентации ждали осенне-зимнего по-бедоносного наступления русской армии, которая займет территорию Чехии. Эти ожидания были небеспочвенны. 23 августа началось Галицийское сражение, где с обеих сторон одновременно сражались 1,5 млн человек. Русская армия одер-жала впечатляющие победы в битвах на реках Золотая Липа, Гнилая Липа. Уже в августе русские войска вступили на территорию Австро-Венгрии, заняв часть Галиции и северной Буковины [1, с. 9]. 2 сентября русские войска захватили Галич, 3 сентября – Львов. С 12 сентября началось общее отступление австрийских армий к Карпатам, крепость Перемышль была окружена русскими войсками. К концу сентября русские войска продвинулись на 200 км. Силы Австро-Венгрии были подорваны, она потеряла почти половину своего состава − 400000 человек, из них 100000 пленными, и свыше 400 орудий. Однако потери русских были тоже велики (230000), и на фронтах наступило временное затишье [4, с. 504–509]. Но, принимая во внимание крупные успехи русских в Галиции, Жуковский тоже рассчитывал на скорое вступление российских войск на территорию Чехии, а потому старался определить план дальнейших действий. Он указывал: «Когда русские войска войдут в Чехию, выборные чешского народа должны будут прибыть в Петроград из Праги. Среди этих людей заслуживают доверия имперского правительства профессор, ректор Чешского университета Яромир Челаковский (ему можно поручить разработку основного закона о Королевстве чешском). Ценными сотрудниками и советчиками являются: Крамарж, Клофач, проф. Масарик, Прейс, Голечек, Каллаш, Грубый, д-р Черный, д-р Шейнер, проф. Поливка, д-р Пинкас, д-р Псота (из Прешова), из Словачины [Словакии – Е. С.] – Светозар Гурбан Воянский»1.
Подходящей формой правления для чехов Жуковский считал сильную сла-вянскую королевскую власть на конституционных основах. Что касается католи-ческой веры, то пражский консул полагал, что она не столь сильна, как в Польше. «Католицизм чехов…, − писал он, − не проникает глубоко в сознание народа и, при свободе православной церкви и русском обучении чешской молодежи, постепенно потеряет свое значение государственной религии, тем более, что рядом с ним жива идея гусизма, весьма близко соприкасающаяся с православи-ем»2. Жуковский считал, что Чехии нужен именно православный король, как символ полного разрыва с прошлым, так как только православный глава чешского народа мог бы повести его к сближению с восточным славянством и сербским племенем и «отклонить народный дух от увлечения польским величием»3. Король-католик, по мнению российского дипломата, «подпав под влияние Вати-кана и иезуитов, будет питать идеи о соединении Чехии с Польшей, а это – опас-ность, которую надо предусмотреть и избежать»4.
В своей записке Жуковский упоминал о существовавших в общественной мысли Чехии трех вариантах решения чешского вопроса: 1) инкорпорация Чехии Россией; 2) установление республиканской формы правления и 3) создание чехо-моравско-словацкого королевства. Жуковский был уверен, что первый вариант безусловно следует отклонить, так как он противоречил идее настоящей войны и был чужд молодой чешской интеллигенции. Ему казалось, что второй вариант не имеет серьезной почвы, так как не отвечает историческим традициям чеш-ского народа. Для достижения успеха русских политических задач необходимо было поддерживать третье направление – то есть стремиться к возрождению чеш-ско-моравско-словацкого королевства под эгидой государя императора. Бывший консул видел вред для российских политических интересов в создании триединой монархии. Интересны его рассуждения о составе будущего Чешского королев-ства. Слияние Чехии и Моравии оправдывалось бы тем, что там и там проживало одно племя. Жуковский считал, что Словакия (в тексте «Словачина») с тремя миллионами населения сама по себе не жизнеспособна, а потому охотно присо-единится к Чехо-Моравии, но на основе сохранения автономии в управлении, языке и школе. Чехи со своей стороны охотно соединятся со Словакией (у слова-ков сохранились более чистые начала славянского быта и языка) и, как он не-сколько наивно предполагал, будут уважать словацкие требования самоуправ-ления. Жуковский отмечал, что в Словакии были также стремления «слиться с Россией», но для России «Словачина была бы лишней окраиной, требующей расходов»1. Поэтому, как он полагал, было гораздо выгоднее усилить ядро Чешское, соединив с ним Словакию. Он писал о словаках: «Словаки, несмотря на самые невыгодные исторические условия своего существования, сохранили свой славянский облик, черты славянского быта и глубокое понимание задач славянского мира», и цитировал профессора Флоринского, говорившего, что «быть может нигде в Австро-Венгрии славянская идея не пустила таких глубоких корней, как в словацком народе»2.
С этим мнением солидаризуются и современные историки. Г. В. Рокина, на-пример, отмечает, что все три концепции славянской взаимности – языковый панславизм Я. Н. Геркеля, культурно-литературная взаимность Я. Коллара и «пан-славистский манифест» Л. Штура – возникли именно в Словакии [2, с. 17]. Со-единение Словакии с Чехо-Моравией, по мысли Жуковского, со временем оказало бы оздоровляющее влияние на язык, быт и идеи чешского народа. Далее в запис-ке давался краткий очерк истории государственного права чешских земель и делался вывод о том, какими принципами следует руководствоваться при опре-делении будущих границ Чешско-Моравско-Словацкого королевства. Жуковский писал, что иезуиты и Габсбурги привели Чехию к Белой горе и историческое право было попрано. «В настоящее время, − отмечал пражский консул, − признавая, как ос-нову будущего королевства, его историческое право, необходимо принять в сооб-ражение и судьбу Словачины, то есть другими словами, историческое право должно получить корректив согласно современным условиям; к этим условиям относится также невозможность отнести к Чехии те районы Силезии, где имеется значительное польское большинство. При определении границ… следует при-нимать в соображение стратегические условия»3. Само название королевства, по проекту Жуковского, весьма примечательно (Чешско-Моравско-Словацкое). Вероятно, предполагалось объединение этих земель на основе определенной автономии частей. Кроме того, интересно и обоснование принципа определения границ будущего государства (не только государственно-историческое право, но и стратегические соображения).
В октябре 1914 года с меморандумом к министру иностранных дел России С. Д. Сазонову обратился и Т. Г. Масарик. По мнению М. Д. Савваитовой, обра-щение этого политического деятеля к российскому МИД было довольно неожи-данным, так как в предвоенные годы он воспринимался в России как человек прозападной ориентации, критически настроенный к славянской идее и русофиль-ству [3, с. 115]. На самом деле объяснялось это военными успехами России. Масарик безусловно следил за развитием ситуации на фронтах и был весьма прагматичным политиком. Его план был более гибкий по сравнению с планом Славянской империи Крамаржа, но в российском МИД он также был воспринят весьма скептически [3, с. 114–116]. В это время в России преобладало мнение о необходимости решения чешского вопроса в рамках Австро-Венгрии путем перестройки ее в триединую монархию (об этом С. Д. Сазонов беседовал с фран-цузским послом М. Палеологом) [3, с. 118]. В архиве внешней политики Российской империи хранится записка на английском языке, датированная 24−25 октября 1914 года. В ней цитировались слова наместника Туна, что все чешские партии без исключения имеют славянскую программу и прославянски настрое-ны, что нация русофильская и сербофильская, и это нельзя изменить. Говорилось и о том, что пресса контролируется, но общество настроено прорусски. В записке также высказывалась идея создания чешского королевства, но с датским или бель-гийским принцем во главе (так как 3−4 млн немцев скорее признают бельгийско-го принца, но не представителя династии Романовых). В случае захвата Праги, русские, по мнению автора записки, должны будут призвать чешских лидеров в качестве советников. Предполагалось, что ими станут д-р Крамарж от младочехов, Швегла от аграриев, Клофач или Хоц от национальных социалистов, Масарик от реалистов1.
В связи с началом войны российский резидент В. Сватковский, работавший до войны в Вене под крышей Петербургского телеграфного агентства, переехал в Рим, затем в Цюрих и наконец в Берн2. Из Берна 5(18) декабря 1914 года в сек-ретной телеграмме он шлет свое первое сообщение о создании комитета младо-чехов в составе Крамаржа, Рашина, Франты (последний находился в тот момент в Швейцарии). Сватковский передает в Петроград планы младочехов. Программа минимум предлагала решение чешского вопроса при сохранении Австро-Венгрии путем обеспечения Чехии широких автономных прав. Программа максимум пре-дусматривала создание из чешских и словацких земель «королевства или вице-королевства под державой государя императора с полной суверенной автономи-ей, но при единстве армии, дипломатии и таможенной территории»3. Сватковский писал: «Подробности изложены в проекте «Устава Славянской империи», пред-ставленном Крамаржем в июне сего года»4. Что касается границ, то предполагалось распространить их на юг в Верхнюю и Нижнюю Австрию до Дуная, не включая, однако, Вену. Венгерские и словацкие земли должны были отойти к королевству до Дуная и от поворота его прямой линией на восток. Сватковский указывал на намерения чехов ослабить Венгрию, отобрав у нее значительную территорию с невенгерским населением. Чехи не верили, что после войны венгры будут лучше относиться к славянам и к России. Комитет просил не придавать значения вынужденным заявлениям пражского городского головы Гроша (венские власти побуждали чешских политиков делать заявления о лояльности, а те, в свою оче-редь, были вынуждены лавировать). Грош, по сообщению Сватковского, действо-вал под угрозой учреждения в Праге императорского комиссариата. Младочехи сами критиковали тактику Гроша, но отмечали, что немецкая печать приписывала ему и то, чего он не заявлял, пользуясь, что чехи из опасений преследований не могут это опровергнуть. Сватковский передавал в Петроград, что положение даже умеренных чешских кругов тяжело, периоридически закрывались чешские издания, в том числе и газета Národní Listy. Сватковский передавал также просьбу Крамаржа и его товарищей, чтобы русские войска вступили на чешскую землю со стратегическими целями, а не для диверсионных действий. Так как в про-тивном случае «чешское население, с радостью встретившее русских, подверг-лось бы затем возмездию, а страна – разорению, без какой бы то ни было пользы для русского оружия»1.
Уже через восемь дней через российского посла в Риме Сватковский послал на имя товарища министра иностранных дел свое второе послание о приезде в Рим для беседы с ним и с делегатами хорватов и словенцев профессора Масарика. Масарик информировал Сватковского, что действует по соглашению с предста-вителями различных политических партий: реалистов, национальных социалистов, государственников. Он заявил также, что имел контакты с социал-демократами, аграриями и младочехом Шейнером, имевшим связь с Крамаржем. Масарику было известно, что группа Крамаржа хотела установить после войны вице-королевство под державой российского государя императора. Масарик, по словам Сватков-ского, «признавая выгоды такого решения для чешских интересов, особенно в смысле таможенного объединения с Россией», весьма разумно полагал, что этот вопрос будет целиком зависеть от политического и военного могущества России в момент окончания войны2. Будущий чехословацкий президент, как уже отме-чалось, отличался реализмом и прагматизмом.
Далее Сватковский подробно излагал позицию Масарика, который заявлял, что общим желанием чехов было иметь русского короля («во всяком случае не нем-ца, или способного обратиться в немца»), общую с русскими внешнюю полити-ку, по крайней мере в первый период после войны, что военная сила также должна быть «в распоряжении освободителей»3. Масарик считал, что «чехо-сло-ваки» должны иметь сильную военную организацию и состоять в военном союзе с южными славянами, имея с ними общую границу в полосе хорватских островов между Австрией и Венгрией. Он выступал за тесное таможенное соглашение с Россей. Целью и условием чешской независимости, по его мнению, было как можно большее ослабление Германии. При определении границ Чешского коро-левства, по его мысли, чехи должны были руководствоваться не исключительно этнографией, но требовать исторических и одновременно стратегических границ. Это позволило бы спасти лужичан и «грозить Берлину» из Лужиц. На юге гра-ницы чехо-словаков с Венгрией должны были проходить по Дунаю и от поворота его по водоразделу на восток. Эти идеи Масарика скорее всего являлись такти-ческими соображениями, продиктованными конкретной ситуацией. Масарик за-являл Сватковскому, что самостоятельность и сила чехо-словацкого королевства может быть обеспечена только «прочной без перерывов оккупацией Россией чеш-ских и словацких земель»4, так как временное появление русских и возвращение австрийцев вызвало бы разгром страны и истребление политических вождей и организаций. Обширные списки опасных деятелей, по его сведениям, были уже готовы. Террор надвигался, особенно в восточных чешских землях. Поэтому он также просил, чтобы оккупация была планомерной, и с самого начала носила не столько военный, но ясно выраженный политический характер, также как в Га-лиции. После оккупации должны были быть созданы административные органы, а сокольские дружины − привлечены к организации полицейской и гражданской службы.
Решение вопроса о национальных меньшинствах Масарик видел в их высе-лении (переселении). Он полагал, что из пограничных районов королевства, где наряду со славянами жили венгры, необходимо будет немедленно выселить «все наиболее вредные мадьярские элементы»1. Масарик еще раз повторил Сватковскому мысль о желательности после занятия русскими войсками Праги образовать национальный комитет для сношения военных властей с населени-ем. В состав комитета он предлагал ввести «главнейших» политических вождей: младочеха Крамаржа, старочеха Матуша, национального социалиста Клофача, государственника Гайна, агрария Швеглу, реалиста Масарика. Из словаков, на его взгляд, наиболее компетентными политиками были редактор Штефанек и доктор Шробар2.
27 декабря 1914 года С. Д. Сазонов получает секретное послание из Рима от А. Гирсы. В нем тоже рассказывалось о визите Масарика. Гирсе чешский политик высказал некоторые сомнения относительно возможности вхождения в Российскую империю западных славян из-за их католического вероисповеда-ния. Масарик уверял, что католическая церковь всегда будет оппозиционно на-строена по отношению к правительству страны, если католичество в ней не гос-подствующая религия. Обсуждалось и отношение Чешского королевства к югославянскому государству, желательность общей границы между ними приблизительно вдоль западной границы между Австрией и Венгрией. Но Маса-рик в этом вопросе был немногословен, высказав лишь общие соображения. Сам будучи наполовину словаком, Масарик, по словам Гирсы, не проявил большого интереса к судьбе словаков, которых считал «народом экономически слабым и низшим по культуре»3. Гирса отмечал, что личные взгляды Масарика как в от-ношении австрийских властей, так и разных политических партий своих сооте-чественников не вполне ясны4. Скорее всего, Масарик придерживался тактики выжидания, стараясь не связывать себя окончательными решениями. Он, хотя и делал шаги навстречу российским дипломатам под впечатлением побед рус-ского оружия, все же рассматривал Российскую империю лишь как одного из союзников.
26 декабря 1914 года российским МИД была получена очередная секретная записка В. Сватковского из Цюриха. В ней описывалось общественно-политичес-кое положение в Австро-Венгрии, рассказывалось о славянах империи, особенно чехах, их настроениях и планах. Записка была составлена на основе полученных российским агентом сообщений Крамаржа, Масарика, Шейнера и других. В за-писке указывалось, что Австро-Венгрия держится против России исключительно за счет военной помощи Германии, так как военная организация ее потерпела полное банкротство. В обществе царили пораженческие настроения и недоволь-ство Германией, втянувшей Австро-Венгрию в войну. В Вену прибывали гали-цийские беженцы. В Венгрии настроение было более бодрое, но прошли демон-страции против дороговизны, иногда на них выдвигались и лозунги против войны. Славянские политики отмолчались, не сделав никаких лояльных заявле-ний по случаю годовщины вступления на престол Франца Иосифа (2 декабря). Основываясь на сообщениях присланного Крамаржем младочешского депутата Франты и реалиста Масарика, Сватковский сообщал об эволюции настроений в Чехии. В войну никто из чехов не верил. Для них она была полной неожидан-ностью. Первые успехи Германии и Австрии вызвали подавленность. Аресты Клофача, нескольких сотрудников его газеты České slovo, депутата национальных социалистов Лысаго, депутата партии государственного права (их орган Samostatnost) Прунара еще больше усилили подавленность. В чешском обществе наблюдалась вспышка русофильства и ненависть к евреям из-за устраиваемых ими чешско-немецких братаний. Сватковский отмечал, что против евреев сильно настроены и реалисты с проф. Масариком во главе1.
Австрофильство чешских социал-демократов и аграриев, которое имело место в самом начале войны, как рукой сняло. Туну приписывали слова о том, что все чехи-русофилы, а разница только в том, что одни явные, а другие тайные. Далее Сватковский достаточно ядовито замечает о лидере реалистов: «Масарик, который раньше русофилом не считался, проникся русофильством во время четырех за время войны побывок в Берлине, где слышал от немцев только лестные отзывы о русской армии»2. Российский агент далее отмечал единомыслие Крамаржа и Масарика по вопросу о военной стратегии наступления. «Как Крамарж, так и Масарик, оба лица, занявшиеся в настоящее время систематизацией чешского национального плана и объединением вождей всех чешских партий, усиленно настаивают и умоляют Россию не идти вразрез с чешским планом (т. е. планомерно и на-долго занимать русскими войсками чешские области, а не совершать временные военные диверсии в чешские пределы»3, − писал он. Сватковский называет Кра-маржа и Масарика «главными идеологами чешского будущего и посредниками между партиями»4.
С началом войны обстановка в чешских землях и в Словакии была сложной. Военный режим предполагал значительные ограничения гражданских прав и сво-бод, вводилась жесткая цензура. Любое выражение инакомыслия преследовалось. Ура-патриотические настроения и общественное воодушевление в связи с войной целенаправленно преувеличивались официальной пропагандой [5, s. 24–31]. Несмотря на это, часть чешских политических деятелей на родине и за границей заняла антигабсбургские позиции и включилась в национально-освободительное движение. Они активно разрабатывали планы послевоенного государственного устройства, предполагавшие решение так называемого чешского вопроса. В самом начале войны ведущие представители чешской политической элиты, Масарик, Крамарж, несмотря на то, что еще накануне войны они были политическими противниками, выступили за тесный союз с Россией как в годы войны, так и после ее окончания.
Библиография
1. Бахтурина А. Ю. Политика Российской империи в Восточной Галиции в годы Первой мировой войны. М., 2000.
2. Рокина Г. В. Ян Коллар и Россия. Йошкар-Ола, 1998.
3. Савваитова М. Д. Чешский вопрос в официальных кругах России в годы Первой мировой войны // Первая мировая война. Дискуссионные проблемы истории. М., 1994.
4. Черников И. И. Гибель империи. М., СПб., 2002. С. 504−509.
5. Dudeková G. Vojnové nadšenie alebo odpor? Reakcie na vypuknutie 1. svetovej vojny // Historické revue v SR. Rok 1914: začiatok 1. svetovej vojny. 2014. № 7. S. 24−31.
6. Šedivý I. Češi, české země a velká válka 1914−1918. Praha, 2001. S. 57.
E. P. Serapionova
THE ВEGINNING OF FIRST WORLD WAR, CZECH SOCIETY AND ITS POLITICAL LEADERS
The article deals with the social moods in Czech lands on the eve and at the beginnig of First World War. It is based on the archival documents of AVPRI and RGIA, which permit to show different plans and variants of the dicission of so called “Czech question” and to analize positions of Czech leading politics during the first period of war.
Keywords: Czech lands, First World War, political leaders’ positions.
[name_en] => BEGINNING OF THE FIRST WORLD WAR, CZECH SOCIETY AND ITS POLITICAL LEADERS
[annotation_en] => The article describes the social moods in Czech society on the eve and at the beginning of the First World War. Various plans and options for solving the "Czech question" are revealed, the positions of leading Czech politicians in the initial period of the war are analyzed on the basis of the documents of the Archive of the Foreign Policy of the Russian Empire and the Russian State Historical Archive. The article tells us about an event that became the reason for the outbreak of war.
[text_en] => The article describes the social moods in Czech society on the eve and at the beginning of the First World War. Various plans and options for solving the "Czech question" are revealed, the positions of leading Czech politicians in the initial period of the war are analyzed on the basis of the documents of the Archive of the Foreign Policy of the Russian Empire and the Russian State Historical Archive. The article tells us about an event that became the reason for the outbreak of war.
[udk] =>
[order] => 2
[filepdf_ru] => 111_ru.pdf
[filepdf_en] => 111_en.pdf
[download] =>
[section_ru] => СТАТЬИ И СООБЩЕНИЯ
[section_en] => ARTICLES AND POSTS
[authors] => Array
(
[0] => Array
(
[author_ru] => Елена Павловна Серапионова
[author_en] => Elena P. Serapionova
)
)
)
[2] => Array
(
[id_section] => 6
[id] => 112
[id_journal] => 6
[name_ru] => КАЗАНСКОЕ ГУБЕРНСКОЕ ЖАНДАРМСКОЕ УПРАВЛЕНИЕ В ГОДЫ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ: О НЕКОТОРЫХ НОВЫХ НАПРАВЛЕНИЯХ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ
[annotation_ru] => В статье раскрыты некоторые особенности деятельности Казанского губернского жандармского управления (КГЖУ) в годы Первой мировой войны. Основное внимание уделено работе с иностранными поданными и военнопленными, а также изучению настроения населения.
Ключевые слова: Казанская губерния, жандармское управление, Первая мировая война, военнопленные, настроения населения.
Сложное переплетение политических и экономических противоречий привело к началу Первой мировой войны, в которую Россия вступила 19 июля (1 августа по новому стилю) 1914 года.
Для жандармского корпуса началась работа в условиях военного времени. Основная задача данного института – охрана государственного строя, борьба с его политическими противниками – оставалась прежней, но она приобрела но-вые стороны, некоторые из которых мы постараемся осветить в данной статье. Кроме того, жандармам, особенно в начале войны, пришлось заниматься про-блемами, имевшими отношение не к политическому противодействию, а в боль-шей степени – к действиям общей полиции. Речь идет о соблюдении порядка во время призыва на службу и поимке дезертиров.
[text_ru] => В статье раскрыты некоторые особенности деятельности Казанского губернского жандармского управления (КГЖУ) в годы Первой мировой войны. Основное внимание уделено работе с иностранными поданными и военнопленными, а также изучению настроения населения.
Ключевые слова: Казанская губерния, жандармское управление, Первая мировая война, военнопленные, настроения населения.
Сложное переплетение политических и экономических противоречий привело к началу Первой мировой войны, в которую Россия вступила 19 июля (1 августа по новому стилю) 1914 года.
Для жандармского корпуса началась работа в условиях военного времени. Основная задача данного института – охрана государственного строя, борьба с его политическими противниками – оставалась прежней, но она приобрела но-вые стороны, некоторые из которых мы постараемся осветить в данной статье. Кроме того, жандармам, особенно в начале войны, пришлось заниматься про-блемами, имевшими отношение не к политическому противодействию, а в боль-шей степени – к действиям общей полиции. Речь идет о соблюдении порядка во время призыва на службу и поимке дезертиров.
Одна из первых проблем, с которой сотрудники КГЖУ столкнулись, стали бес-порядки во время призыва. 21 августа 1914 года на сборном пункте в г. Чистополь было собрано около 8 тыс. запасных. Они начали требовать открыть винные лавки и продавать водку, одну винную лавку разбили. С помощью жандармского унтер-офицера И. Михеева зачинщики были задержаны и арестованы. 23 и 24 августа запасные были направлены из Чистополя в Казань и на пути подожгли 8 стогов сена и сторожку помещика Лебедева, разбили окна и похитили часть кухонной посуды в имении товарища министра иностранных дел Наратова и под угрозой поджечь имение забрали у управляющего 300 руб. и продолжали бесчинствовать на дальнейшем пути. Унтер-офицер И. Волков был одним из тех, кто активно вы-явил зачинщиков1. Впоследствии подобные массовые эксцессы не повторялись.
Еще одна новая проблема для КГЖУ в годы войны – поиск и выявление де-зертиров. Иногда помогали случайные обстоятельства и быстрота действий жан-дармских чинов. Так, 18 ноября 1914 г. вахмистр И. Николаев, находясь в казан-ском трамвае, оказался рядом с тремя пожилыми женщинами, которые осуждали некоего «Сашу», сбежавшего со службы. Разговаривая между собой, они назва-ли адрес его матери, и вахмистр тотчас же поехал туда и выявил дезертира2. В приказе начальника КГЖУ по итогам 1915 г. отмечаются 30 унтер-офицеров и вахмистров, которые задержали по одному и более дезертиров3.
Практически сразу же чинам КГЖУ пришлось столкнуться с проявлениями бдительности, подозрениями в адрес отдельных лиц, которые вели себя, по мне-нию свидетелей, весьма сомнительно. Казанский губернатор и начальник КГЖУ в середине сентября 1914 г. получили донесения соответственно от полицмей-стера и пристава 6-й части г. Казани. П. Д. Гусев, капитан парохода «Игорь», следовавший 7 сентября от Казани в Свияжск и обратно, наблюдал, что четверо пассажиров 1-го класса при подходе к Свияжску вышли на палубу и стали смот-реть с помощью бинокля в сторону железнодорожного моста через Волгу. Капи-тан якобы услышал обрывок фразы «моста… шесть быков…», что показалось ему подозрительным. Пароход в Свияжск из-за мели не заходил, и пассажиры выхо-дили в 4 верстах от города, а через 2 часа судно отправлялось обратно в Казань. Один из четверки пассажиров вернулся и последовал в столицу губернии. Другой пассажир видел, что, вернувшись в Казань, этот подозрительный человек ходил по лугам, смотрел в сторону моста, что-то записывал. Свияжский стражник Се-менов узнал, что это профессор Казанского университета Н. Г. Пиотровский. Начальник КГЖУ в рапорте на имя губернатора от 17 сентября отметил, что он не придает серьезного значения изложенным фактам и предлагает дальнейшее про-изводство прекратить4. В сентябре же правоохранительными органами были по-лучены сведения о событиях, происходивших на другом пароходе – «Григорий» с еще одним пассажиром 1-го класса, потомственным почетными гражданином И. Г. Шадриным. 13 сентября пристав 6-й части г. Казани направил в ГЖУ полицей-ское дознание, возбужденное им по заявлению капитана парохода И. В. Яшина. Последний сообщал, что Шадрин вышел на палубу и подошел к нескольким за-пасным чинам, находившимся там, и якобы стал говорить, что их везут прямо в яму, приготовленную Германией. Немцы в войне победят, потому что у них лучше оружие и снаряжение, а германские солдаты более подготовлены. Пароходу луч-ше бы здесь затонуть5. После начал дознания Шадрин был заключен под стражу, затем у жандармерии и прокурора окружного суда возникли разногласия о прод-лении срока задержания. В ходе следствия оказалось, что доказать обвинитель-ные слова в адрес Шадрина нет больших оснований, кроме того, возникло подо-зрение, что на него мог быть сделан и наговор одним из нижних чинов, поскольку в свое время Шадрин отказал ему в денежной помощи. Обвиняемый также убеж-дал следствие, что это недоразумение. К. И. Калинин высказал свое мнение о пре-кращении переписки по этому делу без всяких последствий для И. Г. Шадрина6.
Но не все подозрения оказывались лишенными серьезных оснований для дей-ствий внимательных граждан, общей и политической полиции. В Казанской губернии произошло выявление реального вражеского шпиона, отставного штабс-капитана Киндельского, задержанного в августе 1914 г. крестьянином Лаишев-ского уезда Ф. Богаткиным. Бывший военнослужащий, находясь недалеко от места дислокации воинских частей, стремился получить информацию о количестве войск, их передвижении. Во время обыска в присутствии понятых у него был обнаружен блокнот с зашифрованными записями. Оказалось, что Киндельский за три дня до ареста прибыл в Казань из Вены якобы для проведения этнографи-ческих исследований. После тщательного расследования с соблюдением всех уго-ловно-процессуальных действий, в котором непосредственное участие принимали местные жандармы, Казанский военно-окружной суд 23 декабря 1914 г. признал Киндельского виновным в военном шпионаже, а 26 января 1915 г. он был пове-шен [1].
В начале войны своеобразно проявился патриотизм населения: в ходе манифес-таций в столице страны произошло несколько разгромов магазинов иностранцев и нападение на посольство Германии. Весной 1915 года массовые погромы про-тив немецких предпринимателей имели место в Москве. В их ходе уничтожались торговые заведения и другие учреждения, принадлежавшие лицам с фамилиями, трактуемыми как иностранными. Подобные настроения в отношении немцев и евреев были характерны и для других губерний России, о чем свидетельствует циркуляр Департамента полиции от 21 мая 1915 года. В нем отмечено, что край-нее озлобление некоторой части населения в отношении евреев вызвано стремле-нием последних воспользоваться неблагоприятным экономическим состоянием рынка и повысить цены на предметы первой необходимости. Кроме того, речь шла и о шпионской деятельности некоторой части евреев. В связи с этим перед губернаторами и жандармскими управлениями была поставлена задача недо-пущения погромов, с одной стороны, и ведения наблюдения за настроением на-селения и пресечения самыми решительными мерами антиеврейской агитации – с другой7.
В Казани в 1915 году начали распространяться слухи о погроме немцев. Губерна-тор в связи с этим принял решение о закрытии торгово-промышленных заведе-ний, руководимых немцами. 4 июня от агента Случайного № 38 были получены сведения, что в связи с этим опасаться погромов нет оснований. В то же время он сообщал, что начали циркулировать слухи о погроме евреев, поскольку они буд-то бы оказывают немцам услуги шпионского характера, а также доставляют им продовольствие и другое8. По мнению начальника КГЖУ К. И. Калинина, в Каза-ни в это время настроение было такое, что «нужна была небольшая искра, чтобы вспыхнул погром и пострадали бы не одни только немецкие торгово-промыш-ленные предприятия. Он сообщал в Департамент полиции, что главноначаль-ствующий губернии принял необходимые меры, чтобы никаких выступлений допущено не было9.
Как сообщали жандармские агенты, значительных антиеврейских настроений не было, хотя проявления их и наблюдались. Например, в Казанском универ-ситете в осенью 1915 г. произошел раскол между студентами из-за конфликта, вспыхнувшего между студентами-медиками. Агент Казанцев сообщал, что на заня-тиях в анатомическом театре студент-еврей пришел не в свое время и надел один из специально выделяемых для этого халатов. Как отмечается в документе, сту-дент 4-го курса, христианин по конфессиональной принадлежности, остался без халата, который ему не отдавал студент-еврей. Первый обозвал второго «жидом», в результате тот обратился в университетский суд чести. Но студенты раскололись на два лагеря, были моменты, когда можно было ожидать кулачной расправы10. Проблема усугублялась и тем, что в Казань были направлена часть студенчества из западных губерний, Польши, среди которых было много евреев и поляков, по некоторым данным, доля евреев в составе Казанского университета стала со-ставлять около 25 %. В университете распространялись слухи, что студентов-христи-ан будут отправлять в школы прапорщиков. Поскольку евреи не могли быть офице-рами, то их такая участь не ожидала. Это также вызывало недовольств остальных студентов11. Негативное отношение к еврейскому населению подогревалось и мнениями о том, что они больше сочувствуют немцам, чем русской армии. В мае 1915 года один из секретных агентов КГЖУ сообщал, что настроение среди ин-теллигенции Казани в связи с военными неудачами в Галиции грустное, угнетен-ное. В то же время «еврейско-немецкий элемент проявляет подчас скрываемое зло-радство»12. Такое донесение можно было трактовать и как сочувствие немцам, и как форму проявление недовольства действиями царского правительства, но сам факт таких настроений в годы войны воспринимался неоднозначно.
С началом войны возросла активность секретных агентов, специализировав-шихся на работе по панисламизму и пантюркизму. Среди донесений встречают-ся имена не только двух агентов, действовавших ранее, но и трех новых. В то же время основная часть донесений приходила в КГЖУ от наиболее опытных из них. Если до начала войны за 1914 г. донесений было 17, то за последующих 5 меся-цев, то есть с августа по декабрь, от секретных агентов в КГЖУ было направлено еще 29 документов13. Но это не означает, что усилилась конкретная деятельность по этим направлениям. В донесениях имеется общая характеристика настроений татарского населения. Например, в августе и сентябре 1914 г. агент «Житель» сообщает, что неудачи русских войск воспринимаются некоторыми татарами ес-ли не с радостью, то во всяком случае без печали. В октябре 1914 года он сооб-щает, что некоторые мусульмане рассуждают о том, что если христиане в войне друг с другом ослабеют, то это на руку мусульманам. Он же в этом месяце сообщал, что настроение некоторых учеников татарской учительской школы далеко не патриотическое, некоторые рады военным успехам немцев, тех, кто идет доб-ровольцами на войну, называют дураками14. Но, повторим, реальные действия в этих донесениях не освещены. В ноябре 1914 года начальник КГЖУ К. И. Ка-линин направил в Департамент полиции 2 перевода статей из газеты «Юлдуз», в которых, на наш взгляд, ничего крамольного нет. Наоборот, в одной из них речь идет о том, что, несмотря на войну, исламские проблемы остаются, а жизнь мирная вернется и мы будем жить в России15. О том, что проблем с точки зрения вне-дрения идей панисламизма и пантюркизма практически не наблюдалось, сви-детельствуют материалы, направленные в Департамент полиции. В отчете началь-ника КГЖУ, направленном руководству 19 ноября 1915 г. отмечается, что среди татар нет организованных кружков националистов (пантюркистов)16. К такому же выводу можно прийти и изучив материалы всех 46 донесений секретных агентов. В бланке донесения имелся раздел «Что сделано» и в каждом донесении отмече-но, что наблюдение продолжается. В некоторых донесениях проставлена запись, что о событии доложено губернатору. Сведений о «формальных», т. е. официальных, дознаниях не имеется.
В годы войны работе с иностранцами, особенно с поданными государств, с ко-торыми Россия воевала, а также с военнопленными, в губернских жандармериях придавалось большое значение. Были изданы циркуляры Министерства внутрен-них дел и постановления Сената, ограничившие передвижение и права подданных Германии и Австро-Венгрии, проживавших в России. С конца июля 1914 года мужчины – поданные Германии и Австро-Венгрии – считались военнопленными, которых необходимо было арестовывать и отсылать в определенные места. С осени 1914 года для германцев и австрийцев, находившихся в России, местами высылки были определены Астраханская, с декабря – Саратовская губерния [2, с. 139–144].
Военнопленные находились под наблюдением. В случае отправки как подан-ных, так и военнопленных в другие места жительства унтер-офицеры на местах должны были сразу же сообщать об этом, под контролем должна была находиться и их переписка. Но не всегда этот контроль осуществлялся квалифицированно. Например, унтер-офицер Ядринского жандармского пункта А. Козелков сообщал, что 13 января 1917 г. из города по распоряжению губернатора выбыли 2 герман-ских поданных в Саратов для постоянного проживания. В ответе помощника начальника КГЖУ ему было сделано внушение, что необходимо не только ука-зывать количество убывших, но и сообщить их фамилии и имена, что А. Козелков и выполнял в течение полутора месяцев, оставшихся до Февральской револю-ции17. Иногда военнопленные шли на различного рода уловки, чтобы ослабить контроль за собой. В этом им иногда помогали местные жители. Например, 24 июля 1916 г. в г. Козьмодемьянске городская управа пригласила военнопленных переводчика К. Альфельди и инженера Э. Богатого исполнить некоторые работы на городском водопроводе и др. В сопровождении конвойного они отправились на извозчике к лесничему А. С. Сапожникову и зашли к нему в дом. Лесничий пред-ложил конвойному остаться на улице, что было нарушением правил, но тот остал-ся. Продолжительное время пленные находились в доме у Сапожникова, до тех пор, пока гуляющая публика не напомнила конвойному о его обязанностях. За-тем за городом, на месте постройки водопровода, военнопленные прогуливались, беседовали с женой и детьми Сапожникова, чем возмутили гуляющих граждан. После дознания воинский начальник арестовал К. Альфельди на 7 суток, а кон-войного поставил на 32 часа под ружье18.
8 ноября 1916 года унтер-офицер Л. Степанов сообщал в управление, что при разборе корреспонденции в Цивильской почтовой конторе в конверте, адресо-ванному А. Г. Косолаповой, был обнаружен конверт на имя военнопленного по-ручика Коперта, который жил у нее на квартире. В сообщении отмечено, что она передает письма другим военнопленным, которые живут у нее в доме без уве-домления полиции. В то же время унтер-офицер получал от нее сведения о во-еннопленных. Руководство из Казани попеняло ему, что он принимал ее сведения на веру, а она вводила его в заблуждение19.
Оценивая ситуацию с военнопленными в целом, начальник КГЖУ еще в ноябре 1915 г. сообщал в Департамент полиции, что, проживая открыто среди крестьян-ского населения пропаганду против России не ведут, но при каждом удобном случае говорят, что у них на родине то или иное устроено лучше. А военно-пленных теперь можно видеть везде: они работают на фабриках и заводах, мел-ких предприятиях, парикмахерских, метут улицы и т. д.20.
Руководству КГЖУ во время войны часто приходилось проверять донесения полицейских чинов, собственных агентов по делам, связанным с оскорблениями императора и его семьи, и давать заключения о продолжении их или прекра-щении. В некоторых случаях предлагалось и применять наказание за предостав-ление неверных сведений. Например, в декабре 1914 г. из канцелярии губернатора начальнику КГЖУ поступило сообщение об оскорблении императора германски-ми поданными в г. Цивильске. Полицейский надзиратель писал начальнику гу-бернии, что крестьянин Ф. И. Рогожкин сообщил ему о произнесении оскорбитель-ных слов в адрес императора со стороны его сожительницы А. К. Цыпленковой и ее квартирантов германских поданных Л. Лукашевича, С. Клишевского и других. Зам. начальника КГЖУ поручил проверить сведения унтер-офицеру Л. Степано-ву и в письме губернатору сообщал, что нет никаких доказательств подобных действий со стороны всех упомянутых лиц. В жандармерии пришли к выводу, что Ф. И. Рогожкин действовал голословно и лживо, и учитывая переживаемое время ходатайствовали о наложении на него административного взыскания21. С нарастанием тяжелого положения населения, неудачных действий русских войск на фронтах критические настроения масс нарастали, что грозило расширением деятельности революционного и общественного движения.
Более заметное место в деятельности жандармов с первых месяцев войны стало занимать выявление настроения народных масс, отношения к высшему руковод-ству, в первую очередь, к императору и императорской семье. В документах КГЖУ сохранилось немало дел, связанных с этим направлением его работы22.
В апреле 1915 года Департамент полиции принял решение об отслеживании на-строения населения и общей ситуации в губерниях и предложил ряду жандармских управлений, среди которых было и Казанское, представлять один раз в два месяца сводные записки со сведениями о подобных процессах. Схема сбора мате-риалов была организована традиционно. С мест жандармские унтер-офицеры один раз в месяц представляли рапорты, в которых отвечали на вопросы, интере-совавшие вышестоящее руководство. Они, в свою очередь, использовали материа-лы, полученные от полиции, местных должностных лиц, своих информаторов. В КГЖУ также регулярно поступали сведения от секретных агентов. Они неред-ко изобиловали общими материалами, не представлявшими как оперативного, так и стратегического интереса. В дальнейшем проходило обобщение полу-ченных данных, и в начале июля К. И. Калинин направил первый отчет о ситу-ации в губернии. Он отмечал в целом спокойную ситуацию, но, судя по его заме-чаниям, она достигалась не только в целом положительным отношением населения к власти, войне, но и действиями властных структур. Как было отме-чено выше, антинемецкие и антиеврейские настроения в губернии, прежде всего в Казани, имели место. Обобщая донесения агентов, К. И. Калинин отмечал, что немцы, даже будучи поданными России, к русским относятся недружелюбно, то же относится и к евреям. Говоря о мусульманском населении, он писал, что внешне оно вполне лояльно и всецело на стороне русских. Но, ссылаясь на сведе-ния, полученные от «хороших источников», он считал, что мусульмане «втайне сочувствуют немцам, которые являются союзниками турок, братьям по крови и по вере наших поволжских мусульман». Основывался этот вывод на полученных от цензурных органов двух писем немцев, проживавших в татарских деревнях в Ка-занской и Уфимской губерниях, и писавших о положительном отношении к ним и Германии простых татар23. На наш взгляд, для такого серьезного вывода двух писем было недостаточно, но сам факт влияния веры на отношение к правитель-ству и воюющим государствам отрицать нельзя, тем более что с продолжением войны тяготы населения возрастали.
Если первые донесения в Департамент полиции составлялись по определен-ной схеме, но не были структурированы, то в последующем в текстах появились разделы, которые в основном были постоянными, но в перечень могли быть включе-ны и новые в связи с определенными событиями. Схемы докладов направлялись из Департамента полиции, и их разделы охватывали практически все основные сферы, к которым сотрудники ГЖУ имели профессиональный интерес24.
С большим основанием можно утверждать, что руководство жандармерии имело достаточно полное представление о тех направлениях экономической, со-циальной и политической жизни, которые могли вызвать осложнения для госу-дарства, привести к серьезным вызовам со стороны оппозиционных сил. Как уже отмечалось выше, перечень вопросов мог дополняться вновь возникающими сю-жетами. Например, в сообщении КГЖУ с отчетом о событиях в губернии в нояб-ре–декабре 1915 г. большое внимание уделено ситуации в студенческом сообще-стве, что вполне объяснимо, поскольку учебный год был в самом разгаре. Также в этом документе подробнее проанализирована ситуация с прессой, издаваемой на татарском языке. Давая оценку ситуации в губернии, К. И. Калинин, отмечает, что успехи на фронте прибавляют бодрости в тылу, усиливают веру в успехи России на фронте. Начальник КГЖУ отметил вредное влияние столицы на про-винцию, поскольку, отмечает он, в Петрограде настроения самые унылые, песси-мистические. Одним из самых проблемных вопросов, по его мнению, является рост цент, спекуляция. Он пишет: «спекулируют все, кто только может, начиная от банков, заводчиков, подрядчиков, поставщиков и кончая мелким лавочни-ком». В качестве примера он привел случай со знакомым, который покупал свечи в связи с пожаром на городской электрической станции, случившемся 2 декабря 1915 года. В известном в Казани магазине его люди приобрели стеариновые све-чи по цене 50 коп. за фунт. В тот же день знакомый начальника КГЖУ решил еще докупить свечей, но они уже стоили по 80 коп. за фунт. К. И. Калинина удивило еще и то, что это происходит в городе, где находится стеариновый завод бр. Кре-стовниковых, поставляющий стеариновые свечи чуть ли не на всю Россию25.
В последующих отчетах руководство жандармского управления отмечает нарастание недовольства условиями жизни, главным образом из-за дороговизны. Как отмечается в одном из документов ГЖУ, «не так население боится войны, как надвигающейся с каждым днем дороговизны жизни. В этом отношении ровно ни-чего не сделано...». Как сообщал один из агентов, «среди жителей Казани – него-дование по поводу дороговизны». Люди смотрят на торговцев как на своих врагов и нельзя исключать случаев потенциальных погромов. 27 июня 1916 года в Рыбной слободе Лаишевского уезда во время базара в основном женщинами были разгром-лены лавки трех купцов. Губернатор одного из торговцев за вздутие цен выслал из Казанской губернии, а 20 женщин и 7 мужчин были арестованы на 3 месяца26.
Попытки нормативного регулирования цен чаще всего не приносили резуль-тата. В документе приводится случай, когда крестьянин, живущий в пригороде Казани, привез на рынок более двух ведер молока, но когда узнал, что власти установили на молоко фиксированную цену, то не стал его продавать, а вылил на землю27. В обзоре за август–сентябрь 1916 года отмечено, что внешне в Ка-занской губернии все спокойно, однако утомление войной заметно увеличивается и сказывается во всех слоях общества, как городского, так и сельского. В уездах при мобилизации будущих воинов о каком-либо патриотическом подъеме уже нет речи28. В то же время отмечается, что организованная революционная деятель-ность практически не ведется. Отправка воинов, в том числе и по этой причине, происходила спокойно, без эксцессов, как это было, например, в марте 1916 г. в Козьмодемьянском уезде, о чем сообщал в Казань унтер-офицер И. Михеев29.
В целом можно констатировать, что сотрудники КГЖУ владели объективной ситуацией о положении в губернии, о настроениях различных социальных групп населения. В их отчетах, представляемых в Департамент полиции, присутствует ши-рокий круг вопросов, выходящий за рамки только правоохранительной дея-тельности. Речь идет об экономике, социальной жизни, национальных вопросах и пр., то есть тех сфер, проблемы которых в основном лежала за рамками компетен-ции жандармского управления. Его руководители отмечали нарастание пессимистических настроений, недовольства ухудшающимися условиями жизни и пр. Словом, складывалась ситуация, когда могли возникнуть открытые проявления протеста, возможно вначале не антиправительственные, а против спекуляции, дороговизны. Прекрасно иллюстрирует этот тезис отношение начальника КГЖУ в Департамент полиции, отправленное 1 января 1917 года. Опираясь на агентур-ные сведения, он сообщает о критическом настроении, охватившем все слои населения губернии. Уважение к власти, в первую очередь у молодежи, падает с каждым днем, порицание членов императорской фамилии – дело заурядное. Другой агент доносил, что настроение общества в Казани «повышенное», огром-ное большинство его настроено против правительства, чего никто и не скрывает, говорят об этом совершенно открыто. Газеты левого направления «в большом ходу». Создается нервное напряжение, подогреваемое дороговизной жизни. В войска проникают не только либеральные, но и откровенно левые взгляды, сво-бодомыслие заметно среди учеников фельдшерской школы при Казанском воен-ном госпитале, среди чинов окружного интендантского управления и 2-й запас-ной артиллерийской бригады30.
При всей осведомленности о складывающейся ситуации предпринимать что-то конкретное жандармы не могли, обстановка требовала действий со стороны правительства, императора. Их информационное обеспечение со стороны жан-дармов было достаточно полным и объективным.
Библиография
1. Кашапов Р., Козина А. Шпионы первой мировой. Как в Казани задержали первого развед-чика // Аргументы и Факты / АиФ – Татарстан. 2014. 29 июля. № 31. [Электронный ресурс]. Ре-жим доступа: http://www.kazan.aif.ru/society/details/1220357
2. Семенова Е. Ю. Отношение горожан Поволжья к гражданскому немецкому населению в годы Первой мировой войны // Вестник Военного университета. 2011. № 1 (25). С. 139–144.
S. I. Boyko
THE KAZAN`S GENDARMERIE DURING THE FIRST WORLD WAR: SOME OF THE NEW DIRECTIONS OF ACTIVITY The article reveals some features of the activity of the Kazan provincial gendarmerie administration during the First world War. The focus is on working with foreign citizens and war prisoners and, as well as studying the mood of the population. Keywords: Kazan province, a gendarme administration, First World War, war prisoners, a mood of the population.
[name_en] => KAZAN`S GENDARMERIE GOVERNANCE DURING THE FIRST WORLD WAR: SOME OF THE NEW DIRECTIONS OF ACTIVITY
[annotation_en] => The article reveals some features of the activity of the Kazan provincial gendarmerie governance during the First World War. The focus is on working with foreign citizens and war prisoners and, as well as studying the mood of the population. The gendarmes, especially at the beginning of the war, had to deal with problems that were related not to political opposition, but largely to the actions of the general police. It is about keeping order during the recruitment and the capture of deserters.
[text_en] => The article reveals some features of the activity of the Kazan provincial gendarmerie governance during the First World War. The focus is on working with foreign citizens and war prisoners and, as well as studying the mood of the population. The gendarmes, especially at the beginning of the war, had to deal with problems that were related not to political opposition, but largely to the actions of the general police. It is about keeping order during the recruitment and the capture of deserters.
[udk] =>
[order] => 3
[filepdf_ru] => 112_ru.pdf
[filepdf_en] => 112_en.pdf
[download] =>
[section_ru] => СТАТЬИ И СООБЩЕНИЯ
[section_en] => ARTICLES AND POSTS
[authors] => Array
(
[0] => Array
(
[author_ru] => Софья Ивановна Бойко
[author_en] => Sofya I. Boyko
)
)
)
[3] => Array
(
[id_section] => 6
[id] => 113
[id_journal] => 6
[name_ru] => УЧАСТИЕ СЛОВАКОВ В ЧЕХОСЛОВАЦКИХ ЛЕГИОНАХ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ
[annotation_ru] => В статье на основе официальных документов и мемуаров участников событий показана роль словаков в формировании чехословацкой добровольческой армии и ее попытках помочь России и союзникам по Антанте на завершающем этапе Первой мировой войны. Особое место уделено участию чехословацкой бригады в битве при Зборове и сибирской миссии словацкого генерала Р. Штефанека.
Ключевые слова: чехословацкий легион, отделение чехословацкого национального совета в России, чехословацкая бригада, битва при Зборове, Р. Штефанек.
В начальной фазе формирования добровольческого чешско-словацкого войска на территории воюющей России в его рядах было относительно мало словаков. Началом процесса формирования чешско-словацких военных частей в России стало создание военного подразделения «Чешская дружина». Оно возникло в Киеве с одобрения русского военного министерства 12 августа 1914 г., после аудиенции у царя делегатов Благотворительного и просветительного общества Я. А. Коменского. В Чешскую дружину могли быть приняты только те словаки и чехи, которые подали просьбы о получении российского подданства, а коман-дирами в дружине были русские. Рост числа чешских и словацких военнопленных в России привел руководство Союза чешско-словацких обществ к мысли об об-разовании чешско-словацкого военного формирования, за что высказался и пер-вый съезд этого Союза.
[text_ru] => В статье на основе официальных документов и мемуаров участников событий показана роль словаков в формировании чехословацкой добровольческой армии и ее попытках помочь России и союзникам по Антанте на завершающем этапе Первой мировой войны. Особое место уделено участию чехословацкой бригады в битве при Зборове и сибирской миссии словацкого генерала Р. Штефанека.
Ключевые слова: чехословацкий легион, отделение чехословацкого национального совета в России, чехословацкая бригада, битва при Зборове, Р. Штефанек.
В начальной фазе формирования добровольческого чешско-словацкого войска на территории воюющей России в его рядах было относительно мало словаков. Началом процесса формирования чешско-словацких военных частей в России стало создание военного подразделения «Чешская дружина». Оно возникло в Киеве с одобрения русского военного министерства 12 августа 1914 г., после аудиенции у царя делегатов Благотворительного и просветительного общества Я. А. Коменского. В Чешскую дружину могли быть приняты только те словаки и чехи, которые подали просьбы о получении российского подданства, а коман-дирами в дружине были русские. Рост числа чешских и словацких военнопленных в России привел руководство Союза чешско-словацких обществ к мысли об об-разовании чешско-словацкого военного формирования, за что высказался и пер-вый съезд этого Союза. Переговоры Союза с российским правительством о раз-решении сформировать войско из пленных чехов и словаков были затяжными. Россия в это время еще не ощущала недостатка в солдатах и ее интерес к программ-ным требованиям чешских и словацких политических деятелей мог вызвать непредвиденные осложнения с западными союзниками. Несмотря на множество трудностей с набором военнопленных, Чешская дружина постепенно разраста-лась и в начале 1916 г. была реформирована в Чешско-словацкий стрелковый полк, который спустя несколько месяцев вырос в Чешско-словацкую стрелковую бри-гаду.
Ситуация изменилась с появлением большого числа пленных словаков – быв-ших военнослужащих австро-венгерской армии. Между тем, агитация среди сло-вацких пленных за вступление в добровольческое войско была нелегкой задачей, так как многие из них находились под сильным влиянием венгерских и австрийских командиров. О своеобразном подходе словацких военнопленных к идее чешско-словацкого единства, о различном уровне национального самосознания чехов и словаков писал словацкий легионер Имрих Чехович: «Для словака вступление в чешско-словацкую добровольческую армию требовало по-настоящему глубоких размышлений и полного душевного перерождения. Мало было таких словаков, которые, идя на войну, осознавали, что судьба их приговорила к тому, чтобы они в братоубийственной войне осквернили свое национальное чувство. Большинство этого не понимало вообще и шло на войну по приказу и безропотно. Националь-ное самосознание словаков формировалось главным образом под воздействием чехов» [12, s. 36]. Причин, по которым в чешско-словацкое войско вступало от-носительно мало пленных словаков, было много. Это и разобщенность националь-ного движения, представленного различными союзами, которые не имели общих, понятных для всех интересов. Разумеется, были и вполне прозаические причины, по которым словаки не вступали в войско, например, страх или же отсутствие ин-тереса к политическим делам Легионер Штефан Майтан так вспоминал о приходе эмиссара: «Пришел к нам эмиссар чешско-словацкого войска. Некоторые из нас были очень обрадованы, другие пришли его послушать из любопытства. В войско никому не хотелось, так как звал нас обычный солдат-стрелок, который не обе-щал наград, но требовал действий из любви к народу и для его свободы» [там же].
В процесс организации добровольческого войска в России вмешалась Февраль-ская революция. Неожиданное падение самодержавия и неоправдавшиеся надеж-ды на восстановление монархии привели к тому, что приоритетной стала поддержка Временного правительства. Командование чехословацких полков использовало революционные настроения для усиления национального чувства и повышения боевого духа войск. Была проведена присяга войск Временному правительству в России, парижскому Чехословацкому национальному совету и лично Т. Г. Ма-сарику. Парижский национальный совет при этом рассматривали как правитель-ство будущего государства, форму и границы которого предстояло определить мирной конференции. Наиболее опасным для чехословацкого сопротивления последствием Февральской революции была идея большевиков о заключении мира и выходе из войны. На так называемом Государственном совещании в Москве присутствовал и представитель Отделения ЧСНС доктор В. Гирса. В своем при-ветственном слове он от имени чехов и словаков всего мира выразил полное до-верие Временному правительству и резко выступил против всех, кто хотел закончить войну и заключить мир [2]. С опаской были восприняты и попытки создать в ар-мии так называемые комитеты, которые должны были обеспечить контроль солдат над действиями офицерского корпуса. Это было не только неприемлемо, но и не-осуществимо в условиях чехословацкого войска, которое, к счастью, находилось да-леко от Петрограда, и эхо революционных перемен там не было слишком сильным.
Влияние Февральской революции сказалось также и на чешских и словацких пленных, которые контактировали с местным революционизированным населе-нием, организованным в большевистской партии. Поэтому Отделение Чехосло-вацкого национального совета (ОЧСНС) в России предостерегало от организации по партийному принципу и призывало к нейтралитету в отношению внутренних российских дел [1]. Усиление левых, коммунистических, лозунгов влияло и на за-вершение процесса формирования Чехословацкой социал-демократической рабочей партии в России, руководство которой признавало ведущую позицию ОЧСНС, но значительно с ним расходилось по основным пунктам программы (сотрудни-чество с российскими социал-демократами, продолжение мировой революции и после войны и т. д.). «Война пропаганд» происходила, как правило, в основном на страницах журналов.
Летом 1917 года командование чехословацкого войска и ОЧСНС предложили Временному правительству помощь, чтобы добиться разрешения на формирова-ние дополнительных полков. Поначалу Временное правительство не отнеслось во Францию. Позиция правительства измени-лась после наступления войск Временного правительства в июле 1917 г., в кото-ром принимала участие и чехословацкая бригада в районе Зборова. Своей стойко-стью они заслужили признание и разрешение на формирование дополнительных полков из чешских и словацких пленных.
Количество словаков в движении сопротивления было небольшим. Принци-пиально важным было найти подход к пленным словакам, чтобы побудить их вступать в чехословацкое войско. Именно в этом вопросе возникли разногласия между киевским руководством Союза и теми, кто знал настроения словацких пленных. Киевское руководство союза придерживалось точки зрения необходимо-сти освобождения пленных с обязательством воинской повинности. Это означало, что каждый, кто освобождался из плена и получал так называемый «чехословац-кий паспорт», должен был взять на себя обязательство вступить в чехословацкое войско. По мнению председателя Союза В. Вондрака, тот, кто согласится с этим, тот «настоящий Чех и Словак», а кто не согласится – немец или мадьяр. Это называлось «добровольным» набором, так как воинскую обязанность доброволь-но принимали те, кто хотел быть освобожденным [6, s. 89]. Секретарь ОЧСНС Иван Маркович не хотел судить, насколько эта теория была верна по отношению к че-хам (бывшие чешские пленные якобы вступали в армию из искреннего патрио-тизма) [4, s. 58], но не был согласен с ней применительно к словакам. Словаки в большинстве своем были в таком расположении духа, что было неправильным сразу идти к ним с обязательством воинской повинности, даже и ценой освобожде-ния. Маркович утверждает, что их нужно было сначала «пробудить», научить, взбодрить, привлечь, нужно было наполнить их человеческим и национальным до-стоинством и только потом говорить о воинской повинности. Но для того чтобы поднять словацких пленных на такую ступень общечеловеческого и националь-ного сознания, которая вела бы к решению вступить в армию, нужно было преж-де всего вытащить их из лагерей для военнопленных, где они были перемешаны с мадьярами и немцами. Впоследствии Маркович упоминает, что знал многих сре-ди словаков, которых время и правильная тактика сделали чехословацкими добро-вольцами. Именно поэтому он был не согласен с киевским руководством союза, которое хотело провозгласить их мадьярами в том случае, если они немедленно не вступят в чехословацкую армию [6, s. 90].
Освобождению пленных (в том числе и словацких) в значительной степени способствовала Октябрьская революция. Благодаря ее влиянию, активной пропа-ганде, наряду с чешскими, и словацких эмиссаров, к началу 1918 г. количество словацких добровольцев в России увеличилось. Но уже летом 1917 года, когда эта тенденция стала очевидной, возник вопрос, следует ли их включать непосред-ственно во вновь формирующиеся полки, или формировать из них отдельные словацкие части. По этому поводу в сентябре 1917 года состоялось совещание в Киеве. Приверженцы этой точки зрения обосновывали свое мнение тем, что если словаки будут вместе, то сблизятся между собой и будут интенсивнее привле-кать тех, кто еще не с ними. Словацкие подразделения, таким образом, нагляднее демонстрировали бы свою неудовлетворенность политикой Венгрии. Высказывались мысли о том, что в Словакию нужно вступить всем вместе. Те, кто не был согласен с этой концепцией, указывали на организационные сложности, на то, что неправильно будет вырывать словаков из тех частей, к которым они привык-ли. В совместных частях словаки будут испытывать благоприятное влияние чехов. Словацких добровольцев было все же относительно мало, и их концентрация сде-лала бы это заметным и позволила бы неприятелю утверждать, что словаки в мас-се своей не участвуют в большинстве акций [6, s. 91]. В конечном итоге было решено, что словаки, которые уже зачислены в отдельные части, останутся по пре-имуществу в них, но при этом оставшееся большое количество словаков было записано в 7-й полк, который именно поэтому получил название Татранского. Но и там действовал принцип, что соотношение чехов и словаков должно быть 1 : 2. В 1918 году количество словацких добровольцев возросло примерно на две тысячи. Они были сосредоточены главным образом в 12 полку имени Штефаника.
В Сибири приказом Отделения Чехословацкого национального совета от авгус-та 1918 г. [11, s. 84] предписывалось военным и гражданским пленным чехосло-вацкой национальности производить работы и службы для чехословацкой армии в России. Постановлением Отделения в это же время был учрежден в Иркутске воспитательный лагерь для пленных словаков, командиром которого стал сло-вацкий офицер Эмил Герик, а его заместителем – Владимир Дакснер. Были назначены также 22 инструктора-воспитателя из числа словацких офицеров и добровольцев.
Не все, оказавшиеся в этом лагере, решили вступить в чехословацкое войско. Около тысячи из них вернулись как мобилизованные граждане, а не как легионе-ры [6, s. 92].
Чехословацкая бригада в битве при Зборове
Военный министр Временного правительства А. Ф. Керенский поначалу думал о роспуске чехословацкого войска. Лишь после того, как приехавший Т. Г. Маса-рик переубедил его, Керенский отменил приказ о роспуске бригады [11, s. 92]. Вскоре на съезде делегатов полков и дивизий Юго-Западного фронта 27 мая 1917 г. он уже призывал к большому наступлению и имел успех. Съезд постановил сформировать ударные отряды добровольцев. Делегаты первой роты Первого чехословацкого стрелкового полка, среди которых был и довоенный антимили-тарист Богуш Аусобски, были приняты Керенским и генералом Брусиловым. Те предложили соединить чехословацкую бригаду с тактическим подразделени-ем, которое в наступлении выполняло бы задачу ударного отряда [9, s. 247].
Наступление должны были осуществлять 7-я, 8-я и 11-я русские армии, т. е. необычайно широкая группировка войск. Главная задача возлагалась на 7-ю ар-мию, которая должна была обеспечить широкий прорыв в районе Березани. По первоначальному и несколько хаотически подготовленному плану в операциях 7-й армии должна была участвовать и Чехословацкая стрелковая бригада в каче-стве ударного отряда. Более поздний приказ это отменил и передал бригаду 11-й армии, конкретно 49-му армейскому корпусу генерала Селичева. Очевидно, это бы-ло результатом вмешательства командира бригады полковника Троянова. Он опа-сался, что бригада представляет собой не монолитное, а достаточно разнородное соединение, подразделения которого не имеют достаточного опыта в наступа-тельных боях. Кроме того, он подчеркнул, что вооружение чехословацкой бригады недостаточно и не соответствует стандартам [10, s. 99]. В конце концов бригаде была поставлена задача в районе украинского местечка Зборов, где решающий удар должны были наносить на северном фланге 4-я, а на южном – 6-я финские дивизии (резерв составляла 82-я дивизия) [11, s. 94]. Чехословацкая бригада, ко-торая размещалась между ними, должна была перейти в наступление только в том случае, если операция 4-й дивизии будет успешной [4, s. 56]. Она должна была занять участок шириной 6,5 км, разделявший обе дивизии. Уже по размеру отведенного участка можно понять, что большого значения бригаде не придава-лось, поэтому она лишь в минимальной степени была усилена артиллерией. Пред-полагалось, что она вступит в бой только в тот момент, когда соседние дивизии прорвут фронт.
До конца июня 1917 года отдельные роты бригады постепенно сосредоточи-лись в Язерне, где размещались ее штаб и штаб 1-го полка. Штаб 2-го полка был перемещен в Осташовцов. При инспектировании вновь констатировалось, что бригада недостаточно вооружена и имеет мало боеприпасов. Когда солдаты 1-го полка спросили, будут ли у них пулеметы, полковник Троянов ответил лаконич-но: «Будут, если захватите у противника». Несмотря на это, настроение личного состава было отличным. «Я был свидетелем необычайно бурного восторга», – писал Рудольф Медек после того, как наблюдал отправку своих друзей на фронт. Это было уникальное явление на восточном фронте в то время, так как командиры русских подразделений скорее опасались того, чтобы их люди не разбежались. Упадок боевого духа солдат проявился в бригаде, когда второй батальон 2-го че-хословацкого полка, сформированный не из добровольцев, а из мобилизованных на Волыни чехов, отказался занять позиции на первой линии.
Дезорганизация и хаос проявились и на разных уровнях командования. Чехо-словацкие полки не получили ни от командования бригады, ни от командования корпусом, которому они были приданы, никаких конкретных инструкций об учас-тии в готовящемся наступлении. В этой ситуации зародился план наступления, авторами которого были чешские поручики Станислав Чечек и Отокар Гусак. Гусак использовал хорошее знание местности со времен своей разведывательной деятельности на этом участке фронта. Взамен повсеместно применяемой шаб-лонной практики наступления несколькими шеренгами чешские командиры пред-почли наступление малыми группами, которые самостоятельно проникали бы на неприятельские позиции, избегая мест, которые австро-венгерская артиллерия эффективно покрывала своим огнем. Они тщательно ознакомили с принципами наступления и отдельными задачами низшие подразделения, включая роты и взво-ды, командирам которых они были понятны и соответствовали их опыту и навы-кам службы в разведывательных отрядах. Тогда это был совершенно новый так-тический принцип, который позволял избежать больших потерь при наступлении пехоты, когда их немилосердно скашивал пулеметный огонь неприятеля. Этот оригинальный подход, определенная импровизация при шахматном способе наступления предполагали инициативу и определенную самостоятельность каждо-го наступающего солдата, возможность положиться друг на друга, одним словом – высокий боевой дух [10, s. 100].
С этой точки зрения Чехословацкая стрелковая бригада была элитным подраз-делением, лучшим на всем Юго-Западном фронте. Условием успешного прорыва было преодоление неприятельских заграждений. Так как в распоряжении не было сильной артиллерии, то эту задачу должна была выполнить сама пехо-та. Это была очень опасная и рискованная задача, обычно сопровождавшаяся тя-желыми потерями солдат, которые ручными гранатами прокладывали проходы в неприятельских заграждениях. Каждая рота 1-го батальона первого полка должна была выделить 16 гранатников (следовательно, в батальоне, в котором было 4 роты, могло быть всего 64 добровольца на это задание) [3, s. 40], но в ротах перед наступлением вызвали 200 добровольцев, так что большинству поручик С. Чечек был вынужден отказать. В этой спонтанной храбрости проявлялась не некая врож-денная воинственность солдат, а патриотизм и убеждение в том, что они бьются за свободу своего народа [10, s. 100].
Чехословацкой стрелковой бригадой при Зборове командовал полковник В. П. Троянов, первым стрелковым полком командовал подполковник Павлов-ский (1 батальоном командовал С. Чечек, 2-м – Отокар Гусак, 3-м – Зденек Фиерлингер). Вторым стрелковым полком командовал подполковник Зембалев-ский (1 батальон – Радола Гайда, 2 батальон не участвовал в наступлении). Тре-тьим стрелковым полком командовал полковник Мамонтов (1 батальон – Ру-дольф Вобратилек). Артиллерию возглавлял Й. И. Каргер, пулеметную роту – Войтех Лужа, ранеными занимались Владимир Херинг, Ондржей Библ и русские врачи Захаров и Элманович. Не только в тактической подготовке, но и собственно в наступлении высшее русское командование вообще не участвовало. В ходе наступления [10, s. 101] ярко проявили себя совершенно новые люди, бравшие на себя командование группами и взводами, командиры которых были выведены из строя.
1 июля 1917 года на фронте шириной в несколько десятков километров началась мощная артиллерийская подготовка, за которой последовали атаки пехоты. Чехословацкие подразделения должны были начать действовать 2 июля. Как вспоминают участники битвы, в 8–45 пошла в наступление соседняя справа 4-я финская дивизия [10, s. 102]. Через четверть часа выступили гранатометчики 1-го батальона первого полка во главе с ефрейтором Секаниной, а после его гибели – ефрейтором Мусилеком [3, s. 41]. К ним быстро присоединились отдельные роты пяти батальонов 1-го и 3-го чехословацких полков, а на левом фланге – 1-й батальон второго полка. Небольшие отряды прорывали отдельные оборонитель-ные позиции, пока неприятельская артиллерия обстреливала покинутые окопы. Группы в 6–12 человек поражали своей ловкостью. Создавалось впечатление, что каждый солдат знал свое место и задачу, которую ему надлежало выполнить.
Чехословацким батальонам удалось сломить сопротивление неприятеля и на силь-но укрепленной высоте Могила, после шестичасового боя бригада проникла впе-ред на глубину 3–5,5 км австро-венгерской обороны [10, s. 102].
Мировой общественности о битве при Зборове стало известно после сообщения российского верховного командования от 3 июля 1917 г., в котором, кроме про-чего, говорилось: «Храбрые войска четвертой финской дивизии и чехословацкой бригады захватили сильно укрепленные неприятельские позиции на высотах за-паднее и юго-западнее от Зборова и овладели укрепленной деревней Коршилов, преодолев при этом три ряда вражеских окопов. Финская дивизия взяла в плен 1560 офицеров и солдат, 4 орудия, 9 пулеметов и 1 миномет. Чехословацкая брига-да взяла в плен 62 офицера, 3150 солдат, 15 орудий и много винтовок [3, s. 44], большинство которых было обращено против неприятеля…». Таков был результат атаки нескольких батальонов чехословацкой бригады: 3500 плохо вооруженных солдат добились самого яркого успеха в наступлении, в котором участвовали три армии [10, s. 103].
С выдающимся успехом при Зборове чехословацкую бригаду поздравлял сам Ке-ренский. Главнокомандующий русской армией генерал Брусилов так оценил в беседе с Масариком зборовский успех: «Глубоко кланяюсь вашим воинам». Масарик отмечал, что при Зборове «наше войско впервые выступило как боевая единица. До этого времени оно выполняло на русском фронте разведывательные задачи. При Зборове оно выступило как боевое подразделение. Своей храбростью и дис-циплинированностью солдаты снискали симпатии и восхищение русских, а также и неприятеля» [7, s. 57]. С неменьшим восхищением о чехословацких доброволь-цах говорил и английский писатель Сомерсет Моэм, который в то время нахо-дился в России [5, s. 29].
Успех, однако, не обошелся без потерь. При Зборове пали и пропали без вести 185 человек, около 800 было ранено [10, s. 103].
В период с июля по ноябрь 1917 года десятки эмиссаров Отделения ЧСНС в России вербовали пленных в полки. Идея создания чехословацкого государства в качестве ведущего мотива их деятельности сыграла позитивную роль, особенно если сравнить ее с царистскими планами Союза Людовита Штура [13, s. 13]. Пона-чалу эмиссары встречали среди словаков пассивность и равнодушие. Постепен-но ситуация улучшилась, во многом благодаря выдающимся словацким деятелям (Й. Г. Тайовски, Я. Есенски), которые издавали множество листовок и призывов. До конца октября возникли 3, 4, 5, 6, 7 и 8-й стрелковые полки, 1-й запасной полк, два артиллерийских отряда, штабы обеих дивизий и штаб армейского кор-пуса. До лета 1917 года было 7000 воинов, к сентябрю – 22000 добровольцев, а осенью в чехословацкое войско вступили еще приблизительно 10000 пленных. Создание этого 40-тысячного Первого чехословацкого армейского корпуса пред-ставляло собой качественно новое явление, по сравнению с Дружиной, которая являлась составной частью русской армии.
М. Р. Штефаник и его миссия в Сибири
Уже в июле 1918 года была достигнута договоренность о проведении сов-местной миссии генералов Штефаника и Жанена, снаряженной совместными усилиями военного комитета Высшего военного совета, французского военного министерства и Чехословацкого национального совета. Целью объединенных сил было наладить «связь между Сибирью, которая стала их базой для отступления, и базами союзников на Северном море». Конечной целью акции являлось восста-новление сообщения на на всем протяжении Транссибирской магистрали и далее, чтобы «от Белого моря до Черного моря была создана по возможности густейшая сеть опорных пунктов, способных создать заслон от немецкой экспансии на во-сток». В инструкции от 15 августа 1918 года о задаче Штефаника говорится так: «Генерал Штефаник, вице-председатель Национального совета чешской земли, будет сопровождать генерала Жанена и будет при нем выполнять функцию заме-стителя главного командующего чехословацкой армии» [15, s. 209].
Штефаник завершил многие военно-политические переговоры, прежде всего с Масариком, но в том числе и с передовыми американскими деятелями по во-просам чехословацкого войска в Сибири [14, s. 71].
Позднее Штефаник выехал в Сан-Франциско, откуда через Корейское море добрался до Японии [15, s. 215]. Здесь он принял участие в нескольких перегово-рах, посредством которых пытался раздобыть информацию об актуальном поло-жении в легионах. Еще до приезда Жанена он ходатайствовал об обещанной по-мощи чехословацкому войску, однако его старания имели довольно скромные результаты и ответственные лица не могли ему помочь в предоставлении требо-вавшейся информации.
Более подробные сведения Штефаник получил от политико-дипломати-ческого представителя чехословацкого национального совета во Владивостоке В. Гирсы. Легионеры ожидали их с надеждой, что они прекратят участие солдат в гражданской войне и интервенции, в эпицентре которых они находились. Это подтверждает и телеграмма, которую послали Штефанику из Отделения Чехосло-вацкого национального совета (ОЧСНС) в России. Ситуация в Сибири настолько осложнилась, что личное присутствие там Штефаника было крайне необходимо. Телеграмму отправили 24 октября, но ответил на нее Штефаник только 1 ноября, объяснив задержку ответа работой и болезнью [15, s. 221–223]. В Токио его здо-ровье резко ухудшилось, и Штефаник был вынужден прервать путешествие. Известие о провозглашении независимого Чехословацкого государства в Праге 28 октября и о возложении на него должности военного министра и назначении его первым генералом Штефаник получил будучи прикованным к постели [2, s. 58].
После переговоров с политическими и военными деятелями Японии о предо-ставлении материальной помощи войску Штефаник и Жанен продолжили путь в Россию. Японский корабль с ними и их сопровождающими на борту бросил якорь на пристани Владивостока около полуночи с 15 на 16 ноября 1918 г. [14, s. 70]. Утром по прибытии во Владивосток произошла их встреча с членами Отделения Чехословацкого национального совета. Первым вице-председателем ОЧСНС был Богдан Павлу. Среди других членов совета следует упомянуть также Патейдла, Рихтера, Гирсу, генерала Чечека и французского генерала Париса. Штефаник не-медленно отправился к войску. Жанен остался пока во Владивостоке, где вел пе-реговоры с тогдашним японским командованием по организационным вопросам, например, о поставках продовольствия и амуниции для войска.
По дороге на запад, вплоть до Екатеринбурга, Штефаника сопровождали Пав-лу, Рихтер и несколько французских офицеров и солдат, охранявших поезд, в ко-тором он ехал. После довольно спокойного путешествия 20 ноября поезд на два дня остановился в Харбине, где Штефаник получил известие о военном перевороте адмирала Колчака в Омске [15, s. 244]. Среди чехословацкого руководства пере-ворот вызвал серьезное беспокойство. Отделение ЧСНС для успокоения войска сделало заявление, в котором дистанцировалось от недемократического перево-рота. Однако этим заявлением Отделение вовсе не успокоило ситуацию, но, напротив, восстановило против себя представителей стран Антанты, которые знали о готовящемся перевороте и поддерживали Колчака. Штефаник не мог от-крыто объявить, что установление диктатуры было подготовлено в Версале. Он связался по телефону с Жаненом, который находился во Владивостоке и от кото-рого узнал об ухудшении ситуации в войсках из-за переворота. Командующий корпусом генерал Я. Сыровы так информировал об этом Жанена: «Вследствие пере-ворота ситуация на фронте сильно осложнилась. Чехословацкие войска сильно уста-ли, и необходимо их сменить как можно скорее, тем более, что постоянные государственные перевороты в России не вызывают симпатии». В заключение он добавил: «Я не располагаю необходимыми силами, чтобы удерживать фронт и одновре-менно сохранять порядок в тылу». Жанен сообщил Штефанику, что он объяснил генералу Сыровы, что задержать войска в Сибири в интересах его родины, полу-чившей независимость благодаря победе союзников над Германией [14, s. 72].
Штефаник понимал правомерность требования генерала Сыровы стянуть вой-ска в тыл, но, с другой стороны, учитывал политику союзников, которые настаи-вали на том, чтобы Транссибирскую магистраль и город Омск обороняли вплоть до обещанного ими прихода. Штефаник с большим трудом мог смириться с фактом отступления чехословацкой армии. Он хотел попытаться предпринять хотя бы кратковременное наступление в западном направлении. Однако вскоре ему стало известно, что ситуация в войске гораздо серьезнее, чем он предполагал [8, s. 239]. Утром 22 ноября Штефаник оставил Харбин и продолжил путь через Маньчжу-рию до Читы и далее на запад. Известие о его приезде быстро распространилось среди солдат. Они верили, что именно он будет способен обеспечить их скорое возвращение на родину. Даже несмотря на плохое самочувствие, на протяжении всего пути до Екатеринбурга Штефаник принимал делегации офицеров и солдат, которым отвечал на различные вопросы. 28 ноября на иркутской станции подпо-ручик из делегации словацкого полка задал ему вопрос, который больше всего мучил солдат: «Почему мы еще воюем здесь, если мы получили то, за что боро-лись, то есть свое государство, тем более что союзники не приходят на помощь, а русские все тяготы войны с большевиками перекладывают на нас? Наше вой-ско страшно изнурилось и устало» [15, s. 245]. Штефаник ответил на его вопрос развернуто, обозначив шесть пунктов, которые в дальнейшем повторил в остальных полках. Во-первых: «Большевизм – есть анархизм… который… угрожает и нашему государству. Если в России ситуация не нормализуется, искры анархии долетят и до Чехии. А если разгорится пожар, то не следует ждать, пока огонь приблизится к нашим домам и поглотит их, но нужно гасить его вовремя. Наше государство молодое и после пятилетней войны нуждается в спокойном развитии, которое не может настать, пока не успокоиться Россия». Во-вторых: «… Мы сегодня в числе союзников и должны считаться с общими интересами, задачами и целями». В-третьих, он подчеркивал: «Мы просили по-мощи для себя, и мы ее получили. Мы просили, чтобы союзники предоставили нам под своим боком достойное место, и нам было это предоставлено. Россия среди первых помогла нам организоваться. Теперь нам выпала задача помочь России. Мы не можем отказать в помощи. Это было бы неблагодарным, не сла-вянским жестом, и в конце концов, это просто непредусмотрительно, ибо мы заин-тересованы в сильной возрожденной России. Мы будем несомненно в будущем нуждаться в ее помощи». В-четвертых: «Мы страдаем и терпим, нервы также на пределе, но именно этим терпением и страданием мы обязаны нашему государству. Без крови и страдания мир никогда бы не узнал о нас, наши испытания снискали нам симпатии всего мира и особенно союзников». В-пятых: «Военная честь нам не позволяет бросить оружие. Дело освобождения не окончено, но уже близится к концу. Честь родины нам приказывает, чтобы завершение революции было та-ким же честным и достойным, каким было его начало». И, наконец, в-шестых, «союзники нас не бросили. Было бы бессмысленным посылать целую дивизию вокруг света через бесконечную Сибирь, когда они имеют доступ к Черному и Балтийскому морям. И союзники придут. Это вопрос недалекого будущего». Союзники действительно вмешались, и с юга, и с запада, и с севера [15, s. 255]. После того, как Штефаник расстался с делегацией офицеров он еще принял де-легацию четырех словацких добровольцев и шестерых словацких пленных [14, s. 74].
5 декабря на станции в Челябинске Штефаник встретился с делегацией солдат первого полка, к которым он обратился со следующими словами: «Раз сегодня армия отступает, это значит, что у нее нет идеи. Я пришел, чтобы ее вам раскрыть. Я пришел к вам не как министр. Моя программа – путь домой. … Союзники тре-буют, чтобы мы тут еще оставались. Это же нам говорит и наша честь. Мы должны вместе проявить упорство… Республика сегодня существует, однако, как она будет дальше жить, зависит от мирной конференции. … Если мы потеряем уважение союзников, они не будут нас проклинать, но и не будут нас считать равными себе и утратят к нам интерес. А последствия? Мы бы имели государство, в котором не жили, а существовали». Такие аргументы Штефаник использовал во всех бесе-дах, и в подобном духе была выдержана и его первая речь перед чехословацким войском 8 декабря в Екатеринбурге. Однако он был очень уставший, поэтому вместо него речь зачитал генерал Сыровы, который в конце выступления вос-кликнул: «Да здравствует министр национальной обороны генерал Штефаник!» Штефаник при себе имел и письмо президента Масарика, которое получил еще во Владивостоке. В письме говорилось о необходимости для войска оставаться в Сибири.
Ни эта речь, ни даже указание Масарика солдат не удовлетворили. Но Ште-фанику в самом начале удалось несколько стабилизировать положение в войсках и убедить часть полков принять участие в зимнем походе на Кунгур и Пермь. Некоторые полки участвовали в осаде Перми 25 декабря, и это явилось послед-ним победоносным сражением чехословацкого войска в Сибири [15, s. 248].
В многочисленных беседах и на основе личного опыта Штефаник четко фор-мулировал свои идеи, проекты и взгляды, которые касались войска и его пребы-вания в Сибири. Он информировал о них также правительство и президента. Текст телеграммы, которую он им отослал, представляет собой, по сути, аналитический документ о ситуации в чехословацком войске: «Чехословацкая армия истощена морально и физически. Но было бы несправедливо осуждать ее и не брать в расчет предпринятые ею усилия и достигнутые результаты. Армия организовалась напере-кор безразличию или враждебности, в условиях разрухи. Движимая любовью к родине, она сражалась на просторах от Волги до Тихого океана и по требованию союзников снова пробила путь аж на Урал прежде, чем могла подоспеть помощь союзников; после пяти месяцев борьбы против врага в десять раз более сильно-го армия удерживала фронт длиной 1400 км, охраняя соединение 8000 км. … Настоящая моральная депрессия является следствием непрерывных усилий и про-должительного нервного напряжения. Солдаты, которые вынуждены выдержи-вать сорокаградусные морозы в негостеприимном крае, отлученные от цивили-зации, давящиеся уже 10 месяцев в товарных вагонах, полных насекомых, численно ослабленные болезнями и потерями в боях вплоть до недавнего момен-та под влиянием недостаточной стойкости русских солдат, удаленные от родной земли, об освобождении которой они узнали и куда они стремятся, не воюют с бы-лым энтузиазмом» [14, s. 77].
Штефаник, таким образом, скоро понял, что ситуация в войсках гораздо сложнее, чем он предполагал. Участились случаи непослушания и отказов вступать в бой. В декабре 1918 года Штефаник приступил к реформам в армии, которые должны были превратить существующую добровольческую армию в регулярную. 14 де-кабря Отделение ЧСНС было ликвидировано. Вместо него Штефаник учредил пять ведомств, которые подчинялись военному министерству: 1) политическое отделение во главе с Богданом Павлу; 2) военное управление под руководством подполковника Рудольфа Медека; 3) финансовое управление руководимое пору-чиком Франтишеком Шипом; 4) военную инспекцию, возглавляемая генералом В. Н. Шокоровым; 5) верховное контрольное отделение в ведении Вацлава Су-хи. Полномочным представителем Чехословацкой республики в России 17 ян-варя он назначил Богдана Павлу. Штефаник учредил специальный орган управ-ления «Особый корпус для России», который должен был решать все вопросы, касающиеся армии. Назначил туда Б. Павлу, командующего войском генерала Сыровы, подполковника Медека и В. Сухого. Наиболее радикальными решения-ми стали указ об уничтожении комитетов в войске и запрет на проведение воен-ного съезда вопреки тому, что выборы делегатов уже прошли. Эти указы вызвали среди солдат неодобрение и не лучшим образом повлияли на единство чехосло-вацкой армии [8, s. 240].
Некоторых членов ликвидированного ОЧСНС, которые, по его мнению, име-ли слишком радикальные взгляды, он направил на родину с миссией информиро-вать правительство о состоянии войск. В составе этого посольства были Есенски, Давид, Яник, Полак, Патейдл и Мейснер. Между тем Штефаник 19–20 декабря лично встретился с Колчаком, чтобы разъяснить ему позицию чехословацкого войска. Совместно с Жаненом они стремились убедить Колчака, чтобы он принял решение Парижа и передал командование войсками генералам Жанену и Кноксу. Однако убедить Колчака не удалось. Его не устраивало, что русское войско будет подчиняться иностранному командованию.
Штефаник убедил Жанена, чтобы тот после получения командования посетил фронт и разобрался в сложившейся там обстановке. Штефаник должен был прие-хать за ним 26–27 декабря в Екатеринбург, где они вместе должны были принять участие в праздновании вручения знамени 1-му ударному батальону чехословац-кого войска. Штефаник прибыл туда 29 декабря, однако из-за суровых зимних морозов праздник не состоялся. Его задержка была вызвана событиями в Омске. Там произошло убийство группы представителей меньшевиков и эсеров, которые после колчаковского переворота находились под охраной чехословацкого войска и лично генерала Сыровы. Об их спасении Штефаник два раза ходатайствовал перед Колчаком и угрожал ему, что пришлет на погребение жертв своего заме-стителя, чем дал понять, что с убийцами не имеет ничего общего. Вдовам убитых он выразил соболезнование, что не позволил это сделать никому из офицеров, хотя в убитых они видели представителей демократической России [15, s. 250–252].
Ситуация на фронте ухудшалась и чехословацкие п
[name_en] => PARTICIPATION OF SLOVAKS IN THE CZECHOSLOVAK LEGIONS OF THE FIRST WORLD WAR
[annotation_en] => The article shows the role of Slovaks in the formation of the Czechoslovak volunteer army and its attempts to help Russia and the Entente Allies at the end of the First World War. The basis was the official documents and memoirs of the participants in the events. A special place is given to the participation of the Czechoslovak brigade in the battle of Zborov and the Siberian mission of Slovak general R. Stefanek.
[text_en] => The article shows the role of Slovaks in the formation of the Czechoslovak volunteer army and its attempts to help Russia and the Entente Allies at the end of the First World War. The basis was the official documents and memoirs of the participants in the events. A special place is given to the participation of the Czechoslovak brigade in the battle of Zborov and the Siberian mission of Slovak general R. Stefanek.
[udk] =>
[order] => 4
[filepdf_ru] => 113_ru.pdf
[filepdf_en] => 113_en.pdf
[download] =>
[section_ru] => СТАТЬИ И СООБЩЕНИЯ
[section_en] => ARTICLES AND POSTS
[authors] => Array
(
[0] => Array
(
[author_ru] => Мирослав Даниш
[author_en] => Miroslav Danish
)
)
)
[4] => Array
(
[id_section] => 6
[id] => 114
[id_journal] => 6
[name_ru] => СЛОВАКИ И ТОЛСТОВСКИЙ ПАЦИФИЗМ В ПЕРИОД ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ
[annotation_ru] => В статье на примере отношения словацкого патриота Д. Маковицкого, последователя движения русских толстовцев, показаны пацифистские настроения части российского общества на начальном этапе Первой мировой войны.
Ключевые слова: пацифизм, Первая мировая война, толстовство, словацкие патриоты, Д. Маковицкий.
Австралийский историк Кристофер Кларк, автор труда «Сомнамбулы. Как Ев-ропа шла на войну», говоря об истоках Первой мировой войны на открытии Заль-бургского фестиваля летом 2014 года, указывал на то, с каким воодушевлением европейская культурная элита поддерживала эту войну. Даже такой выдающийся ученый, изменивший представление мира о человеке, как Зигмунд Фрейд, был весьма воодушевлен и говорил о том, что никогда не чувствовал себя австрийцем до такой степени, как после начала Первой мировой войны. Разумеется, откат произошел очень быстро, у Фрейда на войне погибли два сына, и вся европейская элита испытала горькое разочарование. Националистический ажиотаж, который охватил европейскую элиту перед Первой мировой войной, говорит о том, что даже самый развитой интеллект проигрывает мощи природной агрессии, зало-женной в человеке-животном, легко попадает в сети национализма, особой исклю-чительности своего народа. В те годы восторг Фрейда разделяли Томас Манн, Музиль, Гофмансталь, видевшие в войне очищение от буржуазности и застоя. Так люди культуры, всегда работавшие противовесом политики, предавали свое предназначение, пренебрегая собственными нравственными ориентирами.
[text_ru] => В статье на примере отношения словацкого патриота Д. Маковицкого, последователя движения русских толстовцев, показаны пацифистские настроения части российского общества на начальном этапе Первой мировой войны.
Ключевые слова: пацифизм, Первая мировая война, толстовство, словацкие патриоты, Д. Маковицкий.
Австралийский историк Кристофер Кларк, автор труда «Сомнамбулы. Как Ев-ропа шла на войну», говоря об истоках Первой мировой войны на открытии Заль-бургского фестиваля летом 2014 года, указывал на то, с каким воодушевлением европейская культурная элита поддерживала эту войну. Даже такой выдающийся ученый, изменивший представление мира о человеке, как Зигмунд Фрейд, был весьма воодушевлен и говорил о том, что никогда не чувствовал себя австрийцем до такой степени, как после начала Первой мировой войны. Разумеется, откат произошел очень быстро, у Фрейда на войне погибли два сына, и вся европейская элита испытала горькое разочарование. Националистический ажиотаж, который охватил европейскую элиту перед Первой мировой войной, говорит о том, что даже самый развитой интеллект проигрывает мощи природной агрессии, зало-женной в человеке-животном, легко попадает в сети национализма, особой исклю-чительности своего народа. В те годы восторг Фрейда разделяли Томас Манн, Музиль, Гофмансталь, видевшие в войне очищение от буржуазности и застоя. Так люди культуры, всегда работавшие противовесом политики, предавали свое предназначение, пренебрегая собственными нравственными ориентирами.
Быть пацифистом накануне Первой мировой войны было небезопасно, а во время войны такие взгляды оценивались как государственная измена и пре-ступление. Пацифистское движение, вышедшее на арену мировой политики на рубеже веков, властно заявило о себе накануне Первой мировой войны. Пацифизм, бу-дучи плюралистическим идейно-политическим течением, впитавшим в себя гу-манистические ценности либерализма и мировых религий, стремился к искоре-нению насилия и войн международно-правовым или этическим путем. Одним из направлений этического пути пацифизма стал пример движения тол-стовцев, последователей учения русского писателя Л. Н. Толстого «непротивления злу насилием». Среди последователей учения Л. Толстого было немало словацких патриотов. Контакты словаков с русским писателем являются одним из ярких сю-жетов обширной темы русско-словацких связей. Особое место в истории словацко-российских контактов занимает тема взаи-моотношений представителя словацкой интеллигенции рубежа XIX–XX вв., меди-ка, последователя и сторонника идей непротивления злу насилием Душана Мако-вицкого и известного русского писателя Л. Н. Толстого. Маковицкий принадлежал к поколению словацких патриотов, так называемых гласистов1, которые в своей борьбе и программах во многом ориентировались на учение Л. Толстого. В сло-вацкой литературе существует мнение, что отношения Маковицкого и Толстого сыграли значительную роль в распространении учения русского писателя в Сло-вакии в первую очередь в плане его критики существующего в России режима и православной церкви [10]. Традиционно «первую скрипку» в изучении взаимоотношений словацкого па-триота и русского писателя играют литературоведы, изучавшие русско-словацкие отношения с точки зрения литературных связей2. О словацком последователе идей Л. Толстого написано значительное число научных и публицистических работ [5, с. 77–85; 6, с. 315–325].
Характеризуя словацкого друга Толстого, академик А. Мраз писал: «В Мако-вицком, человеке в целом простом, уравновешенном и прямолинейном, соперни-чали друг с другом две привязанности: любовь к словацкой жизни и преданность учению Толстого» [11, s. 33]. Думается, мы не погрешим против истины, отметив, что была у него еще одна, третья привязанность – это Россия, которую он любил глубоко и искренне. И все три привязанности не соперничали, а дополняли друг друга. В 1907 году Д. Маковицкий писал в Словакию: «Жизнь в России для сла-вянина полна такого же смысла, как бы он жил дома. Мы, словаки, в своей прак-тической жизни (разделение труда, способ труда (инструментами)… стремление к порядку, чувство обязанности – исполнение долга (работа, за которую взялся и т. п.)… впереди русских… В России славянину легко привыкнуть и можно хо-рошо себя чувствовать. Пусть вас не страшат тревоги, в газетах все втрое или даже вчетверо преувеличено, а многое просто выдумано»3. Литература по проблеме взаимоотношений Д. Маковицкого и Л. Толстого в начале XX в. в основном представлена трудами словацких авторов и российских славистов, в первую очередь литературоведов. Особое место среди них занимает исследование словацкого ученого Т. Винклера [12]. В настоящее время обращение к «русской истории» Д. Маковицкого открыва-ет новые подходы для исследователей: словацкое предпринимательство, гендер-ные отношения, генеалогия, медицинская практика4.
Наиболее значимые из современных публикаций о взаимоотношениях Л. Толсто-го и Душана Маковицкого, на наш взгляд, предприняты российским лингвистом А. Г. Машковой [3], профессором кафедры славянской филологии МГУ им. М. Ло-моносова, и сотрудницей Института словацкой литературы САН Д. Гучковой [9, s. 2].
Менее всего изучено участие Д. Маковицкого в пацифистской деятельности кануна Первой мировой войны. Публикации архивов последних лет позволяют в год 100-летия начала Первой мировой войны вновь обратиться к этой теме и рас-крыть малоизвестные сюжеты «русской истории» Д. Маковицкого1. Распространение толстовской мысли представляет собой важнейшую веху в глу-боком кризисе европейского самосознания конца XIX в. Так называемое толстов-ство отразилось на судьбе католического реформизма (известного как модернизм), проникло в самые различные круги европейского общества: оно укрепилось в де-мократическом пацифизме и революционном милитаризме; было вдохновителем анархо-христианского движения; пользовалось большим успехом в международ-ной социал-демократии2. Учение Толстого оказало огромное влияние и на ин-теллигенцию, и на народные слои. Обер-прокурор Синода К. П. Победоносцев заявил по этому поводу, что преклонение перед Толстым приняло характер «эпи-демического сумасшествия» [4, с. 253]. Программа жизни по Толстому нашла в некоторых кругах практическое воплощение, или, по крайней мере, были пред-приняты действия, означавшие для русского общества существенную попытку преодолеть разрыв, отделяющий интеллигенцию от народа. Именно этот харак-тер учения Толстого был остро воспринят молодой словацкой интеллигенцией, наиболее близко стоящей по своему духу к народной жизни.
Толстовство как уникальное общественное движение зиждилось на учении Л. Н. Толстого непротивления злу насилием, хотя писатель недвусмысленно по-правлял: «Я Толстой, но не «толстовец» [7. с. 227].
С началом вступления России в войну, когда призыв захватил огромные круги людей, даже и не ожидавших этого, – перед всеми, кто жил религиозной жизнью, (среди них были не одни «толстовцы», а также малеванцы, евангелики, суббот-ники и представители других народных религиозных сект), встал вопрос: кому же продолжать служить – Богу или дьяволу?
Но не в этом только, чисто пассивном протесте, выразилось отрицательное от-ношение религиозно настроенных людей к войне. В разных местах России были опубликованы христианские воззвания против войны, и, в частности, те два воз-звания, которые и составили предмет судебного разбирательства на так называе-мом «деле толстовцев» в 1916 году.
«Толстовство», по сравнению с другими свободными религиозными течения-ми (положим, баптизмом), очень мало склонно к пропаганде и прозелитизму. Сам основатель учения не имел этой склонности и не ценил, не поощрял ее в сво-их последователях. «Толстовство» усвоило евангельскую традицию о том, что никто не обратится, пока не призовет его Отец. Это не значит, конечно, чтобы «толстовцы» скрывали свои убеждения или замыкались в своей среде. Они прямо высказывают при случае свою веру, но, кажется, еще ни один из них не сделал из проповеди, из пропаганды профессию. – «Не называйтесь учителями! «Это стало причиной того, что многие последователи учения Льва Толстого, в том числе и его секретарь В. Г. Чертков, не подписали воззвания.
Нужно было стечение обстоятельств, действительно, необыкновенных, чтобы понудить «толстовцев» на открытое выступление со словами вразумления к людям. Стечением таких обстоятельств объясняется отчаянное выступление толстовцев в августе-октябре 1914 г. против империалистической войны, выплеснувшееся не-сколькими воззваниями, и среди них воззвания: «Опомнитесь, люди-братья!» и «Милые братья и сестры» [1, с. 13].
В составлении текста этих двух воззваний большую роль сыграл русский тол-стовец, сподвижник великого писателя, биограф Л. Н. Толстого, его личный сек-ретарь в последний год жизни В. Ф. Булгаков1. Одним из первых (из 42 под-писантов), кто поставил свою подпись под текстом и даже предлагал изменить название на «Опомнимся, люди-братья!», был Душан Маковицкий.
Появление этих воззваний и последующие события представляют интересную и сложную криминальную драму с судебным финалом. Как вспоминает В. Ф. Бул-гаков, «толстовцам было совершенно все равно, кто начнет войну против войны и прежде всех провозгласит призыв к миру. Если бы это сделала православная, или другая какая-нибудь церковь, мы с радостью примкнули бы к прекрасному дви-жению. Но все церкви молчали. Один только папа Пий Х, на просьбу австрийцев «благословить их оружие», ответил, что он благословляет только мир. Но и этот поступок можно приравнять лишь к желанию уклониться от прямого участия в деле войны, а не к протесту против этого дела и не к открытому порицанию его. Молчали и все христианские секты: у нас в России баптисты, соловьевцы, добро-любовцы, субботники, молокане, малеванцы...»2.
Подготовленный В. Булгаковым текст проекта воззвания обсуждался в кругу толстовцев на хуторе Телятинки, где проживал и В. Г. Чертков. На следующее утро под текстом воззвания появились подписи искренних толстовцев – И. М. Тре-губова, Д. Маковицкого, А. П. Сергеенко и других. В дальнейшем Булгаков соби-рал подписи при личных встречах или посредством переписки. К моменту ареста он располагал 43 подписями3, но не успел свести их в единый список. Планиро-валось переправить воззвание в Швейцарию, где находился единомышленник толстовцев П. И. Бирюков, который и должен был опубликовать документ в заграничной прессе на языках воюющих государств (немецком, французском, итальянском и русском). Таким образом, воззванию придавался международный характер. Однако переслать воззвание за границу его авторам не удалось. 23 октября в Ясной Поляне был составлен текст нового антивоенного воззвания «Милые братья и сестры!» Два дня спустя при попытке его расклейки у ворот железопро-катного завода под Тулой одного из инициаторов распространения воззвания арестовали. Таким образом, раскрылся весь заговор толстовцев. В ночь на 27 ок-тября жандармы произвели обыск у В. Ф. Булгакова в Ясной Поляне, и на следую-щий день его арестовали. Учитывая военное время и союзнические обязательства России, история с воззваниями приняла серьезный характер и грозила серьезны-ми наказаниями для его авторов и подписантов.
Предварительное следствие по делу толстовцев-пацифистов в Тульском гу-бернском жандармском управлении длилось до конца июня 1915 года. Наконец, 18 июля 1915 года оно было передано на рассмотрение Московского военно-ок-ружного суда1. Толстовцев обвиняли «в произнесении или чтении публично речи или сочинения, или в распространении, или публичном выставлении сочинения или изображения, возбуждающих… к учинению бунтовщического или изменни-ческого деяния…» Чтобы усугубить положение обвиняемых, тульский губер-натор А. Тройницкий в свое постановление включил «просьбу» к суду: «Судить толстовцев по законам военного времени… при закрытых дверях и особыми сверх того ограничениями». По условиям военного времени коллективные ан-тивоенные протесты среди гражданского населения также подлежали юрисдик-ции окружного военно-судного ведомства. Наказания, установленные статьей 129 «Уголовного уложения 1903 года», были суровы: от заключения в тюрьму до ссылки на поселение [8].
Из-за перегруженности военно-судного производства процесс состоялся толь-ко 21–30 марта 1916 года. Дело слушалось в Кремле при закрытых дверях под пред-седательством генерал-майора С. С. Абрамовича-Барановского. В письме к при-сяжному поверенному Н. К. Муравьеву от 20 марта 1916 года Д. П. Маковицкий, в ответ на предложение изложить мотивы, побудившие его подписать воззвание, писал: «На обращение «Опомнитесь, люди-братья» я смотрел как на напоминание блюсти мир в душах своих. Такое напоминание было мне самому нужно, так как я разжигался войной. Считал, что оно так же нужно и другим, борющимся в себе с грехом войны. Подписал его как обращение главным образом к себе, ужасаясь тому, как затягивает меня война, и стараясь освобождаться от этого участия в ней мыслями и обретать должное христианское отношение к ней. При этом чувствовал, что я не достоин подписывать его, как обращение к другим, сам не приобретши еще мира в себе. Но все-таки не мог не поддержать возгласа друга, чтобы за ужа-сами войны мы не забывали бы Бога» [1, с. 54].
Д. Маковицкому пришлось пережить трудное время ареста, судебного след-ствия и ожидания приговора. Но именно в этот период он ощутил, какую важную роль он играет в кругу и семье Толстых. Как вспоминал В. Ф. Булгаков, после обысков в Ясной поляне в январе 1914 года Маковицкого арестовали и отправили в тульскую тюрьму. «Провели Душана Петровича в камеру коридором подвально-го этажа, со спертым и смрадным воздухом, поразившим его; приехал он в тюрьму с инфлуэнцией, – хорошо еще, что была теплая одежда; сидеть в течение 10 дней пришлось совершенно одному и без всякой возможности снестись с содержавши-мися в той же тюрьме товарищами по делу; чувство человеческого достоинства протестовало против оскорбительности ареста... Все это расстраивало Душана Петровича, и первое время он немного приуныл» [1, с. 193]. Вскоре по ходатайству графини А. Л. Толстой ряд арестантов, в первую очередь Душан Маковицкий, бы-ли освобождены до суда под залог. При этом за австрийского подданного был дан самый большой залог – 1000 рублей (за трех других по 500 рублей)1. В московском государственном архиве Л. Н. Толстого в специальном фонде, где собраны докумен-ты судебного процесса по дуле о воззвании толстовцев, хранится прошение графини и талон Московского губернского казначейства на сумму 2500 рублей.
Известен факт, что с ходатайством освободить Душана Маковицкого к товарищу министра внутренних дел В. Ф. Джунковскому обращалась и группа академиков из Отделения русского языка и словесности Императорской академии наук [2].
В итоге судебного разбирательства преступление было квалифицировано не как «изменническое деяние», а как «религиозные побуждения» подсудимых. Приго-вор по делу толстовцев огласили 1 апреля 1916 года. Авторы воззвания были при-говорены к двум месяцам тюремного заключения каждый. Причем был зачтен срок предварительного заключения.
Несомненно, что важную роль во время судебного следствия и в итоговом приговоре сыграли русофильские взгляды Д. Маковицкого, тем более если учесть, что он был подданным противоборствующей военной державы – Австро-Венгрии. Еще во время разбирательства по делу толстовцев в своих показаниях на процес-се дочь русского писателя Т. Л. Толстая следующим образом охарактеризовала от-ношение Маковицкого к России: «Я еще хочу сказать о любви Душана Петровича к России: он был, так сказать, звеном между Венгрией и Россией и считался там русофилом. На днях, когда его выпустили на поруки, я посмотрела на него, такого старого, бледного, слабого и спросила его: «Душанчик, где вы свою жизнь окон-чите?» И он сказал, что не в Венгрии, куда он вернуться не может из-за своей любви к России, так как там за последнее время было 4000 казней за русофиль-ство… Он всегда выражал свою любовь к России»2.
Пережив страшные дни ареста и судебного разбирательства, Маковицкий вер-нулся в Ясную Поляну, где переселился из дома Толстых в деревню и стал все свои силы нераздельно отдавать служению крестьянам. Жил он здесь очень уединенно, прекратив почти все связи с друзьями и внешним миром. «Революция, война вол-нуют, – писал он летом 1917 г. своей бывшей помощнице в яснополянской амбу-латории О. В. Завалиевской, которой он диктовал свои «Яснополянские записки» при перепечатке на машинке. – Но все больше сторонюсь их, ухожу в христианское мировоззрение и понимание Л. Н.»3. В апреле 1917 года в Сибири из пленных чехов и словаков, служивших в вой-сках Австро-Венгрии, стал формироваться особый корпус, сыгравший в следую-щем, 1918 году активную роль во время гражданской войны в России. Известно, что командование корпуса попыталось привлечь Маковицкого на службу в ка-честве военного врача. Однако, планы и действия чехословацкого корпуса, сама цель его создания, противоречили взглядам словацкого толстовца. Он послал ре-шительный отказ, который был мотивирован в духе толстовского учения. «Милые братья, – писал Маковицкий в апреле 1918 года в Омск, – опомнитесь, освобо-дитесь от ужасного равнодушия этого заблуждения (заблуждения, что борьба, животная борьба, может быть свойственна и не губительна человеку), и вы уз-наете радость, благо, святость жизни, не нарушимые ничем: ни нападками других людей – потому что нападки эти будут только поводом усиления любви, ни стра-хом смерти – потому что для любви нет смерти»1. И он советовал солдатам и офи-церам чехословацкого корпуса отказаться от военной службы, жить трудовой жизнью в Сибири и осуществлять на деле заветы Толстого.
Октябрьскую революцию Маковицкий встретил без озлобленного и враждеб-ного чувства. Отмечая в своем дневнике, что привилегии помещиков, чиновников, рантье, купцов и прочих сходят на нет, Маковицкий записал 2 декабря 1917 года: «Идея господства одной нации над другой этой войной кончается, как и человека над человеком, господина-эксплуататора» [2].
Весной 1919 года Маковицкий заболел сыпным тифом, свирепствовавшим в округе. Целых семнадцать месяцев был он прикован к постели. Ему пришлось в это время преодолеть, кроме тифа, еще ряд тяжелых заболеваний: воспаление легких, воспаление почек, ишиас, экзему. Крестьянская девушка из Ясной Поляны М. К. Орехова, помогавшая ему и раньше в лечебнице, самоотверженно ухажи-вала за ним все это время. Вскоре Маковицкий женился на ней. По мере выздо-ровления он снова стал интересоваться политической жизнью России.
Со времени последней поездки Маковицкого на родину прошло почти десять лет, хотя он не раз собирался он возвратиться домой. На первых порах ему мешала работа над завершением «Яснополянских записок», потом – Первая мировая вой-на, болезни и гражданская война в России. Только летом 1920 года создались ус-ловия для поездки в Словакию. Покидая Ясную Поляну в сентябре 1920 г., Мако-вицкий еще далеко не выздоровел. Почти все свои книги и рукописи, в том числе «Яснополянские записки», он оставил в московском Музее Толстого. Транспорт пленных, с которым ехали Маковицкий и его жена, покинул Москву в первые но-ябрьские дни 1920 г. и через Нарву направился в Ригу. Оттуда они перебрались в Штеттин. Затем – снова посадка в поезд. До родного Ружомберока Маковицкий добрался только 21 ноября.
И после возвращения на родину Душана Маковицкого «не отпускала Россия», в своей повседневной жизни он остается верен идеям русского писателя. О своих планах и настроениях Д. П. Маковицкий писал другу Ф. Веселы в январе 1921 года: «Отдаться медицинской практике, собственно говоря, мне и не хочется. Я предпо-лагал было заниматься переводами и изданием Poučné čítanie, но мне необходимо добывать себе хлеб насущный. Тогда уж лучше частная практика <...>. Неприятно и совестно добиваться государственной службы, получать жалованье. Моя жена, слава богу, скромная женщина и придерживается одинаковых со мною религиоз-ных взглядов. Ей никак не удается привыкнуть к здешним местам, горы душат ее, а люди кажутся бессердечными. В Ясной Поляне ее окружали личности глубоко душевные, лучшие представители великой России. Таких людей у нас, конечно, нет». И в другом письме: «Там нас рассматривали как людей, достойных внима-ния, здесь же мы – меньше горошины. То, что в нас наиболее заслуживает вни-мания, – никто не оценит, это никому здесь не нужно».
Своему чешскому другу, Я. Яначеку, также последователю Толстого, Маковиц-кий писал: «Я все еще не нашел, где обосноваться: и материальные затруднения, и ощущение старости, и сознание, что ослабел, лишился воли, энергии...» [2]. 12 марта 1921 года жизнь Д. Маковицкого трагически оборвалась. Так заверши-лась «русская история» незаурядного представителя словацкого общества, сыг-равшего особую роль в истории русско-словацких связей и словацкого толстов-ства, одного из наиболее ярких проявлений идеи пацифизма начала XX века.
Библиография
1. Булгаков В. Ф. «Опомнитесь, люди-братья!» История воззваний единомышленников Л. Н. Толстого против мировой войны 1914–1918 гг.».
2. Колафа С. Д. П. Маковицкий: Биографический очерк // Фундаментальная электронная библио-тека. Русская литература и фольклор. [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://feb-web.ru/
3. Машкова А. Г. Лев Толстой и Душан Маковицкий // Славянские языки и культуры в со-временном мире: II Международный симпозиум. М.: МГУ, 2012.
4. Письма К. П. Победоносцева к Александру III. М., 1926. Т. 2.
5. Рокина Г. В. Л. Н. Толстой и Д. Маковицкий: из истории русско-словацких контактов XIX в. // Вестник Мар. гос. пед. ин-та. 2004. № 1.
6. Рокина Г. В. Словацкое толстовство: Д. Маковицкий и Л. Н. Толстой // Британская ойку-мена российской новистики: к 70-летию профессора И. И. Шарифжанова. Казань: Изд-во Казан-ского (Приволжского) федерального университета, 2010.
7. Сухотина-Толстая Т. Л. Воспоминания. М., 1976.
8. Уголовное уложение 1903 года // Свод законов уголовных, СПб., 1915. Ст. 129. П. 1.
9. Huckova D. Obraz Ruska a ruskej kultury v slovenskej spolocnosti na konci 19. A na zaciatku 20. Storocia (casopis Hlas a jeho generacni spoluputnici // Slavica Slovaka. R. 48. 2013.
10. Kodajova D. Neznamy list D. Makovickeho profesorovi T. D. Florinskemu (z r. 1907), propaga-torovi slovenskej otazky v Rusku // Slovanske studie. Bratislava, 1992.
11. Mraz A. L. N. Tolstoj u slovakov. Bratislava, 1950. S. 33.
12. Winkler T. Tragicke hladanie zivota. Dusan Makovicky: zivot a dielo v dokumentoch. Martin: Osveta, 1991.
G.V. Rokina
THE SLOVAKIA AND TOLSTOY'S PACIFISM DURING THE FIRST WORLD WAR
In the article on the example of the relationship of the Slovak patriot D. Makovitsky, followers of the movement Russian Tolstoyans shown pacifist sentiments of the Russian society at the beginning of the First World War.
Keyboards: pacifism, First World War, Tolstoyan, Slovak patriots, D. Makovitsky.
[name_en] => SLOVAK PEOPLE AND TOLSTOY'S PACIFISM DURING THE FIRST WORLD WAR
[annotation_en] => The article shows pacifist sentiments of a part of Russian society at the beginning of the First World War on the example of the attitude of the Slovak patriot D. Makovitsky, a follower of the movement of Russian Tolstoyans. The nationalistic excitement that gripped the European elite before the First World War shows that even the most developed intellect loses the relics of natural aggression inherent in the human animal, and falls easily into the network of nationalism, the special exclusiveness of its people.
[text_en] => The article shows pacifist sentiments of a part of Russian society at the beginning of the First World War on the example of the attitude of the Slovak patriot D. Makovitsky, a follower of the movement of Russian Tolstoyans. The nationalistic excitement that gripped the European elite before the First World War shows that even the most developed intellect loses the relics of natural aggression inherent in the human animal, and falls easily into the network of nationalism, the special exclusiveness of its people.
[udk] =>
[order] => 5
[filepdf_ru] => 114_ru.pdf
[filepdf_en] => 114_en.pdf
[download] =>
[section_ru] => СТАТЬИ И СООБЩЕНИЯ
[section_en] => ARTICLES AND POSTS
[authors] => Array
(
[0] => Array
(
[author_ru] => Галина Викторовна Рокина
[author_en] => Galina V. Rokina
)
)
)
[5] => Array
(
[id_section] => 6
[id] => 115
[id_journal] => 6
[name_ru] => «ТРУДНЫЙ ВЫБОР» ЧЕШСКОГО СОЛДАТА НА СТРАНИЦАХ РОССИЙСКОЙ ПРЕССЫ И ПОПУЛЯРНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ 1914–1917 ГОДОВ
[annotation_ru] => В статье, написанной в контексте проблемы переосмысления российским обществом представлений о «своих» и «чужих», «врагах» и «союзниках» в годы Первой мировой войны, рассматривается один из вариантов представления образа Чехии и чехов на страницах российской прессы.
Ключевые слова: Первая мировая война, образ Чехии, чешский вопрос, пропаганда, «свой», «чужой», «враг», «союзник».
Первая мировая война, сопряженная с серьезными изменениями в обществен-ном сознании, привела, среди прочего, к переосмыслению представлений о «сво-их» и «чужих», «врагах» и «союзниках», о роли разных стран и народов в евро-пейской расстановке сил1. В работу над созданием «образа врага» и «образа союзника», призванную содействовать консолидации и мобилизации общества, включилась пресса всех воюющих стран, в том числе и российская.
Ярким свидетельством значимости этой работы и того влияния, которое она ока-зывала на общественное сознание, можно считать тот факт, что нередко авторами пропагандистских текстов, публиковавшихся в годы войны, становились предста-вители академических кругов, известные российские ученые. Среди авторов, об-ращавшихся к формированию образа «врага», к выстраиванию и распространению представлений о России как о главном защитнике всего славянства от германский угрозы могут быть названы такие значимые фигуры, как В. М. Бехтерев, Н. И. Каре-ев, Н. В. Ястребов, Ф. Ф. Зелинский, М. К. Любавский и многие другие2.
[text_ru] => В статье, написанной в контексте проблемы переосмысления российским обществом представлений о «своих» и «чужих», «врагах» и «союзниках» в годы Первой мировой войны, рассматривается один из вариантов представления образа Чехии и чехов на страницах российской прессы.
Ключевые слова: Первая мировая война, образ Чехии, чешский вопрос, пропаганда, «свой», «чужой», «враг», «союзник».
Первая мировая война, сопряженная с серьезными изменениями в обществен-ном сознании, привела, среди прочего, к переосмыслению представлений о «сво-их» и «чужих», «врагах» и «союзниках», о роли разных стран и народов в евро-пейской расстановке сил1. В работу над созданием «образа врага» и «образа союзника», призванную содействовать консолидации и мобилизации общества, включилась пресса всех воюющих стран, в том числе и российская.
Ярким свидетельством значимости этой работы и того влияния, которое она ока-зывала на общественное сознание, можно считать тот факт, что нередко авторами пропагандистских текстов, публиковавшихся в годы войны, становились предста-вители академических кругов, известные российские ученые. Среди авторов, об-ращавшихся к формированию образа «врага», к выстраиванию и распространению представлений о России как о главном защитнике всего славянства от германский угрозы могут быть названы такие значимые фигуры, как В. М. Бехтерев, Н. И. Каре-ев, Н. В. Ястребов, Ф. Ф. Зелинский, М. К. Любавский и многие другие2.
Не менее, а может быть и более, интересными для анализа, чем образ «врага», представляются создававшиеся российской пропагандой образы славянских народов, представители которых в годы Первой мировой войны оказались по раз-ные стороны от линии фронта. Над созданием этих образов на страницах россий-ских периодических изданий работали не только журналисты, литераторы и публицисты, такие, как ставший в годы войны военным корреспондентом Д. Н. Вергун, путешественник, поэт и журналист В. Г. Тардов (Т. Ардов), сотрудничавшие с общественно-политическим еженедельником «Русская будущность» М. Первухин и Д. Дмитраковский. В газетах и журналах публиковали свои статьи, посвященные славянской тематике и носившие пропагандистский характер, из-вестный русский славист, профессор Харьковского университета А. Л. Погодин, славист, историк литературы П. А. Заболотский и другие.
Пропагандистские функции в годы Первой мировой войны призваны были выполнять также многочисленные книги и брошюры, выходившие отдельными тиражами и посвященные истории, культуре, политической и экономической жиз-ни славянских народов. Условно эти издания могут быть обозначены как «попу-лярная литература». Как правило, небольшого объема, написанные доступным языком, они, как и газетные публикации, были ориентированы на широкий круг читателей, не обладавших специальными знаниями, и формировали самое общее представление как о славянах, так и об их отношениях с немцами. Как заявлялось в предисловии к одной из подобных книг, их главной задачей было удовлетворить «вызванный настоящей войною значительный интерес русской публики к сла-вянским народам Австро-Венгрии» [13]. Их авторами также нередко становились известные деятели культуры: филолог-славист, архивист, член-корреспондент Рос-сийской академии наук К. Я. Грот, белорусский поэт, переводчик и историк ли-тературы М. А. Богданович, правовед и издатель А. М. Горовцев и др.
Свое место в череде образов, созданных российской прессой в годы Первой мировой войны, должен был занять и образ австрийского солдата чешского про-исхождения, или, точнее, многочисленные проблемы, связанные с восприятием российским обществом того выбора, который предстояло сделать в ходе войны чешскому народу вообще и каждому чешскому солдату в частности.
Дело в том, что в условиях, когда значительная часть публицистов трактова-ла начавшуюся войну как столкновение славянского и германского миров, как борьбу «на жизнь и на смерть за расовое преобладание славянства или германизма в Европе» [4, с. VI], восприятие чехов – славянских подданных враждебной дер-жавы – становится очень неоднозначным.
С одной стороны, чешский народ нередко предстает в российской печати либо как жертва, либо как передовой отряд в «вековой борьбе между германизмом и сла-вянством» [5, с. 18]. Русский читатель постоянно встречается с утверждениями, что «громадная заслуга чехов перед славянским миром заключается в том, что они первыми приняли на себя всю тяжесть немецкого напора на славянскую землю. Этой борьбой с немцами наполнено все их прошлое» [3, с. 7], что «славянство в дол-гу у чехов: они, его передовые бойцы, в течение долгих веков боролись мужественно и самоотверженно с врагами славянства и успешно отражали удары и натиски гер-манского мира…» [6, с. 7], что «окруженная со всех сторон немецким миром, Чехия с самого начала своего исторического существования вынуждена была бороться за свою национальную самобытность, защищая ее от германского порабощения» [2, с. 4]. В прессе подчеркивается верность чехов идее славянского единства1.
Этот образ подкрепляется еще и сообщениями о том, что чехи, живущие в Рос-сийской империи, с началом войны не только не проявляют массового стремления вернуться на родину, но и подают прошения о переходе в российское подданство1 и даже начинают создание «гуситских дружин» с целью принять участие в вой-не против Австро-Венгрии с оружием в руках2.
С другой стороны, пресса не может игнорировать тот факт, что в рядах ав-стрийской армии чехи с оружием в руках сражаются против русских и сербов:
«Потомок Гуса и Гусинца встает с мечом в руках, – но меч поднят на защиту врагов славянства, на славу тех, что века душили славян и обратили Европу в клад-бище славянства. Меч его против нас, которые одни сумели стать на дороге побе-доносного зверя, против нас, в чьих жилах течет ваша, чехи, кровь» [1, с. 2].
«И какая великая трагедия, что чехам приходится идти теперь в рядах ав-стрийских полков на разгром Сербии, против России и в союзе с Болгарией…» [12, с. 1].
«Достаточно ли тех трех-четырех чешских полков, которые нам сдались без боя, чтобы забыть гораздо большее количество славянских солдат Австро-Венг-рии, хоть и плохо, хоть и нехотя, но все же с нами сражавшихся» [7, с. 5].
А когда австрийские военнослужащие чешского происхождения начинают сда-ваться в плен (и особенно в связи с возникновением идеи формировать из пленных чехов и словаков воинские подразделения для ведения военных действий против Германии) [10, с. 7; 11, с. 104], появляется новая проблема, во многом этического характера: можно ли доверять людям, уже нарушившим воинскую присягу (пусть и по отношению к враждебному России государству).
Таким образом, чехи на страницах российской прессы как бы ставились перед выбором между предательством интересов славянского мира и нарушением во-инской присяги.
Разнообразные способы, которыми как сами чехи, так и российские политики и журналисты пытались решить эту непростую дилемму, требуют тщательного изучения и осмысления.
В данном случае хотелось бы остановиться лишь на одном, достаточно ярком, примере такого решения на страницах газеты «Утро России».
5 января 1917 года «Утро России»3 публикует три литературно обработанных зарисовки, представленных как рассказы чешских военнослужащих. Два из этих эпи-зодов написаны одним и тем же лицом. Из контекста следует, что их автор, Р. Медек, офицер чешского происхождения, описывает несколько событий из своей воен-ной биографии.
Первый из эпизодов создает мрачную атмосферу безысходности:
«Стоял месяц август… сердце было заморожено одним зловещим чувством – ведут тебя на войну против твоих братьев, облекли тебя в ненавистную форму австрийцев, играют тебе веселый марш, в твоих ушах звучащий похоронным мо-тивом…» [9, с. 4]. Медек не знает, как заставить идти в бой 60 человек, которые находятся в его подчинении. Да он и сам не хочет выступать против русских – «защитника, на которого еще недавно возлагали все упования, от которого ждали освобождения целого народа» [там же].
И тут автор явно переходит к решению обозначенной выше этической про-блемы. Первый же звук русских пушек, как он пишет, «отозвался в сердце каж-дого искреннего чеха могучим, убедительным, пламенным призывом:
– Ты был бы изменником родине и народу, если бы остался на службе нена-вистного австрийского деспота. Тебя прокляли бы отец и мать, от тебя отреклись бы твои же дети, и на судилище Христовом твое место было бы рядом с Иудой…» [там же].
Таким образом, решение сдаться в плен русским из предательства превраща-ется для чешского солдата в выполнение долга перед своей родиной, перед своим народом.
И закрепляет эту идею второй эпизод, написанный Медеком. Он тоже описы-вает август, но уже другой – август, «полный радости», когда автор стоит в рядах «теперь уже действительно нашего, чешского народного войска» [там же] и де-лится своими чувствами с читателем:
«И я стоял в рядах тех, от кого истомленная родина ждет светлого освобож-дения, кого с таким пламенным нетерпением ждут их братья, их семьи, я стоял среди них, весь трепеща от волнения… Я – воин чешской армии… Нас ведут не проклятые майоры и хауптманы, – нас ведут в бой братья русские, в бой не за тирана, а за свободу родины» [там же].
Такая постановка вопроса, несомненно, была одним из действенных способов оправдать в глазах общества факт не только добровольной сдачи многих чеш-ских солдат в плен, но и их желания с оружием в руках выступить на стороне недавнего противника.
Библиография
1. Ардов Т. Будьте Гусами, чехи! // Утро России. 1915. 21 июня.
2. Белгородский А. В. За что боролся и пострадал Ян Гус. Петроград, 1916.
3. Богданович М. Братья-чехи. М., 1914.
4. Вергун Д. Россия и славянство // Исторический вестник. 1914. № 8.
5. Горовцев А. После войны. Германизм и славянство. Условия мира. Петроград, 1915.
6. Грот К. Великая война и Карпато-дунайская монархия. Петроград, 1915.
7. Дмитраковский Д. Славянофильство как политика реальных интересов // Русская будущ-ность. 1916. № 11.
8. Заболотский П. А. Русский язык в роли общеславянского языка // Славянские известия. 1915. № 9.
9. Записано кровью (с чешского, пер. Н. М.) // Утро России. 1917. 5 января.
10. Каржанский Н. Чехо-словаки в России. По неизданным официальным документам. М., 1918.
11. Милюков П. Н. Цели войны // Ежегодник газеты «Речь» на 1916 год. СПб., 1916.
12. Погодин А. Россия и Чехия // Утро России. 1916. 16 января.
13. Покос Л. В. Славянские народы Австро-Венгрии. Краткий очерк их прошлого, быта и со-временного положения. Киев, 1915. Авторское предисловие.
O. V. Terekhina
"TOUGH CHOICES" OF THE CZECH SOLDIER IN THE RUSSIAN PRESS AND POPULAR LITERATURE OF 1914–1917
This article dwells upon one of the versions of portrayal the Czech Republic and Czechs in the Russian press in the context of an attempt of the Russian society to rethink notions of "Friends" and "Foes", "Enemies" and "Allies" in the First World War.
Keywords: First World War, the image of the Czech Republic, the Czech question, propaganda, "Friend", "Foe", "Enemy", "Ally".
[name_en] => "TOUGH CHOICES" OF THE CZECH SOLDIER IN THE RUSSIAN PRESS AND POPULAR LITERATURE OF 1914–1917
[annotation_en] => This article dwells upon one of the versions of portrayal the Czech Republic and Czechs in the Russian press in the context of an attempt of the Russian society to rethink notions of "friends" and "foes", "enemies" and "allies" in the First World War. The representatives of the academic environment, famous Russian scientists, often became the authors of propaganda texts published during the war.
[text_en] => This article dwells upon one of the versions of portrayal the Czech Republic and Czechs in the Russian press in the context of an attempt of the Russian society to rethink notions of "friends" and "foes", "enemies" and "allies" in the First World War. The representatives of the academic environment, famous Russian scientists, often became the authors of propaganda texts published during the war.
[udk] =>
[order] => 6
[filepdf_ru] => 115_ru.pdf
[filepdf_en] => 115_en.pdf
[download] =>
[section_ru] => СТАТЬИ И СООБЩЕНИЯ
[section_en] => ARTICLES AND POSTS
[authors] => Array
(
[0] => Array
(
[author_ru] => О. В. ТЕРЕХИНА
[author_en] => O. V. Terekhina
)
)
)
[6] => Array
(
[id_section] => 6
[id] => 116
[id_journal] => 6
[name_ru] => БЛИЖНЕВОСТОЧНЫЙ РЕГИОН ВО ВНЕШНЕЙ ПОЛИТИКЕ ВЕЛИКОБРИТАНИИ НА ЗАВЕРШАЮЩЕМ ЭТАПЕ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ
[annotation_ru] => В данной статье на основе различных источников и специальных исследова-ний рассматривается проблема формирования ближневосточной политики Великобритании в 1916–1918 гг. Автор анализирует военно-стратегический и политико-дипломатический аспекты внешней политики Лондона, борьбу Великих держав в регионе, обратив также внимание на утверждении «специ-ального интереса» британской политической элиты к Палестине.
Ключевые слова: война, внешняя политика, дипломатия, Великобритания, Ближний Восток.
При постановке вопроса о действиях Великобритании на Ближнем Востоке в 1916–1918 годах следует учитывать то обстоятельство, что в отечественной историографии данной теме уделялось недостаточное внимание. Тем не менее ука-занная проблема требует детального изучения, поскольку специфика британской стратегии в отношении ближневосточного региона в 1917–1918 гг. показывает всю сложность и неоднозначность решения «ближневосточного вопроса» в пе-риод между двумя мировыми войнами.
В годы Первой мировой войны Ближний Восток являлся одним из театров во-енных действий, что обуславливалось его стратегической и геополитической значимостью. В события на Ближнем Востоке были вовлечены почти все участ-ники мировой войны, и данное обстоятельство выразилось в следующей тенденции: в регионе формировалось две группы противоречий. Во-первых, разворачивалась вооруженная борьба между странами – участницами Антанты и ее противника-ми: Османской империей и Германией. Во-вторых, завязывался узел дипломати-ческих противоречий союзников. Это явилось характерной чертой конфронтации в регионе, которая, безусловно, влияла на дальнейший ход событий.
[text_ru] => В данной статье на основе различных источников и специальных исследова-ний рассматривается проблема формирования ближневосточной политики Великобритании в 1916–1918 гг. Автор анализирует военно-стратегический и политико-дипломатический аспекты внешней политики Лондона, борьбу Великих держав в регионе, обратив также внимание на утверждении «специ-ального интереса» британской политической элиты к Палестине.
Ключевые слова: война, внешняя политика, дипломатия, Великобритания, Ближний Восток.
При постановке вопроса о действиях Великобритании на Ближнем Востоке в 1916–1918 годах следует учитывать то обстоятельство, что в отечественной историографии данной теме уделялось недостаточное внимание. Тем не менее ука-занная проблема требует детального изучения, поскольку специфика британской стратегии в отношении ближневосточного региона в 1917–1918 гг. показывает всю сложность и неоднозначность решения «ближневосточного вопроса» в пе-риод между двумя мировыми войнами.
В годы Первой мировой войны Ближний Восток являлся одним из театров во-енных действий, что обуславливалось его стратегической и геополитической значимостью. В события на Ближнем Востоке были вовлечены почти все участ-ники мировой войны, и данное обстоятельство выразилось в следующей тенденции: в регионе формировалось две группы противоречий. Во-первых, разворачивалась вооруженная борьба между странами – участницами Антанты и ее противника-ми: Османской империей и Германией. Во-вторых, завязывался узел дипломати-ческих противоречий союзников. Это явилось характерной чертой конфронтации в регионе, которая, безусловно, влияла на дальнейший ход событий.
Именно в годы Первой мировой войны, как войны за передел мира, для бри-танской правящей элиты интересы в ближневосточном регионе обозначились со всей ясностью. Лондон, в частности, в Восточном Средиземноморье продол-жил реализацию идеи территориального расширения и всеобъемлющей оборо-ны империи, которая конъюнктурно соответствовала охране Индии и Египта. Необходимо указать и на то, что мощное влияние на процесс принятия и испол-нения решений оказывала так называемая «средневосточная группировка» бри-танского правительства, которая объявляла и закрепляла за регионом статус «жизненно важного звена империи» [2, с. 132]. Немаловажным было приобрете-ние новых источников сырья и укрепление транспортных сетей в регионе. Кроме того, контакты с лидерами сионистской организацией подталкивали британских политиков к оформлению «специального интереса» в Палестине.
Как отмечалось выше, события на Ближнем Востоке и действия здесь Вели-кобритании целесообразно рассматривать в двух уровнях: военно-стратегичес-ком и политико-дипломатическом.
Рассматривая военно-стратегический аспект, нужно отметить, что в течение 1914–1915 гг. ситуация на Ближнем Востоке складывалась для Великобритании крайне неудачно. Переломным моментом в боевых действиях на ближневосточ-ном театре военных действий следует считать вторую половину 1916 года. Британ-ское командование к этому времени сумело передислоцировать силы и сформиро-вать два крупных соединения ближневосточной армии. Первое – индийская армия, численностью до 25 тысяч человек (4 дивизии), действовавшее в Ираке. 10 декабря 1916 года соединение начало активное наступление на севере Ирака, и к январю 1917 г. подошло к позициям турок в районе Кут-эль-Амара. Борьба за указанный район шла с переменным успехом, и окончательно завладеть инициативой бри-танцам удалось лишь осенью 1917 г., что позволило выйти к Мосулу.
Второе соединение – «египетский корпус» под руководством Э. Алленби, численностью до 52 тысяч человек, действовал в Палестине. Осенью 1916 года корпус сумел разгромить германо-турецкий отряд под командованием Кресса и по решению руководства продолжил наступление с целью овладения как мож-но большей частью Ближнего Востока. Однако наступление было сорвано неуда-чей при атаках на Газу и Беершеба, где турецкие силы организовали крепкую линию обороны. Климатические условия не позволили продолжить наступатель-ные операции, которые были отложены до октября 1917 года [3, с. 10]. Короткий перерыв в военных действиях позволил сторонам перегруппировать силы. Тур-ция сформировала 2 армии под командованием Фалькенгайна общей численно-стью 50 тысяч человек. Великобритания сосредоточила в Палестине до 85 тысяч человек, включавших незначительную часть французского контингента.
Таким образом, на Ближнем Востоке на завершающем этапе Первой мировой войны сосредотачивалась значительная часть британской армии. Несмотря на про-тест начальника генерального штаба У. Робертсона, обусловленный нецелесооб-разностью отвлечения сил с западного и салоникского фронтов, премьер-министр Великобритании Д. Ллойд Джордж настоял на продолжении увеличения контин-гента египетского корпуса [26, p. 56].
В конце октября – начале ноября 1917 года активные наступательные дей-ствия египетского корпуса привели к поражению турецких частей у Беершебы, а 6 ноября корпус прорвал фронт. 9 ноября британцы направили удар к среди-земноморскому побережью, в район Газы, а 17 ноября заняли Яффу. После столь успешных действий корпус двинулся к Иерусалиму и занял его 9 декабря 1917 года.
Зимой 1918 года Высший военный совет Антанты принял решение, абсолют-но устраивавшее Лондон и в военно-стратегическом, и в политическом плане: предпринять решительное наступление на Ближнем Востоке в целях уничтожения турецких армий [30, p. 168].
Британские воинские подразделения в Ираке для прорыва фронта были уве-личены до 450 тысяч человек. В октябре 1918 года индийский корпус разбил 6-ю турецкую армию и вошел в Мосульский вилайет. На сиро-палестинском фронте в конце 1918 г. британцы сосредоточили порядка 70 тысяч человек, которым про-тивостояли 34 тысячи турок под командованием Лимана фон Сандерса. 19 сен-тября египетский корпус начал наступательную операцию и, сокрушив турок у Мегидо 20 сентября, взял Назарет, 1 октября – Дамаск, а 26 октября – Халеб (Алеппо) [4, с. 543–544].
В итоге военных операций наступательного характера второй половины 1916–1918 годов британские войска заняли обширную территорию и достигли двух основных целей, состоявших в разгроме турок, как общую в стратегии Антанты, и обеспечили безопасность своим колониальным владениям – как сугубо нацио-нальную. Более того, военно-стратегическое преимущество обеспечило Велико-британии прерогативу в распоряжении судьбой территорий и народов от Суэцкого канала до Персидского залива, состоявших некогда в составе Османской импе-рии. В целом, военный успех предоставил Лондону «право сильного», и это ос-нование было достаточно весомым при ведении международных дел.
На политико-дипломатическом уровне в годы Первой мировой войны перед Великобританией возникали более глобальные задачи. Если целью военных дей-ствий в общем значении являлся разгром Турции, то в плоскости международных отношений на Ближнем Востоке Лондону предстояло достичь сразу нескольких целей. Данные цели вряд ли можно выстроить в некую иерархию, и, скорее всего, они представляли собой единый комплекс.
Во-первых, Великобритании требовалось снизить в регионе влияние Германии и разгромить силы Османской империи. В отношении последней Великобритания в годы Первой мировой войны следовала генеральной политической линии ее разделения. Союзники по Антанте заключили ряд договоров, имевших сходное название «Секретное соглашение по малоазиатским вопросам». Отправной точ-кой процесса обсуждения вопроса на международном уровне следует считать соглашение Сайкс-Пико в марте 1916 года [9, с. 40–42]. Представители британ-ской политической элиты, такие как Дж. Керзон, Д. Ллойд Джордж, Г. Никольсон, оценили соглашение как серьезную ошибку М. Сайкса, действовавшего соглас-но инструкции МИД. По их мнению, соглашение Сайкс-Пико лишило Велико-британию района Мосула, богатого запасами нефти, допустило нежелательную интернационализацию Палестины и слишком многое в территориальном плане предоставляло Франции [8, с. 216]. Тем не менее критика совершенно не учла реального соотношения сил в регионе. Именно британская армия прилагала уси-лия к разгрому турецкой армии в Палестине, Сирии, Ливане и Ираке, получая при этом «право сильного» в решении вопроса о международном контроле над этими частями Османской империи.
Особое место в минимизации и ликвидации немецкого влияния и разгроме ту-рецкой армии необходимо отвести сотрудничеству Лондона с арабскими полити-ческими лидерами.
К началу Первой мировой войны на Ближнем Востоке действовала сеть посто-янных военных и политических резидентур Великобритании, отслеживавших настроение местных элит и оказывавшая на них заметное влияние. Центром разве-дывательной и резидентурной сети становится «Арабское бюро», созданное в Каи-ре. Предполагалось, что бюро будет находиться в прямой зависимости от МИД, но обстоятельства указали на целесообразность фактического подчинения Депар-таменту разведки Судана [15, с. 201].
Основные трудности в установлении и развитии контактов между британской резидентурой и арабскими лидерами заключались в стремлении последних укре-пить свою власть в арабских вилайетах Османской империи. Нужно подчеркнуть, что эти усилия были поддержаны турецкой и немецкой разведками, выбравшими тактику создания сети националистических организаций от Египта до Сирии. В частности, в Сирии действовали минимум две хорошо подготовленных организации «Аль-Фаттат» и «Аль-Ахад». Данные организации тесно сотрудничали с сыном Хусейна Ибн Али-Фейсалом, который был вполне лояльно настроен в отношении Стамбула [19, p. 57]. Следовательно, для создания благоприятных стратегических условий в сотрудничестве с арабами британским разведывательным и эксперт-ным группам требовалось переориентировать националистические организации и отдельных лидеров на борьбу с Турцией.
Еще летом-осенью 1915 года началась переписка шерифа Мекки Хусейна с Вер-ховным Комиссаром Египта Г. Мак-Магоном, в которой первый выразил желание создать объединение арабских государств под своей властью при поддержке Вели-кобритании. Верховный комиссар отказался от обсуждения вопроса о статусе Сирии, расположившийся вне зоны влияния Великобритании, а в отношении Палести-ны провозгласил принцип защиты Святых мест от внешней агрессии [6, с. 18–21]. Другой высокопоставленный чиновник МИД Великобритании Р. Сторрс, возглав-лявший с 1909 г. Секретариат по делам Востока, начал переговоры с Хашимита-ми об организации арабского восстания против турок [26, p. 93–94].
Важной особенностью британо-арабских контактов являлось то, что Лондон счел нужным страховать отношения с Хашимитами через подтверждение леги-тимности и особых прав Саудитов. 26 декабря 1915 года в ходе встречи П. Кок-са с Абу аль-Азизом был подписан договор, согласно которому Великобритания признала суверенитет эмира над Недждом, Аль-Хасой, Аль-Катифом, Аль-Джу-байлем. Абу аль-Азиз отказывался от возможности подписания договора с третьей стороной и не мог вмешиваться в дела Кувейта, Омана и Катара [24]. Примеча-тельно, что указанная «подстраховка» привела к резкому росту противоречий между Хашимитами и Саудитами и продемонстрировала всю сложность отно-шений между арабскими правителями, особенно в вопросах, касающихся контро-ля над территориями.
Переговоры о сотрудничестве между арабами и британцами на Ближнем Во-стоке в целом удалось успешно завершить к лету 1916 г., и 10 июля Хусейн под-нял восстание в Мекке. Связь британских армий и арабских отрядов Хашимитов, а также поставки оружия, боеприпасов и денег осуществлялась через сотрудника «Арабского бюро» Т. Лоурэнса. Практически не вступая в прямые столкновения с регулярными турецкими частями, Т. Лоурэнс организовал диверсионную вой-ну, лично принимая в ней участие. С течением времени он зарабатывает высокий авторитет в арабских отрядах и становится влиятельной фигурой во взаимоотно-шениях с ними [10, p. 283].
Заметим, что ни Генеральный штаб, ни командование экспедиционных войск в Египте не придавали восстанию арабов особого значения, считая его второсте-пенным направлением в боевых операциях, хотя Т. Лоурэнс настаивал на необхо-димости использовать арабские отряды в борьбе с Турцией из сугубо политиче-ских соображений [22, p. 57]. Командование британской ближневосточной армии в действительности недооценило значения благонадежных отношений с араба-ми. До октября 1918 года турецкая и немецкая агентурные службы продолжали работу по ослаблению британского влияния на арабских лидеров. Начальник турец-кой разведки Джамаль Паша и экс-хедив Египта Аббас Хильми к осени 1917 г. сконцентрировали усилия на подъеме панисламистских и националистических движений в Сирии и Ливане. «Арабское бюро» и Т. Лоурэнс, в частности, безусловно информированные о контрдействиях Турции и Германии, едва ли могли отказаться от расширения контактов с арабскими лидерами. Британская страте-гия поведения при этом была направлена на предоставление ряда заверений в намерении после завершения войны предоставить арабским вилайетам независи-мость. Практические меры, предпринятые Великобританией, состояли в поощре-нии формирования эмиром Фейсалом собственного правительства. Кроме того, 3 октября 1918 г. в Дамаске Э. Алленби заявил о признании легитимности этого правительства [23, p. 69]. Однако союзники по Антанте оставляли за собой пра-во протектората над арабами, тем самым переиначив значение соглашения Сайкс-Пико. Для подтверждения своих «протекционных» целей и желания видеть на араб-ском Востоке независимые государства во главе с местными правительствами 7 ноября 1918 года. Великобритания и Франция издали совместную декларацию по ближневосточным вопросам [17, p. 11], которая несколько уменьшила опа-сения арабов.
В итоге Великобритания весьма успешно достигла одной из основных целей в борьбе за Ближний Восток: практически самостоятельно разгромила Турцию и устранила немецкое влияние в регионе, заручившись поддержкой арабских по-литических лидеров.
Второй целью действий британской дипломатии на Ближнем Востоке следует считать максимальное ограничение запросов союзников по Антанте (Франции, Италии и США) при распределении сфер влияния и контроля в регионе.
Для всего британского МИД и отдельных лиц, ответственных за принятие ре-шений, вопрос об участии Франции в ближневосточном театре военных действий являлся одним из сложнейших. Дискуссии в основном разворачивались по пово-ду допустимых возможностей Франции влиять на ситуацию и контролировать не-которые территории в Восточном Средиземноморье [19, p. 45]. Великобритания со своей стороны с предельным усилием использовала каналы дипломатии и раз-ведки для ограничения французских амбиций. Внешне британские дипломаты и политики признавали наличие у Франции интересов в ближневосточном реги-оне. Р. Сторрс, к примеру, внес в переписку Мак-Магона и Хусейна коррективы, касающиеся ограничения свободных действий Великобритании причинением вре-да интересам Франции [23, p. 78]. Особое значение для взаимоотношений союзни-ков имело соглашение Сайкс-Пико. Примечательно, что соглашение не обговари-вало сроков действия и понималось каждой стороной по-своему. М. Сайкс, выполняя задачу момента, косвенно лишил Францию Палестины и Ирака тех ру-бежей, которые занимали в стратегии Лондона чрезвычайно важное место, фик-сируя британские интересы на территориях от Суэцкого канала до Персидского залива.
Указанное обстоятельство приводило подразделения британского МИД к выво-ду о том, что соглашение Сайкс-Пико постепенно теряет смысл. 18 октября 1918 года об этом заявил Восточный комитет. Франция отреагировала на это заявление требованием признать за ней в статусе «монопольного интереса» порт Александ-ретта и Мерсину, а также подтвердить ее специальные права на район междуречья Тигра и Евфрата и распространение влияния на севере Палестины. Восточный комитет отправил в Военный кабинет предложение локализовать французское влияние в Ливане во избежание дальнейших споров и устранения французов из субрегиона Суэцкого канала [22, p. 133]. Мнение Восточного комитета было принято к рассмотрению и оказалось решающим в построении дальнейших от-ношений с Парижем по ближневосточным вопросам [22, p. 138].
Таким образом, осенью 1918 г. во взаимоотношениях Франции и Великобри-тании по ближневосточным вопросам совершенно очевидно наметился ряд раз-ногласий. В основном они касались пролонгации соглашения Сайкс-Пико, кото-рое больше не могло устраивать Лондон из сугубо стратегических соображений.
Францию все больше беспокоили нахождение в Сирии британских войск и со-общения разведки о распространении антифранцузской пропаганды в Сирии и Ливане. 23 октября 1918 года. Э. Алленби издал распоряжение о разделе си-рийских территорий на несколько зон оккупации. Франции передавался контроль над Ливаном и прибрежными районами Сирии. Внутренние области отводились под формальный контроль Фейсала, хотя реально власть находилась в руках бри-танских офицеров [27, p. 75–78]. Этот факт насторожил французских дипломатов. Лондон для снятия напряжения в отношениях с Парижем выдвинул идею издания совместной декларации относительно Ближнего Востока, в общем контексте не имевшей никакого влияния на развитие британо-французских противоречий. Ранее, 30 октября 1918 г., на встрече со специальным представителем США Эд. Хаузом премьер-министр Великобритании Д. Ллойд-Джордж заявил о призна-нии французского контроля над Сирией, особо подчеркнув, что Лондон устано-вит протекторат над Палестиной, Ираком и Аравией [29].
В конечном счете Великобритания в сложном переговорном процессе сумела ограничить французские запросы на распространение влияния в Восточном Сре-диземноморье территориями Сирии и Ливана.
Характерной особенностью позиции США в ближневосточном вопросе до их вступления в апреле 1917 г. в войну был отказ от объявления войны Турции. Об этом можно судить по переписке государственного секретаря Р. Лэнсинга с сотрудником турецкого МИД Элькюсом, из которой следовало, что состояние войны не устраивает стороны. 30 марта 1917 года Элькюс направил специальное письмо В. Вильсону, выражавшее точку зрения турецкого правительства. На сле-дующий день турецкой стороне ответил Р. Лэнсинг и подтвердил нежелание США сражаться с Турцией, однако Вашингтон настороженно относился к пози-ции Германии. Немецкое влияние и послужило официальным мотивом разрыва отношений Турции и США в апреле 1917 года [1; 16]. Объявление войны Турции тем не менее являлось частью многоходовой комбинации для усиления влияния в ближневосточном регионе. США, выступая на стороне Антанты и находясь в состоянии войны с Турцией, продолжали поддерживать контакты со Стамбулом.
Особые отношения с Турцией все же не вызывали острых противоречий меж-ду США и Великобританией в ходе дипломатической борьбы за Ближний Во-сток. Принципиальным вопросом британо-американских отношений в регионе можно назвать вопрос о статусе Палестины и организации еврейского националь-ного очага, поскольку обе державы претендовали на получение роли «покровите-ля» арабов и сионистского движения.
В январе 1918 года В. Вильсон в своем послании Конгрессу США («14 пунк-тов») обозначил ряд принципов международной политики страны, рассчитан-ный на последующий за мировой войной период. Даже при условии того, что он представлял собой внутриполитический акт, союзные державы приняли их во внимание и соглашались с указанными принципами. «14 пунктов» прежде все-го наносили удар по колониальной системе. В частности, владения Османской им-перии, по мнению В. Вильсона, должны были получить суверенитет. Президент США не случайно обозначил в выступлении «османскую тематику». Эта линия предполагала ослабление британского влияния в ближневосточном регионе по-средством признания прав арабов на независимость.
В декабре 1918 года В. Вильсон лично прибыл в Лондон для консультаций с британским правительством по ряду вопросов предстоящей мирной конферен-ции. Он еще раз напомнил о принципах международной политики США, в част-ности, заметив, что державам необходимо отказаться от единоличного управле-ния теми или иными территориями. Мнение президента США не нашло особой поддержки в среде политической элиты Великобритании, а лондонская The Times ответила на данные высказывания напоминанием о том, что США используют док-трину Монро, а Великобритания в этой связи получает право действовать в соб-ственных интересах в Азии [31].
В сложной дипломатической борьбе за Ближний Восток участвовала и Ита-лия. В одном из своих выступлений министр колоний Г. Колодзимо провозгласил регион частью «особых интересов в мире», традиционной сферой влияния, отнеся к ним бассейн Красного моря и некоторые зоны Средиземноморья: Додеканес-ские острова, порты Смирна и Александретта. Некоторые представители крайних националистических кругов заявляли, что Константинополь – это итальянский город, так как является наследником Римской империи [12, p. 70–72]. Столь обширные по территориальным критериям запросы никоим образом не соотно-сились с прочностью дипломатических позиций Рима. Отношения с союзника-ми по Антанте не отличались высокой степенью доверия, что явилось результа-том участия Италии в Тройственном союзе [28, p. 146]. Следовательно, Рим терял всякую инициативу в дипломатической борьбе и вряд ли мог рассчитывать на уступки в территориальных вопросах. Хотя при вступлении Италии в войну 26 апреля 1915 г. союзные державы признали ее особые интересы в Средизем-ном море [20, p. 654–655], но не сочли необходимым пригласить Рим к заклю-чению соглашения по малоазиатским вопросам весной 1916 года. Лишь 18 августа 1917 года Италия в особом порядке признала соглашение Cайкс-Пико, поставив под формальный контроль южную Анатолию с Адалией, Коньей и Айдином [20, p. 672]. Даже в масштабах региона Италия получала по сравнению с Велико-британией и Францией небольшую территорию, отрезанную от стратегически важных пунктов. Касательно позиции Великобритании в отношении итальянских запросов можно утверждать, что она использовала достаточно грамотную такти-ку. Давая обещания включить Италию в состав участников раздела Ближнего Востока, Лондон регулярно напоминал Риму о его безучастности в боевых дей-ствиях и также, как в случае с Францией, указывал на несостоятельность догово-ров военного времени.
Таким образом, Великобритания посредством дипломатических усилий в го-ды мировой войны снизила вероятность непредсказуемости поведения союзни-ков при решении ближневосточного вопроса на мирной конференции, ограничив их маневренность жесткими рамками своих «особых прав».
Одним из аспектов работы британской дипломатии на Ближнем Востоке сле-дует считать решение вопроса о статусе Палестины, проблемы организации еврейского национального очага на ее территориях и определение характера от-ношений с сионистской организацией.
В годы Первой мировой войны наметилась вполне четкая перспектива: ближ-невосточный вопрос в целом будет вынесен в компетенцию международных пе-реговоров, в то время как его составной элемент, в частности, вопрос о Палестине, будет решен в пользу Великобритании. Некоторые высокопоставленные чинов-ники британского МИД в 1915 г. высказали опасения по поводу возможной ин-тернационализации палестинских территорий [14, p. 46]. Соглашение Сайкс-Пико на некоторое время формально закрепило подобный статус, но с приходом в 1916 г. к власти в Великобритании кабинета Д. Ллойда-Джорджа направил усилия к подчи-нению части Османской империи. Именно в ходе войны для Лондона «специальный интерес» к Палестине, представлявший собой совокупность задач стратегического характера и идеи организации еврейского национального очага под британской про-текцией, обрел завершенный вид. Отношения с ВСО и ее подразделениями стано-вились равноправными.
В первые месяцы после начала войны в Великобритании особенно активно заработали члены сионистской организации. В декабре 1914 года один из видных деятелей ВСО Х. Вейцман встретился с А. Бальфуром и Г. Самуэлом. В письме Ч. Скотту от 13 декабря он сообщил: «После того, как Турция будет разделена, мы можем рассчитывать на защиту еврейских общин в Палестине под Британ-ским протекторатом» [14, p. 9–10]. Важно отметить, что никаких официальных заявлений британское правительство по вопросу будущего Палестины и тем бо-лее месте сионистских устремлений в этом аспекте не делало. Речь шла о части обширного региона, где сосредотачивались противоречия не только соперников, но и союзников. Далее в письме Х. Вейцман подвел черту под переговорами: «существует взаимопонимание между британским кабинетом министров и евре-ями» [14, p. 11–12].
В январе 1915 года один из сотрудников военного ведомства Г. Самуэл пред-ставил министерству иностранных дел Великобритании проект меморандума о бу-дущем Палестины, проходящим под грифом «совершенно секретно» [14, p. 45–46]. Проект в очередной раз объективно отразил устойчивые формы ближневосточ-ного курса. Палестина рассматривалась в качестве стратегически важного форпо-ста британской политики в арабской части Османской империи, позволяющего осуществлять многосторонний контроль обширных районов Ближнего и Среднего Востока и максимально снизить маневренность главных конкурентов. В октябре 1916 года лидеры ВСО решили, что настал подходящий момент для передачи ан-глийскому правительству меморандума, в котором развивалась мысль относитель-но будущего управления Палестиной в случае, если страна будет включена в сфе-ру влияния Великобритании.
В целом отношения с подразделениями и центральными органами сионист-ской организации в годы мировой войны целесообразно рассматривать как один из аспектов дипломатической борьбы за преобладание на Ближнем Востоке. Кон-такты со звеньями ВСО особенно активно поддерживали Германия и США, которые по аналогии с Лондоном заявляли о своем желании выступить «протектором» ев-рейских начинаний в отношении Палестины [11, p. 169; 18, p. 217–220]. Главным образом, общим связующим элементом отношений с сионистской организацией становилось издание надлежащей декларации о поддержке идеи создания нацио-нального очага.
В США переговоры об издании соответствующей декларации вел представитель временного исполнительного комитета по общим сионистским делам Л. Брандайс и добился устных заверений президента В. Вильсона о поддержке целей ВСО. Однако государственный департамент США и лично Р. Лэнсинг протестовали про-тив ее целенаправленной поддержки. Как уже отмечалось выше, вопрос о статусе Палестины и отношениях с ВСО был основным узлом противоречий Вашингто-на и Лондона, хотя никакой борьбы за право первыми опубликовать декларацию не существовало, поскольку лидеры сионистской организации определенно настроились на отказ от вмешательства «третьей силы» в процесс организации национального очага для евреев в Палестине [5, с. 23–25]. Это следовало, в том чис-ле, и из их высказываний. В мае 1917 года Х. Вейцман заявил следующее: «Под опекой Британии евреи смогут развиваться и создать административную маши-ну, которая даст нам возможность воплотить сионистский план» [14, p. 48].
Летом 1917 года министр иностранных дел А. Бальфур активизировал перего-воры с высокопоставленными деятелями сионистской организации. Собеседником будущего министра иностранных дел стал Э. Ротшильд, крупный банкир, глава Сионистской Федерации Великобритании [13, p. 167], являвшейся подразделени-ем ВСО. Со всей ясностью было показано, что в скором времени и, вероятнее всего, еще до разгрома турецких войск в мировой войне британское правитель-ство определит статус планов сионистской организации в курсе ближневосточной политики Лондона. Через несколько дней сионистский лидер направил на имя министра письмо, где отразил важнейшие стороны сотрудничества. Во-первых, Великобритания должна принять тот принцип, что Палестина выйдет из состава Османской империи в качестве восстановленного очага еврейского народа; во-вторых, Лондон предпримет такие меры, которые способствовали бы достиже-нию сионистских целей, координируя действия с Исполнительным комитетом ВСО [14, p. 31–33].
В октябре 1917 года А. Мильнер представил на обсуждение кабинета соб-ственный план решения сионистских проблем, выглядевшей совместным реше-нием правительства предоставить евреям возможность создать национальный очаг [25, p. 12]. Можно утверждать, что план А. Мильнера стал основой декла-рации А. Бальфура.
Таким образом, уже в октябре 1917 г. будущее Палестины окончательно стало ассоциироваться с созданием еврейского национального очага.
2 ноября 1917 года министр иностранных дел Британии А. Бальфур направил ответное письмо Э. Ротшильду, в котором от своего имени сообщил о благожела-тельном отношении к идее учреждения на территории Палестины еврейского национального очага [5, с. 25].
Несмотря на имевшиеся разногласия, большинство представителей британ-ской политической элиты интерпретировали письмо лорда А. Бальфура как чрез-вычайно важный для дальнейших успехов союзников акт. Великобритания посредством признания прав евреев на создание национального очага в Пале-стине не только окончательно закрепляла за собой статус протектора Палестины, исключала интернационализацию этой части Ближнего Востока, но и вводила в международную политику новый специфический субъект – Всемирную сио-нистскую организацию.
Лондон блестяще «разыграл» карту Палестины в политической комбинации на Ближнем Востоке. После заключения соглашения Сайкс-Пико Святая Земля ока-зывалась под международным контролем; в переписке Мак-Магона с Хусейном она косвенно включалась в состав Арабской конфедерации, а Декларация Баль-фура провозгласила курс Британии на поддержку Сионистской организации в со-здании национального очага. Декларация Бальфура, при всем ее противоречивом и пространном смысле, была признана союзными державами. 9 февраля 1918 го-да свое намерение поддержать декларацию выразило правительство Франции, 9 мая 1918 г. – руководство Италии, 31 августа 1918 г. – президент США В. Вильсон [7, с. 25]. Оказанную со стороны союзных держав поддержку Декла-рации Бальфура не следует оценивать как поиск компромиссного с Великобрита-нией варианта разрешения проблемы статуса Палестины, а скорее, как результат работы подразделений ВСО.
Таким образом, действия Великобритании в ближневосточном регионе на за-вершающем этапе Первой мировой войны характеризовались повышенной военной и политической активностью. Усилия направлялись на осуществление эффектив-ной обороны империи и расширение зоны влияния на территориях к востоку от Суэцкого канала до Персидского залива. Успех военных операций на ближне-восточном театре предоставил Великобритании возможность завершить борьбу на Ближнем Востоке оккупацией вилайетов Османской империи, тем самым до-биться решающего для того периода усиления позиций в регионе и получить максимум преимуществ в послевоенных переговорах с союзными державами. Посредством дипломатических механизмов Великобритании, во-первых, удалось на определенное время заручиться поддержкой арабских политических лидеров в борьбе с Турцией и Германией, ликвидируя возможность распространения на Ближнем Востоке идей панисламистского характера; во-вторых, ограничить запросы союзников по Антанте в распространении влияния в Восточном Среди-земноморье; в-третьих, добиться отказа союзных держав от проекта международ-ного контроля над Палестиной, и расширить контакты с подразделениями Все-мирной Сионистской организации.
Библиография
1. Бэкер Р. Вудро Вильсон, мировая война, версальский мир. М.; Пг., 1923.
2. Бондаревский Г. Л. Английская политика и международные отношения в бассейне Пер-сидского залива. М., 1968.
3. Готовцев А. Важнейшие операции на ближневосточном театре в 1914–1918 гг. М., 1941.
4. Киган Дж. Первая мировая война: 1914–1918 гг. М., 2002.
5. Колобов О. А. США и Декларация Бальфура // Международные отношения на первом этапе общего кризиса капитализма. Горький, 1981.
6. Колобов О. А., Корнилов А. А., Сергунин А. А. Документальная история арабо-израильского конфликта. Нижний Новгород, 1991.
7. Киселёв В. И. Палестинская проблема в международных отношениях: региональный ас-пект. М., 1988.
8. Ллойд Джордж Д. Правда о мирных договорах. Т. 2. М., 1957.
9. Секретное франко-британское соглашение по малоазиатским вопросам (9–16 мая 1916 г.) // Международная политика новейшего времени в договорах, нотах и декларациях / под ред.: Ю. В. Ключникова и А. В. Сабанина. Ч. II. М., 1929.
10. Aldington R. Lawrence of Arabia. L., 1969. P. 283.
11. Amery Leopold. The Leo Amery diaries. V. I. L., 1980.
12. Bosworth R. J. B. Italy and the end of the Ottoman Empire // The great powers and the end of the Ottoman Empire. L., 1984.
13. Britain and Palestine. 1914–1918: Archival Sources for the History of British Mandate. L., 1979.
14. British-Zionist relations 1914–1917. N. Y.; L.: Garland, 1987.
15. Brown C. L. International politics and the Middle East. N. Y.
16. De Novo J. A. American interests and policies in the Middle East 1900–1939. Minneanapolis. 1963.
17. Documents relating to the Balfour declaration and the Palestine mandate. L., 1939.
18. Friedman Is. Germany, Turkey and Zionism, 1897–1918. Oxford, 1972.
19. Great Britain. Foreign Office. (Information paper № 9). L., 1918.
20. Great Britain: foreign policy and the span of empire 1689–1971: a documentary history. V. 1. L., 1972.
21. Glubb J. B. Britain and Arabs. A study of Fifty Years, 1908–1958. L., 1967.
22. Guinn P. British strategy and politics 1914 to 1918. Oxford, 1965.
23. Hopwood D. Tales of Empire: The British in the Middle East, 1880–1952. L., 1983.
24. Hurewitz P. Diplomacy in the Near and Middle East. V. 2 (1914–1956). N. Y., 1972.
25. Ingrams D. Palestine papers 1917–1922. Seeds of conflict. L., 1972.
26. Kedourie E. England and the Middle East. The destruction of Ottoman empire. 1914–1921. L., 1956.
27. Longrigg S. H. Syria and Lebanon under French Mandate. N. Y., 1971.
28. Lowe C. J., Marzari F. Italian foreign policy 1870–1940. Boston, 1975.
29. Mansor, M. Arab World. Political and Diplomacy History, 1900–1967: A chronological study. V. 1. L., 1971. 30. 10. 1918.
30. Porter B. Britain and the Middle East in the Great War // Home fires and Foreign fields. L., 1985.
31. The Times. 1918. December, 14.
A. V. Shandra
THE MIDDLE EAST REGION IN THE FOREIGN POLICY OF GREAT BRITAIN IN THE FINAL STAGES FIRST WORLD WAR
In this article, based on various sources and special studies the problem of formation of Middle Eastern politics in the UK 1916–1918's. The author analyzes the strategic military, political and diplomatic aspects of the London foreign policy, the struggle of the Great Powers in the region, also drew attention to the approval of the "special interest" of the British political elite to Palestine.
Keywords: war, foreign policy, diplomacy, Great Britain, Middle East.
[name_en] => MIDDLE EAST REGION IN THE FOREIGN POLICY OF GREAT BRITAIN IN THE FINAL STAGE OF THE FIRST WORLD WAR
[annotation_en] => The article deals with the problem of forming the Britain's Middle Eastern policy in 1916-1918. The research is based on various sources and special studies. The author analyzes the military-strategic and political-diplomatic aspects of British foreign policy, the struggle of the Great Powers in the region, draws attention to the assertion of the "special interest" of the British political elite towards Palestine.
[text_en] => The article deals with the problem of forming the Britain's Middle Eastern policy in 1916-1918. The research is based on various sources and special studies. The author analyzes the military-strategic and political-diplomatic aspects of British foreign policy, the struggle of the Great Powers in the region, draws attention to the assertion of the "special interest" of the British political elite towards Palestine.
[udk] =>
[order] => 7
[filepdf_ru] => 116_ru.pdf
[filepdf_en] => 116_en.pdf
[download] =>
[section_ru] => СТАТЬИ И СООБЩЕНИЯ
[section_en] => ARTICLES AND POSTS
[authors] => Array
(
[0] => Array
(
[author_ru] => Антон Владимирович Шандра
[author_en] => Anton V. Shandra
)
)
)
[7] => Array
(
[id_section] => 6
[id] => 117
[id_journal] => 6
[name_ru] => ОТГОЛОСКИ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ…
[annotation_ru] => Статья посвящена песням, записанным в концентрационных лагерях кайзеровской Германии, в которых содержались военнопленные российской царской армии, в том числе и представители народа мари. Исследование проводилось в фонотеке Университета им. Гумбольдта (Берлин).
Ключевые слова: концлагерь, песни, мари, фонотека университета.
Казалось бы, чем дальше мы отдаляемся от судьбоносных для нас, для страны в целом, событий, тем они более становятся недосягаемыми для понимания но-выми поколениями, становятся «достоянием» истории, материалами более всего для историков и краеведов.
Но, с другой стороны – и это уж совершенно парадоксально! – случаются и неожиданные всплески в нашем сознании: мы, обыкновенные, простые смерт-ные, начинаем осознавать значимость многих явлений, на которые раньше, воз-можно, и не обращали такого пристального внимания.
Вторая мировая война, которая для нас, россиян, всегда была и будет Великой Отечественной, не стерта из памяти многих поколений (чего лукавить: есть, были и будут, безусловно, и такие, которым эта война – очередной исторический кон-фликт двух стран). Она для нас такая же судьбоносная, как и Отечественная вой-на 1812 года. Не зря же мы называем их Отечественными…
[text_ru] => Статья посвящена песням, записанным в концентрационных лагерях кайзеровской Германии, в которых содержались военнопленные российской царской армии, в том числе и представители народа мари. Исследование проводилось в фонотеке Университета им. Гумбольдта (Берлин).
Ключевые слова: концлагерь, песни, мари, фонотека университета.
Казалось бы, чем дальше мы отдаляемся от судьбоносных для нас, для страны в целом, событий, тем они более становятся недосягаемыми для понимания но-выми поколениями, становятся «достоянием» истории, материалами более всего для историков и краеведов.
Но, с другой стороны – и это уж совершенно парадоксально! – случаются и неожиданные всплески в нашем сознании: мы, обыкновенные, простые смерт-ные, начинаем осознавать значимость многих явлений, на которые раньше, воз-можно, и не обращали такого пристального внимания.
Вторая мировая война, которая для нас, россиян, всегда была и будет Великой Отечественной, не стерта из памяти многих поколений (чего лукавить: есть, были и будут, безусловно, и такие, которым эта война – очередной исторический кон-фликт двух стран). Она для нас такая же судьбоносная, как и Отечественная вой-на 1812 года. Не зря же мы называем их Отечественными…
Безусловно, на фоне этих двух Отечественных (особенно Второй) Первая ми-ровая война становится (да простят меня мои читатели за возможную некоррект-ность сравнения!) менее впечатлительной и масштабной по кровополитиям и звер-ствам (хотя война – она и есть война!). Это мы позволим себе аргументировать хотя бы сравнением условий содержания военнопленных в концентрационных ла-герях двух мировых войн.
Как известно, концентрационные лагеря предназначены для содержания в них военнопленных, а сама цель пленения – изоляция солдат, плененных воюющими сторонами, и исключение их от ведения военных действий против них. А что бы-ло в лагерях двух мировых войн? Если в годы Первой мировой – это было дей-ствительно пленением-изоляцией, то лагеря другой войны – это место для физиче-ского уничтожения солдат противника!
Так, глава II Женевской Конвенции 1907 года, полностью посвященная этому впросу, озаглавлена «О военнопленных». Читаем: «…С ними [военнопленными – О. Г.] надлежит обращаться человеколюбиво. Все, что принадлежит им лично, за исключением оружия, лошадей и военных бумаг, остается их собственностью». Или «Военнопленные могут быть подвергнуты водворению в городе, крепости, лагере или каком-либо другом месте с обязательством не удаляться за известные определенные границы». «Государство может привлекать военнопленных к рабо-там сообразно с их чином и способностями… Работы эти не должны быть слишком обременительными и не должны иметь никакого отношения к военным действи-ям». Что еще более шокируюет: «Военнопленным может быть разрешено работать на государственные установления, за счет частных лиц или лично от себя», «Работы… оплачиваются по расчету цен, существующему для чинов местной армии, за исполнение тех же работ…», «Заработок пленных… выдается им при освобождении, за вычетом расходов по их содержанию» и «По заключении мира отсылка военнопленных на родину должна быть произведена в возможно близ-кий срок».
Невероятно, но эти статьи «работали» в лагерях Первой мировой! И это не пу-стые слова. Об этом пишут и говорили в своих воспоминаниях многие вернувшие-ся (возможно, это и не было абсолютом, но…). Так, уроженцам марийского края, побывавшим в плену Первой мировой войны, Лариону и Егору Даниловым (как и многим другим) было разрешено носить свою военную форму (фуражку с ко-кардой, к примеру), ходить при своих часах – правда, с номером военнопленного на рукаве куртки, о чем свидетельствует фотография Лариона тех лет и событий.
Жизнь, наша совесть, чувство гражданского достоинства настойчиво требуют правдивой информации о случившемся в ушедших от нас веках, воскрешения имен достойных прадедов наших, дедов, отцов и сынов Отечества… Побуждают искать…
Мы ищем…
Что чувствует каждый из нас, когда вдруг ему улыбнулось счастье найти не-что доселе неизвестное? Думается, это чувство необыкновенной радости по по-воду вновь им открытого и найденного, известно многим – историкам, археоло-гам, лингвистам…
Нечто подобное испытал и авытор этой статьи, когда ему удалось ознако-миться с рукописью Н. И. Суворова из архива Suomalais Ugrilainen Seura (Фин-но-угорского общества), куда сотрудник Казанской учительской семинарии от-сылал записанные им в 1902–1904 годах от учащихся-мари народные песни. Всего в этой коллекции оказалось 343 образца напевов (с текстами и без оных) горных, восточных и луговых мари. При финансовой поддержке финских коллег нам удалось в кратчайшие сроки опубликовать эти неизвестные доселе образцы народно-песенного творчества, отголоски песенной культуры мари конца XIX – начала XX столетий [1]. Уникальность содержащихся в книге образцов, прекрас-ное дизайнерские решение издания позволили ему по праву выиграть главный приз на республиканском конкурсе «Книга года–2006».
Всем казалось, что эта находка – последний и приятный «сюрприз» для фольк-лористов, исполнителей, композиторов…
Но, оказалось, ставить точку над «i» еще рановато.
Мало кто обратил внимание на несколько строк статьи К. Четкарева «Песни мари», предваряющей монографию «Марий калык муро» [2]: «…Несколько от-личается по своему содержанию сборник текстов Э. Леви, записывавшего марий-ские песни и сказки от военнопленных в 1916–1917 годах. Он издал свой сборник в Ганновере в 1926 г. под заглавием «Черемисские тексты»… В него вошли 60 раз-личных фольклорных текстов, в том числе и 13 песен [выделено нами – О. Г.]»1. Последняя фраза, видимо, как-то «проскочила» мимо взора и внимания специалистов. Но если бы даже кто и обратил на нее свое внимание, то это мало бы что изменило, ибо она могла означать просто песенные тексты, на что указывает и само заглавие книги Э. Лэви (так и было воспринято написанное большинством читавших это предисловие).
Каково же было наше удивление, когда наши немецкие коллеги почти случайно обмолвились об увиденных ими в фонограммархивах Берлина восковых валиках с за-писями марийских народных песен! Первоначальная наша реакция – не поверили. Высказали предположение, что это наверняка копии записей Р. Лаха (1874–1958), который, как известно, по поручению Венской академии наук в 1916–1917 годах в лагере военнопленных Харт (близ Вены) и интернированных лиц (в Будапеште) также осуществил слуховые и фонографические записи (на восковые валики) напевов народных песен от военнопленных царской армии, в числе которых бы-ли и солдаты-мари, а затем и опубликовал их отдельным изданием1.
Предпринятые нами поездки в Берлин не оставили сомнения в том, что перед нами – действительно записи, осуществленные в немецких лагерях в 1915–1918 го-дах.
Марийская коллекция берлинских архивов насчитывает 74 единицы восковых валиков, из которых 60 отведены записям сказок, пословиц, поговорок, произ-ношениям марийских слов – названий дней недели, года, счета и т. д., а на 14 вали-ках записаны образцы народных напевов. Таким образом, «музыкальная часть» этой уникальной коллекции насчитывает 11 образцов напевов.
Поражает скрупулезность заполнения формуляров, индивидуальных (имен-ных) карточек на каждый фиксируемый образец фольклорного материала (не слу-чайно немцы всегда отличались своей дотошностью, педантизмом во всем!).
Персональные листки (Personal Bogen), кроме традиционных и обязательных указаний места, времени записи, имени и возраста информатора, содержат до-вольно интересные (а порой и весьма немаловажные) сведения. Так, на одном из таких листков записано, что информатор Абдуллай Вакитов (латиницей ука-зано Abdallaj) во время одной из записей был простужен, и потому его голос был сиплым (heiser), к тому же и место записи, как мы читаем (а это был читальный зал), было холодным.
Для организаторов этой необычной экспедиции (а в записи принимали уча-стие Э. Леви, В. Доэген, Якобсон, Ланэ) было важно все: место рождения инфор-матора и его родителей, где проживал информатор до 6, с 7 до 20 лет (что весьма важно для уточнения усвоения им не только материнского языка, но и всей окружающей его культуры). Не упущены и такие биографические «детали» ин-форматора, как умение читать и писать (то есть его образовательный уровень). Более того, в «деле» информаторов сохранились оригиналы их почерков, свиде-тельствующих о состоянии знания информаторами основ правописания на род-ном языке: Почерк А. Вакитова:
«Мй кайшмъ олаш ужалышым.
Кум те‰келанъ тушто нальмъ аракамъ.
Мй кайшмъ ыдрончаш…».
Организаторы не упустили отметить также и сведения о вероисповедании и профессии информаторов, их владение языками. Интересен такой факт: один из информаторов, Кÿти Муликбаев (1883 года рождения) из деревни Бугалыш (ныне Красноуфимского района Свердловской области) исполнил одну и ту же песню на трех языках – марийском, татарском и удмуртском (причем, как отме-тили специалисты по последним двум языкам, тексты песен переданы безупреч-но, не говоря уже об интонационно прекрасном исполнении напевов). Почти все информаторы, будь то из восточных мари, луговых или горных (а в коллекции представлены записи всех этих групп), указали в анкетах знание ими двух-трех языков. Это, безусловно, опровергает укоренившееся представление о забитости, «дремучем» невежестве, безграмотности и т. д. наших предков.
Приведем один из «персональных листков» из архивных записей:
PERSONAL-BOGEN
Lautliche Aufnahme Nr: P.K. 10 Kriegsgefangenenlager: Döberitz
Datum: 29.XII.1915 / 30.XII.1915
Zeitangabe: 1/4 Uhr nachm.
Dauer der Aufnahme: 2½ Min. Durchmesser der Platte: 27 cm.
Raum der Aufnahme: Lesesaal – (Maschinenraum kalt)
Art der Aufnahme: (Sprechaufnahme, Gesangsaufnahme, Choraufnahme, Instrumentenaufnahme, Orchesteraufnahme): Gesangsaufnahme (Volkslied) Tscheremissisch
Nahme (in der Muttersprache geschrieben): Абдуллай Вакитов
Nahme (lateinisch geschrieben): Vakitov
Vornahme: Abdallaj
Wann geboren (oder ungefähres Alter)? 33 Jahre alt
Wo geboren (Heimat)? Dorf Norkino
Welche größere Stadt liegt in der Nähe des Geburtsortes? Sarapul (60 Werst entfernt)
Kanton – Kreis (Ujezd) Birsk
Departament – Gouvernement (Gubernija) – Grafschaft (County): Ufa
Wo gelebt in den ersten 6 Jahren? Dorf Norkino
Wo gelebt vom 7. bis 20. Lebensjahr? Dorf Norkino
Was für Schulbildung? Kirchenschule (церковно-приходская школа) vom 8.–10. Lebensjahr (3 Jahre)
Wo die Schule besucht Dorf Norkino Wo gelebt vom 20. Lebensjahr? Dorf Norkino
Aus welchem Ort (Ort und Kreis angeben) stammt der Vater? Dorf Norkino
Aus welchem Ort (Ort und Kreis angeben) stammt die Mutter? Dorf Urja (25 Werst v. N. entfernt)
Welchem Volksstamm angehörig? Tscheremisse
Welche Sprache als Muttersprache? tscheremissisch
Welche Sprachen spricht er außerdem? russisch, tatarisch
Kann er lessen? ja Welche Sprachen? russisch, tscheremissisch (etwas russisch)
Kann er schreiben ja Welche Sprachen? russisch, tscheremissisch Drucksuchstaben
Spielt er ein im Lager vorhandenes Instrument aus der Heimat? nein
Singt oder spielt er modern europäische Musikweisen? nein
Religion: ”avramski“ Heide Beruf Ackerbauer (язычник)
Vorgeschlagen von: 1. Lane 2. Wilh, Doegen
1. Urteil des Fachmannes: Der Sänger war heiser (erkältet). Beim dritten Liede hat er sich versprochen
Beschaffenheit der Stimme: (im Anfang).
Sonst – genügend. gez.: Lane
2. Urteil des Kommissars: genügend gez.: Wilh. Doegen
Кроме указанных Personal Bogen’ов, каждый информатор имел свою страницу особых отметок (Besondere Bemerkungen), на которых дана общая характери-стика информатора, а также содержатся результаты бесед с ним и т. д., то есть то, что невозможно было отразить в скупых пунктах строгого Personal Bogen.
Так, на листке А. Вакитова одним из корреспондентов, Ланэ (Lane), записано (перевод с немецкого – наш):
1. A. Vakitov ist Gemeiner des 49. sten sibi-rischen Schützenregiments (11. ste Kompanie). In Döberitz ist er in der Baracke 3 untergebracht.
2. V. gehört zu den sog. Wiesentscheremissen und steht in nahen Beziehungen zu den Teptjaren (Baschkiren). Die von ihm gesprochene Mundart, die Berührungspunkte mit dem Tatarischen und Russischen aufweist, ist von großem sprachwis-senschaftlichen Interesse.
3. Die von mir mit V. aufgenommenen Texte sind von der Aufnahme durch Frage und Antwort in russischer Sprache festgelegt und mir einige Male von V. zusammenhängend erzählt worden.
4. V. kann nicht singen. «Die jungen Leute singen bei uns nicht oder singen sehr wenig. Die Alten sangen und singen noch».
Liedertexte od. Texte der Gebete konnte V. mir aus dem Gedächtnis in vollständiger Form nicht sagen. "Der Molla sagt die Gebete vor. Wenn wir
1. А Вакитов – рядовой 11-й роты 49-го Сибирского стрелкового полка. В Дöберитце он размещен в 3-м бараке.
2. Вакитов принадлежит к так называемым луговым мари и стоит в близких отношениях с тептярами (башкирами). Его разговорный диалект, обнаруживающий соприкосновение с татарским и русским населением, представ-ляет чрезвычайно большой лингвистический (научный) интерес.
3. Тексты получены мной от Вакитова путем вопросов и ответов на русском языке, а затем несколько раз повторены Вакитовым связно.
4. Вакитов петь не может. «Молодые лю-ди у нас не поют или поют очень мало. Ста-рики пели и еще поют».
Тексты песен или молитв Вакитов не мог передать мне в полной форме. «Прежде мулла произносит молитву. Если мы приносим ein Tier zum Opfer bringen, beten wir im Walde auf einer durch Pfahlzaun umzäunten Platz, wenn wir auf freiem Platz beten, dann backen wir Brote (Pfannkuchen лепешка – Gepjoški) und tragen sie zur Gebetsstelle hinaus."
5. Bei der Feststellung der Einzelheiten im Text hat Bajramov mitgeholfen.
Zuschrift am 16.I.1916.
Vakitov kann singen. Er hat inzwischen Vertrauen zu mir gefasst und hat sich heute bereit erklärt, tscheremissische Lieder zu singen.
Zuschrift am 23. sten Jan. 1916.
Heute sind von mir mit Vakitov drei anscheinend unbekannte Lieder aufgezeichnet und die Texte von 9 tscheremissischen Liedern aus dem Buch von Aptriev (Sammlung tscheremis-sischer Lieder. Kasan. 1908) festgelegt worden.
Zuschrift am 27. Jan. 1916
Heute hat Vakitov 12 kleine Lieder in den Ap-parat gesungen und ein Märchen hineingesprochen.
в жертву животное, мы молимся в лесу на отгороженном изгородью (столбами) месте; если мы молимся на свободном месте, то мы выпекаем хлеба (блинчики, лепешки) и их выносим из молельного места».
5. При уточнении подробностей текстов нам помог Байрамов.
Записано 16.01.1916.
Вакитов может петь. Между тем, он про-никся доверием ко мне и объявил о готовно-сти сегодня спеть мне черемисские песни.
Записано 23 января 1916.
Сегодня мной были записаны от Вакито-ва 3, по-видимому, неизвестные песни и тек-сты 9 черемисских песен из книги Аптриева (Сборник черемисских песен. Казань, 1908).
Записано 27 января 1916.
Сегодня Вакитов спел на аппарат 12 не-больших песен и рассказал одну сказку.
Получив фоновалики, мы, в первую очередь, прослушали записи, пролежав-шие в фонограммархивах Берлина без малого 100 лет, тем не менее уцелевшие даже в страшные годы кровавой войны 1941–1945 годов, когда город подвергся массированной бомбардировке союзных войск.
Зная несовершенство фонографов системы Эдисона (хотя в те годы эти «чудо-машины» были «вéрхом» технического совершенства!), мы были поражены со-хранностью валиков и качеством их звучания!
Проведя не столь уж и сложную работу по дешифровке звучащих образцов, взялись за тщательное изучение анкет информаторов.
Вначале внесем некоторые коррективы в сказанное выше К. Четкаревым: за-писи от военнопленных-мари осуществлялись в 1915–1918 годы. Всего было 10 «вызовов»: первая запись датирована 29.12.1915 года от А. Вакитова и С. Бай-рамова, последняя – 7.08.1918 года от Г. Рыбакова и Ишманова. В первый раз (29 и 30.12.1915 года) Абдуллай Вакитов выступил в качестве информатора раз-говорных жанров – он продиктовал на фонограф историю своей жизни и сказывал сказку; 27.01.1916 года – исполнил 4 песни. График записей был составлен «пола-герно»: каждому из 6 лагерей был отведен определенный день (приведем отрывок):
Даты записей
Фамилии информаторов
Жанры
Лагерь
29.12.1915
23.03.1917
16.02.1918
Вакитов А.
Байрамов С.
Ирдуванов Ф.
Ирдуганов Н.
Исенбаев М.
Муликбаев К.
Сайнашев М.
Терентьев
Данилов Л.
Плотников П.
Рассказ о своей жизни
2 песни.
Читает текст по книге.
Молитва. Читает рассказ.
3 песни.
3 песни. Читает стих.
Читает рассказ.
Читает сказку.
Счет. Читает рассказ. Слова
Döberitz
Münster
Chemnitz Нам было небезынтересно узнать: какова судьба этих военнопленных, кто из них вернулся домой, остались ли у них родные, близкие (дети, внуки), кто, быть может, помнит о них и т. д.
Надеяться, что все военнопленные вернулись из плена, было бы наивно, хотя мы знаем, что такое случалось.
Первое наше посещение – деревня Яшмаково Медведевского района, откуда, судя по «персональному листку», был один из информаторов, Коротков Проко-пий (Пронька, как добавлено в скобках – как оказалось, так его звали в деревне).
Наш «рейд» в чем-то удался: мы выяснили, что у Проньки был брат, Алексей Егорович (таким образом, мы выяснили и отчество Прокопия, так как в лагер-ном документе оно отсутствовало), что у Алексея был сын Дмитрий (1930–2005), а у Дмитрия – 6 детей (4 парней и 2 девочки), все здравствующие в настоящее время. Но самое главное – мы узнали, что Пронька вернулся из плена, у него ро-дились 2 сына – Василий и Григорий, у которых также остались дети. Таким обра-зом, родовое древо Коротковых – Прокофия и Алексея – разрастается их детьми (сыновьями-дочерьми) и внуками.
Вернулись из немецкого плена и два уроженца деревни Марий Суксо (Йÿштö Памаш) Актанышского района Республики Татарстан – Георгиевский кавалер Николай Ирдуганов и Минликай Исанбаев (на «Персональном листке» – Мимли-кай Исенбаев), содержавшиеся в лагере Münster. Трагической оказалась судьба двух других земляков Николая Ильича: унтер-офицер Давлетбай Яманов погиб еще в августе 1914 года, а Ульян Ахмадеев пропал без вести в феврале 1915 года.
Благодаря усилиям Валерия Минлигареевича Ахмедзянова, учителя средней школы деревни Марий Суксо, а также Александра Николаевича Ирдуганова и его невестки, Елены Тимеряновны, нам удалось установить довольно интересную био-графию Николая Ильича Ирдуганова. Николай Ирдуганов в плену находился 4 года, но в нем он числился лишь номинально. На самом деле он работал в хо-зяйстве у одного богатого немца. Хозяин своим работником был очень доволен, поэтому, когда было получено «разрешение на возвращение военнопленных на родину, хозяева просили Николая остаться у них, расставаясь с ним, плакали, ибо он был хорошим работником».
Действительно, Николай Ильич был мастером «на все руки», человеком бога-тырского телосложения («прямая противоположность мне», – улыбаясь, говорил его сын Александр).
После возвращения на Родину Николай Ильич женился, построил ветряную мельницу, соорудил прекрасную усадьбу – сарай, склад, красивый дом – завел ло-шадь. Однако судьба со всем этим нажитым распорядилась весьма сурово. Жена его, Гульбика, была против вступления в создаваемый в те годы колхоз. Это бы-ло началом большой беды. Николай Ирдуганов попал в «список богатых людей села» и подлежал раскулачиванию. Но Николаю Ильичу зачли его пребывание в плену и привычную в те годы Сибирь заменили ссылкой в Марий Эл.
Его хозяйство было «национализировано»: сарай и лошадь забрали в колхоз, дом продали. Так что к моменту возвращения из ссылки в родные края у него не было ничего. После появления Указа о создании населенного пункта «Киров» в Актанышском районе и получения разрешения поселиться в своей деревне Николай Ирдуганов обосновался и начал с постройки жилья: вырыл землянку, обустроил ее, завел скотину. Вскоре построил дом, однако из-за шалости дочери он сгорел. Вновь построил! По воспоминаниям, он был очень трудолюбивым и добросовестным! В то время в колхозе выращивали коноплю – прекрасный «полипродукт»: из ее семян получали масло, жмых (пищевой продукт), а также материал для изготовления канатов. После выборки семян тростник помещали в реку для вымачивания («сгнивания», как принято называть этот процесс в наро-де). Во время извлечения осенью из воды готового материала Николай сильно простудился и в ту же ночь скончался. Это случилось в 1954 году.
Пребывание в немецком плену не прошло для Николая бесследно: кроме пре-красной хозяйственной выучки, он неплохо усвоил и немецкий язык – в годы учебы сына Александра в школе помогал ему по этому предмету.
Николай, по воспоминаниям, очень любил петь. У него был густой низкий го-лос с красивым тембром. Может, это от своей матери? Ведь неслучайно ее нарекли поэтическим именем «Сандугач (по-татарски “соловей”)»!
Николай Ильич Ирдуганов вырастил троих детей: Ташбику (1926–2001), Лизу (1928–2005) и Александра (1930–2010). На сегодня уточненная родословная, восходящая к 1722 году, насчитывает не одну сотню представителей этого рода, а продолжает его (по мужской линии) шестимесячный Радмир, праправнук Геор-гиевского Кавалера Николая Ильича.
Сведения же о земляке Николая Ирдуганова, Минликае Исанбаеве, пока что весьма неполные. Известно, что он был искусным мастером сочинять песни (ско-рее всего – тексты), любил петь под скрипку. Вернувшись после войны в родное село, он испытал все «прелести» бытия: колчаковский набор, коллективизацию. Умер в 1926 году. Был женат на Сагиде Тимеркаевой и вырастил пятерых детей: Сахибу, Минлихана, Минлебику, Гульбику и Тимерхана (1920–1997). Тимерхан проходил срочную службу в Белоруссии, с первых дней Великой Отечественной вступил в войну. Вернулся инвалидом и начал работу ветеринаром в колхозе. Когда в соседней татарской деревне пали 4 лошади, Тимерхан был обвинен в ги-бели животных и посажен в тюрьму. После освобождения он не стал возвращать-ся в свое село. Остался в д. Кожласола близ Йошкар-Олы, куда в свое время, спа-саясь от коллективизации, уехал его тесть Арслан Миляев и где проживали его жена Бика с детьми Анатолием и Маргаритой. Последнее пристанище нашел Ти-мерхан у своего сына Анатолия в Ижевске.
Трагичной оказалась судьба другого информатора, Петра Плотникова из де-ревни Ошурга ныне Медведевского района Республики Марий Эл. Наши поиски были также результативными: Петр Михайлович Плотников вернулся из плена. В 1918 году у него родились первые сыновья Сергей и Григорий. Однако в страш-ные 1930-е годы Петр Михайлович был репрессирован, расстрелян. Оказалось, что Петр Плотников был обвинен в антисоветской пропаганде [3, с. 149]. В книге «Трагедия народа. Книга памяти жертв политических репрессий Республики Марий Эл» кратко сообщается: «Плотников Петр Михайлович, 1884 г. р., уроже-нец д. Ошурга Медведевского района Марийской АССР, мари, крестьянин, репрес-сирован 05.08.1937, расстрелян» [4, с. 209]. Каких-либо дополнительных данных в этом специфическом издании нет, поэтому нами был послан официальный запрос в республиканские органы УФСБ России о разрешении допуска в архивы с целью ознакомления с делом Петра Михайловича и уточнения его биографиче-ских данных. Из полученного ответа из УФСБ России по Республике Марий Эл мы узнали, что Петра Плотникова арестовывали неоднократно: в 1931, 1933, 1936 (сбежал из ссылки) и 1937 годах. Но главное – факт его пребывания в плену под-твердился: «Из анкеты арестованного от 5 февраля 1933 года усматривается, что он служил в старой армии музыкантом, а в период с начала войны до февраль-ской революции находился в плену в Германии три с половиной года»1.
И еще удивительные судьбы двух братьев Даниловых из де-ревни Данилкино Волжского района Республики Марий Эл: Илларион (Ларивон) Павлович и его брат Егор содержались в лагере Chemnitz 4 года (1914–1918). Но самое интересное в том, что Илларион привез с собой уникальный документ – фотоальбом о жизни военнопленных одного из многочислен-ных лагерей на территории кайзеровской Германии2.
Быть может, нет ничего удивительного в издании подобных альбомов (пусть даже с изображениями лагерной жизни). Уди-вительное и… неожиданное в том, что подобные буклеты бы-ли розданы (или разрешалось брать с собой) всем обитателям лагерей, когда они были распущены «по домам» (это случилось в 1918 году). Этот альбом бережно сохранили до наших дней его близкие – жена Анна, внук Владимир.
Смотришь на этот необычный альбом и невольно сравниваешь лагеря военно-пленных двух мировых войн – 1914 года и той, что принято называть Великой Оте-чественной. Никакого сравнения! Пусть в представленном альбоме лагерная жизнь кажется нам несколько идиллической, тем не менее… Разве можно предста-вить гитлеровские лагеря с нормальными кроватями и чистыми на них постелями да еще и с банями, или занятия физической культурой и медицинские осмотры? Наконец, со своим камерным оркестром и его выступлениями!
На одной из фотографий этого альбома запечатлен и сам Илларион Данилов (на переднем плане – с черпаком).
Фотография из альбома Иллариона Данилова Мы знаем из воспоминаний самих военнопленных (Н. Ирдуганова, А. Вакитова и других), что лагерная жизнь в Германии научила их многому – различным про-фессиям (строительным – в первую очередь) и умелому ведению хозяйства. Изоля-ция от военных действий позволила трудолюбивым от природы нашим дедам и отцам стать мастерами «на все руки». Так, Илларион Павлович Данилов уже после воз-вращения в родные края был награжден (среди прочих многих наград) высшей на-градой республики, Почетной грамотой Президиума Верховного Совета Марийской АССР – «За выдающиеся заслуги в области заготовок животноводческого сырья».
Владимир Николаевич Громов, внук Иллариона, назвал имена дочерей Егора, брата Иллариона – Прасковьи (Пачук) и Валентины (1933 и 1944 годов рождения). И завертелось вновь колесо воспоминаний, пошла новая волна поисков, появилось множество новых, совершенно неожиданных сведений об этом удивительном «клане» Даниловых из Данилкино. Перед нами раскрылась более точная, полная и, надеемся, наиболее правдивая история (ну как тут не назовешь, «похождений») Ил-лариона и Егора Даниловых и его земляков! А она, эта история, такова.
К сожалению, доподлинно неизвестно, как Илларион и Егор попали в плен – они не любили об этом рассказывать, но, как правило, чаще всего в плен попадали в результате окружения. В плену, в лагере Chemnitz, они числились лишь номи-нально (как известно, согласно ст. 1 вышеприведенной Женевской Конвенции, они могли находиться «в городе, крепости, лагере или каком-либо другом месте с обя-зательством не удаляться за известные определенные границы»). Так, братья Дани-ловы оказались в имении немецкого барона. Кем они работали вначале, нет сведе-ний, но вскоре Егор был назначен управляющим имения. Для этого нужны были, думается, довольно веские доводы. Надо полагать, братья работали на совесть, грамотно и преуспели в этом, иначе как барон (!), немец (!) мог позволить плен-ному солдату Егору сблизиться со своей дочерью?! А дело именно так и было!
Фотография, сделанная перед венчанием (а цветок в руках у девушки – это основной атрибут невесты), – тому подтверждение! Но… бракосочетание не состоя-лось. Препятствием стали, как объяснял позже Егор, конфессиональные различия молодых: согласный ранее на смену религии, Егор позже (перед алтарем!) передумал. Но, по его словам, у него в Германии остался сын Ганс. По этому поводу интересны воспоминания Валентины Егоровны Анисимовой, дочери Егора Павловича Дани-лова: «Это было 15 февраля 1999 года в небольшой церквушке в Парке культуры и отдыха, что в центре города Йошкар-Олы. Я готовилась войти в церковь. Смотрю: оттуда выходит солидный мужчина высокого роста. Одет он был не «по-нашему» элегантно. Подошел ко мне. Мне показалось даже, что он меня поджидал. Приблизился, протянул деньги, сказал: «Bitte», и удалился. Я не могла вначале сообразить, что к чему, лишь позже догадалась, что это он сказал мне по-немецки. Вот я и думаю: возможно, это был тот самый Ганс, может быть, он навел каким-то образом справки о детях Егора, приехал к нам, посмотрел, увидел и… Вот такая история приключилась со мной», – задумчиво закончила свой рассказ Валентина Егоровна. Мог ли быть тот предполагаемый немец действительно сыном Егора? Если допустить, что этот самый Ганс родился где-то в промежутке 1918–1919 годов, то вполне вероятно, что в 1999 году ему было около 80 лет. Впрочем, тот незна-комец мог быть и внуком Егора. Да что теперь гадать? История поросла былью…
На снимке (слева направо): младший из четырех братьев Дмитрий (1891–?), Илларион (1885–1971), Егор (1887–1970). К этому времени не оказалось в живых Бориса (1889–1943, погиб в годы Великой Отечественной войны)
Новое поколение Даниловых из Данилкино продолжает славные трудовые тра-диции своих отцов и дедов. А есть что продолжить!
Род Даниловых считался в округе одним из самых состоятельных и трудолю-бивых – Даниловы в своем хозяйстве трудились сами, не привлекая сторонних крестьян (то есть кулаками не были!), к тому же в годы коллективного хозяй-ствования по праву считались образцовыми пчеловодами колхозной пасеки. Быть может, поэтому в суровые 1930-е годы прошлого столетия жернова страшных трагедий обошли этот трудолюбивый род.
Валентина Егоровна предполагает, что репрессии могли обойти Даниловых и потому, что ее мать, жена Егора, работала главным бухгалтером колхоза, а это в то время – какая-никакая власть! Может быть, может быть, но судьба и на этот раз оказалась благосклонной к этому роду.
О трудолюбии марийских военнопленных (в данном случае мы ведем речь имен-но о них, марийских солдатах, хотя подобное наверняка применимо и по отноше-нию к другим плененным), об их хозяйственной хватке свидетельствуют много-численные факты желаний немецких баронов-хозяев оставить их на работе и после их освобождения в результате мирного соглашения воюющих сторон. Об этом же, а также и о соблюдении условий Женевской конвенции 1907 года (в частно-сти п. 7) свидетельствует и следующая, нами еще, к сожалению, до конца не рас-путанная история с Купаевым Мироном Герасимовичем из деревни Атиаз Елабуж-ского района Республики Татарстан. По данным, полученным нами от директора Куклюкской средней школы Мельникова Ивана Николаевича и учащейся Веро-ники Филипповой, Мирон Купаев (1882 года рождения) в немецком плену пробыл с 1914 по 1918 год. Перед возвращением на родину хозяин «за хорошую работу предлагал ему деньги, но Мирон попросил, чтобы ему прислали молотилку. Немец выполнил просьбу Мирона и прислал желанную машину… Мирон в колхоз не всту-пил, был единоличником. Молотил зерно крестьянам, стал богатым человеком, за что и был раскулачен».
Сколько было пленных – столько же и судеб… Печальных, суровых…
В поисках вернувшихся из плена военнопленных, в уточ-нениях их дальнейших судеб приняли активное участие многие земляки разыскиваемых солдат. Так, Саликай Илин-баевич Кугубаев из д. Норкино Калтасинского района Башкирии с помощью «престарелой бабушки, которая пом-нит Абдуллая Вакитова и историю его семьи»1, помог нам установить многие биографические детали из «после-пленовской» жизни своего земляка. «После освобождения (Абдуллай Вакитов) вернулся в д. Норкино. Жена Амось ждала его с сыном Апалаем и дочкой Саликой… Жили от-дельным хозяйством. Он лечил животных, домашнюю ско-тину у односельчан. С образованием колхоза в 1930 году в числе первых вступил в колхоз «Верхнее Норкино». В колхозе работал вете-ринарным врачом до преклонного возраста. Был добрый, великодушный, в деревне уважаемый человек. До сих пор в д. Норкино вспоминают о нем как о хорошем че-ловеке»2.
Судьба «сводила» Абдуллая Вакитова с Германией еще неоднократно: его сын, Апалай (1913 г. р.), сгорел в танке от прямого попадания вражеского снаряда во время одного из боев с противником в годы Великой Отечественной войны; его внук, Ге-оргий (1940 г. р.), служил в рядах Советской Армии также в Германии… Но самым неожиданным для нас в полученном нами письме оказалось известие – «Абдуллай говорил, что у него осталась в Германии жена»3. Наше обращение к немецким кол-легам с просьбой уточнить этот щекотливый вопрос пока осталось без ответа.
Необычно сложилась судьба «солагерника» А. Вакитова, Салия Байрамова (1888–1972), из деревни Шопкер (Уразбаево, что в Караидельском районе Рес-публики Башкортостан).
Со слов самого Салия мы знаем: призван в армию в 1914 году, попал в плен, откуда бежал четыре раза. В четвертый раз Салий и его трое друзей прятались в пасеке – сидели в ульях. При приближении немецких солдат, ищущих беглецов, трое побежали, но были застрелены солдатами. Салий не выходил из улья и про-сидел, пока не миновала опасность. Возвращался домой долго, шел лесами и там же прятался. Вернулся домой только в 1919 году. По возвращении домой работал в кол-хозе конюхом. Имел два дома. Хорошо знал немецкий язык, этому языку он учил деревенских ребят. Салий в кругу семьи: сын Андрей и сноха, внучки Тамара и Таня, внук Егор (ныне и сам дедушка)
На сегодняшний день его родословное древо (надо полагать, далеко не полное), составленное правнучкой Салия, Кристиной Искаковой, насчитывает 8 колен и со-ставляет 64 человека.
По мере подготовки данной статьи мы получали ответы на заранее присланные запросы относительно судеб военнопленных. Одно из писем пришло из д. Чормак (Еноктаево) Краснокамского района Башкирии, откуда родом был Георгиевский ка-валер Шамкай Шуматов.
Внук Шамкая, Геннадий Павлович (1949 г. р.), кратко описал историю своего деда. Она такова: дедушка служил в царской ар-мии ординарцем. Во время выполнения задания он в какой-то деревне попал в засаду. Его окружили и хотели поднять на штыки, но в последний момент германский офицер, видя на груди солдата Георгиевский крест и подумав, что не про-стой попался солдат, не дал расправиться с ним. Его стащили с коня, содрали крест. Так он попал в германский плен… Шам-кай Шуматов содержался в лагере Giessen вместе со своим зем-ляком Кусюкбаем Пайзулиным из д. Маликульсетово, судьба которого на данный момент нами еще не уточнена.
Во время работы над текстом статьи было несколько телефонных звонков из Республики Башкортостан. Звонившие предлагали свою помощь и с удовольстви-ем рассказывали об известных им фактах нахождения своих земляков в немецких лагерях военнопленных в годы Первой мировой войны. Мы с радостью встрети-лись с ними и дополнили свое издание их данными, хотя они прямого отношения к музыкальной части нашего проекта и не имеют, однако…
В этом плане безусловный интерес представляет еще один Георгиевский кава-лер, офицер артиллерии Мандиев Яндемир (Яндемыр) Мандиевич (1884–1945) из д. Пайдара Мишкинского района (на снимке – справа). Со слов его внука, Янде-мирова Владислава Яковлевича (1952 г. р.), Яндемир призван в армию в 1914 году. Дома остались трое детей. На фронте командовал взводом, отбил три атаки против-ника, за что и был представлен к Георгиевскому кресту. В плену, по его словам, им жилось несладко. Легче стало, когда их «определили» к немецкому фермеру, где он стал управляющим свинофермой. В его распоряжении было 6 воннопленных (в их числе – три солдата-мари). Работой управляющего фермер был очень дово-лен, поэтому, когда в 1920 году стали обмениваться военнопленными, фермер пред-ложил Яндемиру остаться у него на службе, согласился даже на брак со своей дочерью Магдаленой. По словам самого Яндемира, и он не прочь был остаться в Германии, однако, по разнарядке он попал в список солдат, подлежащих обмену.
«Мой дедушка, – продолжает свое повествование внук Яндемира, – был дей-ствительно работящим! К примеру, еще в годы Столыпинской реформы прояви-лись его организаторские способности: так, получив недалеко от Мишкино 6 гек-таров земли, организовал там настоящее опытное хозяйство, получив невиданный доселе урожай пшеницы!».
После плена Яндемиру предлагали в колхозе должность председателя, но он от-казался, заявив прямо: «Я не согласен с этой властью». Построил себе дом, приобрел молотилку, но вскоре его раскулачили. Вынужден был жить в землянке, но вско-ре вновь построил дом. Его продолжали агитировать вступить в колхоз. Однако он был непреклонен. Лишь однажды, в один из сеноуборочных сезонов, он согла-сился возглавить заготовительную бригаду в своей деревне. Вновь воспоминания Владислава Яковлевича: «В 4 часа утра сельчане уже косили. И так до 11 часов. С 11 до 16 часов он давал людям отдых (ну, кто отдыхал, кто и по дому хлопотал), а с 16 до 23 часов – вновь сенокос! В других деревнях только-только начинают шевелиться, а у Яндемира в деревне сено уже заготовлено!».
На снимке справа – Яндемир
Ввиду того, что Яндемир хорошо знал немецкий язык, его приглашали и в шко-лу вести уроки немецкого.
И еще небольшой рассказ о печальной судьбе восточномарийского солдата, так-же оказавшегося в немецком плену, но не вернувшегося оттуда. Его нам поведал Кугубаев Сергей Ябаевич (1928 г. р.): «Апкалипов Апкадыр Апкалипович (1883, 85–??) был в плену. Когда пленных стали отправлять на родину, Апкадыр отка-зался возвращаться, заявив своим друзьям: “Я не могу поехать, меня могут нака-зать”. Он так и остался жить в Германии, работал на ферме… Судьба Апкадыра до сих пор не ясна» – грустно подытоживает свой рассказ Сергей Ябаевич. Несмотря на почти вековой срок нахождения на архивных полках восковых валиков, чрезвычайно хрупких для хранения (магнитные ленты, как известно, че-рез 15–20 лет хранения уже размагничиваются), голоса информаторов – певцов и рассказчиков – прослушиваются достаточно внятно.
То, что песни из марийской коллекции немецких лагерей действительно уни-кальны, нет ни малейшего сомнения. Дело даже не в том, что они хранятся в бер-динском архиве. Они – неповторимы! Подобных не оказалось (за исключением 1–2 образцов) ни в одной из известных нам публикаций. Представленные песни – об-разцы удивительного мелодического богатства песенного фольклора наших пред-ков. По достоинству их оценить – дело (надеемся, недалекого) будущего.
По-своему необычны и два последних образца данной коллекции.
Мы хорошо знаем о таком интересном явлении, как исполнение песен экспром-том – сочинить (особенно тексты) «с ходу». Иногда эти новые тексты появляются на известные (возможно, частично видоизмененные) напевы, но испол
[name_en] => ECHOES OF THE FIRST WORLD WAR
[annotation_en] => The article is devoted to the songs recorded in the concentration camps of Kaiser Germany, which contained prisoners of war of the Russian tsarist army, including representatives of the Mari people. The study was conducted in the Humboldt University Library (Berlin). These songs are a living reference to the First World War, which has always been and will be Patriotic for Russians, like the Great Patriotic War of 1941-45.
[text_en] => The article is devoted to the songs recorded in the concentration camps of Kaiser Germany, which contained prisoners of war of the Russian tsarist army, including representatives of the Mari people. The study was conducted in the Humboldt University Library (Berlin). These songs are a living reference to the First World War, which has always been and will be Patriotic for Russians, like the Great Patriotic War of 1941-45.
[udk] =>
[order] => 8
[filepdf_ru] => 117_ru.pdf
[filepdf_en] => 117_en.pdf
[download] =>
[section_ru] => СТАТЬИ И СООБЩЕНИЯ
[section_en] => ARTICLES AND POSTS
[authors] => Array
(
[0] => Array
(
[author_ru] => Олег Михайлович Герасимов
[author_en] => Oleg M. Gerasimov
)
)
)
[8] => Array
(
[id_section] => 6
[id] => 118
[id_journal] => 6
[name_ru] => УЕЗДНЫЙ ЦАРЕВОКОКШАЙСК В ГОДЫ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ (по материалам Государственного архива Республики Марий Эл)
[annotation_ru] => В статье представлены редкие материалы из фондов государственного архива Республики Марий Эл, которые позволяют реконструировать некоторые стороны жизни горожан в годы войны.
Ключевые слова: Царевококшайск, Первая мировая война, земская управа, беженцы, пленные.
Первая мировая война… Последняя война Российской империи… В течение длительного времени она оставалась забытой, являясь предметом лишь академи-ческого интереса, считалась «империалистической», «захватнической», «неспра-ведливой». Для современников война была «войной за мир», «войной против войны», ее называли «Великая Европейская война», «Вторая Отечественная». Солдаты Российской империи сражались под девизом «За Веру, Царя и Отече-ство». Каждый павший на поле брани должен был помнить, что душу отдает Бо-гу, жизнь – Отечеству, честь – никому.
[text_ru] => В статье представлены редкие материалы из фондов государственного архива Республики Марий Эл, которые позволяют реконструировать некоторые стороны жизни горожан в годы войны.
Ключевые слова: Царевококшайск, Первая мировая война, земская управа, беженцы, пленные.
Первая мировая война… Последняя война Российской империи… В течение длительного времени она оставалась забытой, являясь предметом лишь академи-ческого интереса, считалась «империалистической», «захватнической», «неспра-ведливой». Для современников война была «войной за мир», «войной против войны», ее называли «Великая Европейская война», «Вторая Отечественная». Солдаты Российской империи сражались под девизом «За Веру, Царя и Отече-ство». Каждый павший на поле брани должен был помнить, что душу отдает Бо-гу, жизнь – Отечеству, честь – никому.
Поводом к началу Первой мировой войны послужило убийство 15(28) июня 1914 года в г. Сараево сербским террористом Гаврило Принципом наследника австро-венгерского престола эрцгерцога Франца Фердинанда и его жены Софии Хотек. В ответ на убийство эрцгерцога Австро-Венгрия предъявила Сербии ульти-матум, содержащий заведомо неприемлемые требования, а 15(28) июля объявила войну. В поддержку братской Сербии в ночь на 18 июля 1914 года император Николай II объявил мобилизацию войск. Германия потребовала отменить эту меру в течение 12 часов, а утром 19 июля (1 августа) германский посол вручил мини-стру иностранных дел Российской империи ноту с объявлением войны. В считан-ные дни после этого в войну вступили основные европейские государства. Всего в ней участвовали 38 государств мира с населением около полутора миллиардов человек. Почти во всех странах начало «Великой войны» было встречено с вооду-шевлением и энтузиазмом.
20 июля (2 августа) 1914 года император Николай II подписал Высочайший манифест об объявлении военных действий между Россией и Германией. «Сле-дуя историческим своим заветам, Россия, единая по вере и крови с славянскими народами, никогда не взирала на их судьбу безучастно. С полным единодушием и особою силою пробудились братския чувства русскаго народа к славянам в по-следние дни, когда Австро-Венгрия предъявила Сербии заведомо неприемлимыя для державнаго государства требования», – говорилось в документе, – «В грозный час испытания да будут забыты внутренния распри. Да укрепится еще сильнее единение Царя с Его народом, и да отразит Россия, поднявшаяся, как один человек, дерзкий натиск врага».
Подписание Высочайшего манифеста об объявлении военных действий между Россией и Германией было встречено патриотическим подъемом населения Российской империи. 22 июля (4 августа) 1914 года на Красной площади г. Москвы преосвященным епископом Трифоном было отслужено всенародное мо-лебствие о здравии Государя императора и даровании победы воинству, со всех уголков Российской империи направлялись телеграммы на имя императора Ни-колая II о выражении чувств верноподданнической преданности. Газета «Прави-тельственный вестник» от 24 июля 1914 года писала: «На всей необъятной шири нашего Отечества в настоящее время царят одно настроение, одна мысль – высту-пить как один человек на защиту Царя и Родины. Бодро и уверенно отъезжают к границам войска, сопровождаемыя молитвами о даровании Победы христолю-бивому воинству и бесконечными, непрекращающимися манифестациями, в ко-торых население Империи, без различия веры и национальности, принимает оди-наково восторженное участие».
В Царевококшайском и Козьмодемьянском уездах Казанской губернии сразу после получения известия о начале войны были созваны земские собрания. В до-кладе Козьмодемьянской уездной земской управы земскому собранию сообща-лось: «Открытие военных действий... вызвало чувство глубокого негодования к дерзкому и надменному врагу… это заставило население слиться воедино и при-нять твердое и искреннее желание всеми силами и средствами содействовать со-хранению чести и достоинства России». По предложению председателя Царево-кокшайской уездной земской управы Николая Черкасова в Царевококшайском уездном земском собрании был отслужен молебен о здравии Государя императо-ра и даровании победы над врагом.
В годы Первой мировой войны немало мужчин было призвано на действи-тельную военную службу из Царевококшайского и Козьмодемьянского уездов Казанской губернии. В первые военные месяцы в действующую армию были мо-билизованы городской староста г. Царевококшайска И. А. Дружинин, врачи Царе-вококшайской городской больницы Репьев и Розенберг, земский почтарь Столяров и многие другие. К месту службы новобранцы добирались по специальным маршрутным картам, в которых указывался путь следования, станции пересадок на поезда, суточный размер денег для новобранцев, места ночлегов и пунктов для смены подвод. Козьмодемьянская уездная земская управа в своем распоряжении к волостным правлениям просила своевременно и беспрепятственно обеспечивать новобранцев необходимым количеством подвод, продовольствием и ночлегом.
Думали, что военные действия продлятся четыре месяца, а война затянулась на три с лишним года, в стране начались революционные преобразования, и в ре-зультате Российская империя прекратила существовать… Но тогда, сто лет назад, население России было охвачено патриотическим подъемом, каждый стремился оказать посильную помощь воинам, сражавшимся на поле битвы, семьям ушед-ших на войну солдат, беженцам с окраинных территорий. В 1915 году в журнале «Вестник образования» было опубликовано стихотворение «Русь» ученицы Са-марской городской женской гимназии Л. Гонелиной, в котором отражены настроения простых граждан, в чью жизнь пришла война:
Русь святая, Отчизна родная,
Сколько слез ты потратила, сил,
Как боролась, покоя не зная,
Сколько скрыла геройских могил.
Но не громкою славой победы
Дорога мне великая Русь;
Не за все ея скорби и беды
Перед нею главою склонюсь,
А за то, что во имя победы,
Забывая и дом и семью,
Презирая все скорби и беды,
Русский грудь подставляет свою,
И в груди этой жаркой любовью
Молодецкое сердце горит, –
Это пламя зальется лишь кровью,
Это чувство лишь смерть покорит.
Так воспойте ж, сребристыя волны,
Неумолчную славу стране,
Где любовию к Родине полны,
Погибают миллионы в огне,
Умирая и гордо и смело,
Все геройской мыслью горя:
Пасть в бою за великое дело –
За Отечество, Веру, Царя.
Жизнь царевококшайцев в годы Первой мировой войны по документам Государственного архива Марий Эл
В начале XX века Царевококшайск был небольшим уездным городком с насе-лением немногим более 2,5 тыс. человек, в подавляющем большинстве русским, православного вероисповедания. В городе имелись бакалейные, хлебные, лесные лавки, винокуренный завод; дети получали образование в городских училищах, гимназиях; были открыты библиотеки и читальни, имелась городская больница, аптека [1, с. 115–121]. В отчете Царевококшайского городского общественного управления за 1910 год отмечалось, что «купцы и некоторые мещане, а также проживающие в городе крестьяне занимаются торговлей… Некоторые… выраба-тывают строевой и дровяной лес, корыта, кадки и другие кустарные изделия для сплава в Казань и низовые поволжские города… Большинство же мещан, арен-дуя у города землю, занимается хлебопашеством и огородничеством»1.
Мирную, размеренную жизнь уездного Царевококшайска разрушило сообще-ние о начале войны. 30 июля 1914 года состоялось 40 чрезвычайное земское со-брание Царевококшайского уезда, на котором рассматривались вопросы об ока-зании помощи российскому правительству в военное время. По предложению председателя Царевококшайской управы Н. Черкасова делегатами собрания был отслужен молебен о «о даровании воинству победы над дерзновенным врагом». В церквах и соборах города прошли молебны. Горожане разделили общий патри-отический подъем, свято веря, что «защищая честь и славу Родины, русский народ в могучем порыве стихийно сметет вероломного врага, дерзнувшего посягнуть на достоинство Великой России»2.
С началом войны картины проводов в армию разрушили традиционный усто-явшийся ритм Царевококшайска. В первые месяцы войны в действующую армию были призваны сотни жителей города, в их числе городской староста И. А. Дружи-нин1 [4], врачи земской больницы И. В. Репьев2, Я. Розенберг, помощник бухгал-тера управы В. С. Кирпичников, земский почтарь С. К. Столяров3 и многие другие.
Все понимали, что война – это не парадный марш, а боль, кровь, слезы, смерть… Город готовился к приему раненых и увечных воинов. К октябрю 1914 года бы-ли отведены и подготовлены 75 мест в земской больнице, в арестном помещении и Богородице-Сергиевском женском монастыре4. В ноябре 1914 года на 41-м чрез-вычайном уездном земском собрании, рассматривался вопрос о захоронении умерших воинов. Было принято решение хоронить их «на особо отведенных ого-роженных… участках на приходских кладбищах, с сооружением в приходских церквах и мечетях досок в ознаменование жертв отечественной войны. …Дабы такие особые братские кладбища, обсаженные впоследствии деревьями и обне-сенные решеткой, служили напоминанием последующим поколениям о жертвах Великой Европейской войны»5. К сожалению, в Йошкар-Оле такие памятные дос-ки не сохранились…
В условиях войны особое значение приобретала деятельность городских вла-стей по обеспечению нормальной жизни города, недопущению беспорядков и паники, решению вопросов хозяйственного и социального назначения. Одной из приоритетных задач городских властей было обеспечение продовольственной безопасности населения. В годы войны в несколько раз повысились цены на му-ку, мясо, керосин, спички. Недостаток продуктов питания и промышленных то-варов приводил к усилению спекуляции. Для борьбы со спекулятивным повыше-нием цен на предметы первой необходимости была создана Царевококшайская уездная комиссия, в ее состав вошли городской староста Н. Г. Корепов, предсе-датель Царевококшайского общества потребителей В. К. Шалавин6.
Горожане, недовольные ростом цен на жизненно важные продукты и товары первой необходимости, проявляли активность в вопросах борьбы со спекулян-тами: сообщали членам комиссии о том, кто и чем торгует по завышенным це-нам, а члены комиссии совершали рейды в лавки торговцев, проверяли досто-верность полученной информации, контролировали цены на товары в базарные дни. Среди торговцев, намеренно завышающих цены на товары и продукты первой необходимости (чаще всего упоминаются в документах сахар, соль), были как горожане, так и приезжие из различных уездов Казанской губернии. В архиве имеются документы о наказании спекулянтов, конфискации у них товара и даже заключении под стражу в арестном доме г. Царевококшайска7.
На заседаниях уездной земской управы рассматривались вопросы о ремонте дорог и мостов в городе Царевококшайске, запрещении продажи спиртных напит-ков, о состоянии дел в городской больнице и увеличении жалования медицинскому персоналу, о физическом развитии учащихся начальных классов и другие1.
Документы архива позволяют говорить о том, что и в условиях военного вре-мени городские власти заботились о социокультурной сфере, стараясь воплотить в жизнь проекты, которые были разработаны еще в мирное время. Например, в апре-ле 1915 года Царевококшайская уездная земская управа решала вопрос о преоб-разовании реального училища в г. Царевококшайске в классическую гимназию, что дало бы возможность в дальнейшем ее выпускникам получить высшее обра-зование.
Первая мировая война добавила в общественную жизнь и повседневность го-рода такую проблему, как забота о непосредственных участниках военных действий, о тех, кто пострадал от этих действий. Например, из городских капиталов выде-лялись суммы на выдачу пособий семьям военнослужащих, мобилизованных на фронт, а семьям, оставшимся без кормильцев, оказывалась помощь в уборке урожая2, их обеспечивали посевным материалом, давали во временное пользова-ние лошадей, сельскохозяйственный инвентарь3.
Первая мировая война вызвала внутри Российской империи передвижение населения с занимаемых неприятелем местностей. Люди, отчасти добровольно, отчасти по распоряжению военных властей, покидали места постоянного прожи-вания. По мере того, как они прибывали во внутренние районы страны, возникал вопрос об их устройстве и расселении на новых местах.
Руководителям города Царевококшайска предстояло решать сложнейшие во-просы, связанные с регистрацией, устройством и расселением беженцев. На чрез-вычайном заседании Царевококшайского уездного комитета Всероссийского земского союза, состоявшемся 6 августа 1915 г., постановили «…организовать справочное бюро по приисканию занятий беженцам, бюро по приисканию квар-тир для беженцев, бюро по сбору пожертвований деньгами и вещами…». Для раз-мещения беженцев были выделены помещения в Царевококшайском городском училище, церковных сторожках при Соборной, Троицкой церквах, монастырской гостинице, в доме Булыгина, Чулкова, при земской больнице. Беженцы прибыва-ли партиями, семьями, вели за собой скот – лошадей, коров.
В телефонограмме на имя Казанского губернатора, отправленной Царевокок-шайской уездной земской управой 22.09.1915 сообщалось, что в город Царево-кокшайск «прибыло 1230 беженцев, 137 голов скота. На пути следования [еще] 1685 человек, 550 голов скота. Положение их ужасное. Голодают. Недостаток теплой одежды. Появляются заболевания… Местные средства иссякли»4. Корепов Николай Григорьевич, бывший в то время городским старостой, просил выде-лить городу «не менее 2000 рублей… на прокорм скота и беженцев и на выдачу им суточного довольствия»1. Деньги выделялись, но их не хватало на удовлетво-рение даже самых насущных проблем беженцев. Несмотря на финансовые труд-ности, в городе организовывались питательные и распределительные пункты для беженцев. В 1915 году в г. Царевококшайске и прилегающих к нему окрестных волостях было размещено 5000 беженцев из Холмской, Гродненской губерний.
Большой вклад в дело устройства беженцев внесли благотворительные орга-низации – Комитет ее императорского величества княжны Татьяны Николаевны по оказанию временной помощи пострадавшим от военных действий, Царевокок-шайский уездный комитет помощи беженцам – которые заботились о детях-си-ротах, занимались выдачей пайка, организацией питательных и распределитель-ных пунктов, регистрацией беженцев, снабжением одеждой людей, лишившихся крова. Проводили лотереи, деньги от которых поступали в пользу беженцев. Так, осенью 1915 года в г. Царевококшайске при активном участии городских вла-стей, общественности и благотворительных организаций была проведена лоте-рея-аллегри. Билеты продавались по 20 коп., из пяти тысяч билетов 413 были выигрышными. Продали 3230 билетов, выручили более 600 рублей2.
В отчетах Царевококшайской земской управы имеются документы об участии населения в оказании помощи беженцам, больным и раненым воинам, семьям, оставшимся без кормильцев. В Царевококшайске сбор пожертвований принимали специально уполномоченные люди – городской староста, священники городских соборов и церквей, начальники учебных заведений3. Собранные деньги они переда-вали в Царевококшайскую уездную управу два раза в месяц. Следует отметить, что велся очень строгий учет всех поступающих и расходуемых средств. Сохранились записки, счета, чеки, отчеты, расписки о перечислении средств в Царевококшайский комитет Красного Креста, о выдаче денег на пошив ботинок для бедных гимнази-сток4, о покупке сушек, сухарей, черного и белого хлеба5, пособий на содержание сирот6.
В сентябре 1915 года комиссией Казанского губернского отделения Комитета ея императорского высочества Великой княгини Елисаветы Федоровны, членами которого были городской староста Н. Г. Корепов и помощник городского ста-росты М. П. Полубарьев, рассматривался вопрос об открытии при Царевокок-шайском Богородице-Сергиевском монастыре приюта-школы для детей воинов с обучением их портняжному и сапожному ремеслу. Кроме того, в связи со зна-чительным увеличением численности горожан за счет семей беженцев прини-мались все возможные меры к обучению прибывших в город Царевококшайск детей школьного возраста, обеспечению их необходимыми учебниками, канце-лярскими принадлежностями, обувью и питанием.
В годы войны заметно возросла социальная активность женщин, особенно в сфере благотворительности. При Царевококшайской женской гимназии в ав-густе 1914 года был организован кружок для местных дам и учениц, которые занимались изготовлением из пожертвованного холста белья для больных и ра-неных воинов1. Часть изготовленных ими вещей отправлялась в Казань, а другая часть оставалась на месте, т. к. была необходима для обеспечения бельем ране-ных, прибывающих в Царевококшайск.
Жители города приносили холст, сорочки и кальсоны, нитки, салфетки и поло-тенца, продукты питания, папиросы и табак, сухари2. Все собранные пожертвова-ния доставлялись на повозках сначала в Казанское общество Красного креста, а затем отправлялись на фронт. В начале 1915 года на имя Царевококшайской земской управы и ее председателя пришла благодарность от председательницы Казанского общества Красного креста Елизаветы Николаевны Боярской за пожерт-вования, собранные среди населения уезда3. В марте 1915 года в Царевококшайске был организован сбор средств на строительство дома инвалидов в г. Казани4, регу-лярно проводились акции по отчислению сумм от месячного заработка работа-ющих горожан в пользу больных и раненых воинов5, по сбору пожертвований в фонд детям погибших воинов6. Эти пожертвования совершали различные слои населения. Жители города вносили посильный вклад в работу комитетов и орга-низаций, чья деятельность была направлена на оказание финансовой помощи действующей армии, беженцам, больным, раненым и увечным воинам.
Одной из примет военного времени явилось наличие военнопленных в городе. В Царевококшайске находились офицеры и солдаты австро-венгерской и германской армий, взятые в плен в основном в конце 1915 и начале 1916 гг. [2, с. 31]. Из ста с лишним офицеров в контингенте пленных 1916 года один имел чин майора, чет-веро были капитанами, девять – штабс-капитанами, и остальные – поручики, подпо-ручики, лейтенанты, прапорщики и кадеты7. Число офицеров в 2–3 раза превышало число солдат. Пленные офицеры получали довольно приличное по тем временам жалование – 50 рублей, имели право выходить в город на один час в строго опреде-ленное время8. В фонде «Воинский начальник Царевококшайского уезда Казанской губернии» есть именные списки военнопленных, ведомости об их числе и передви-жении, сведения о гражданских специальностях. Так, в мае 1916 года в городе Царе-вококшайске содержались сто пленных офицеров, до войны работавших учителями, инженерами, юристами, врачами, были журналисты, геолог, бухгалтер, нотариусы9.
Из истории пребывания военнопленных австро-венгерской и германской армий в Царевококшайском уезде Казанской губернии
20 июля 1914 года император Николай II подписал Высочайший манифест об объявлении военных действий между Россией и Германией, Российская импе-рия вступила в Первую мировую войну. Война резко изменила привычный уклад жизни людей. Многие семьи лишились кормильцев, в центральные районы стра-ны хлынул поток беженцев с окраинных территорий, разоренных войной. Одним из аспектов военного времени была проблема размещения военнопленных не-приятельских армий на территории Российской империи.
В октябре 1914 года было утверждено «Положение о военнопленных», в ко-тором рассматривались вопросы надзора и содержания, довольствия и т. д. С во-еннопленными, как с «законными защитниками своего Отечества», надлежало «обращаться человеколюбиво», они имели право исполнять свои религиозные обряды, имущество пленных (за исключением лошадей и оружия) считалось неприкосновенным1.
На территории Царевококшайского уезда Казанской губернии также находи-лись пленные воины германской и австро-венгерской армий. Информация об их размещении также содержится в документах, хранящихся в Государственном архиве Республики Марий Эл. В фонде «Воинский начальник Царевококшайского уезда Казанской губернии» имеются сведения о зачислении военнопленных на де-нежное довольствие, получении почтовых переводов на имя пленных и выдаче им денежных средств, направлении на лечение в земскую больницу и другое.
Прибытие военнопленных в г. Царевококшайск ожидалось в январе 1915 года, однако вплоть до октября уездный воинский начальник отчитывался в губерн-ский центр об отсутствии пленных, за исключением австрийца Альберта Дорои, который состоял под следствием и в марте был переправлен в г. Казань, и Ру-дольфа Раика из команды военнопленных, следующих в г. Яранск, который забо-лел в пути и находился в Царевококшайской земской больнице2.
Первая партия военнопленных в количестве 21 человека прибыла в г. Царево-кокшайск в октябре 1915 года. Это были офицеры и прапорщики австро-венгер-ской армии – Карл Штарк, Адольберт Ласло, Александр Айзенберг, Карл Арнульд и другие3. В Царевококшайск была направлена телеграмма командующего вой-сками Казанского военного округа о содержании пленных. Офицеров предлагалось размещать «без особой роскоши», но с предоставлением всего необходимого, в течение одного часа в сопровождении конвоя им разрешалась прогулка по ули-цам, где было меньше народа, общение с посторонними лицами воспрещалось. О строгости соблюдения последнего пункта говорит тот факт, что в марте 1916 года военнопленный Александр Барто был арестован на 7 суток за разговор с немкой, а солдат, «окарауливающий пленных», получил 10 суток ареста4.
По данным на январь 1916 года пленные офицеры были размещены в двух домах: доме Корепова в Воздвиженской слободке и доме Чернова на Кирпичной улице (территория современной Красноармейской слободы и ул. Коммунистиче-ской). Нижние чины размещались в доме Лебедева на Кирпичной улице, там же была открыта мастерская для изготовления и починки обуви и белья, в которой работали пленные.
В информации уездного воинского начальника особо отмечалось, что «все три дома теплые, сухие и вполне соответствуют своему назначению». Владельцы домов получали денежные средства «за расквартирование пленных» по согласо-ванию с Городской управой. Офицеры были размещены с относительным ком-фортом – каждый имел кровать с собственной постелью и тюфяком, в помещении находилась вся необходимая обстановка: вешалки, умывальники, столы, табуре-ты. Нижние чины спали на нарах, у каждого был свой соломенный тюфяк и по-душка. В течение одного часа в сутки была разрешена прогулка, раз в неделю – посещение бани. Кроме того, пленные офицеры получали ежемесячно по 50 рублей, нижние чины довольствовались «ежедневно горячею пищею»1. Денежная сумма, выдаваемая офицерам, может считаться достаточной при сравнении с жалованием некоторых должностных лиц Царевококшайского земства. Например, в октябре 1915 года помощник провизора земской аптеки Рапопорт получал 32 рубля 6 ко-пеек, фельдшер Царевококшайской больницы Никитин – 36 рублей 28 копеек, т. е. даже меньше, чем предназначалось пленным2. Помимо денежного содержания, военнопленные имели право получать переводы из дома. Если судить по доку-ментам, денежные средства стали поступать практически сразу же после прибы-тия первой партии пленных в Царевококшайск. В частности, в приказах воинского начальника за январь 1916 года имеются сведения о выдаче 50 рублей поручику Адольберту Ласло, 59 рублей – поручику Раймонду Камерле и др.3.
В феврале 1916 года в Царевококшайск прибыла следующая крупная партия военнопленных. Среди них был 61 подданный Австро-Венгрии и 5 подданных Гер-манской империи: поручики, лейтенанты, прапорщики, кадеты, 1 майор4.
В документах имеются сведения о специальностях военнопленных, прожи-вавших в Царевококшайске. По данным на май 1916 года, среди пленных, кото-рых к тому времени насчитывалось свыше ста человек, было 10 учителей, 9 про-фессоров, 7 юристов, 1 инженер, 5 электротехников, 8 сапожников, 3 слесаря, 1 плотник и другие5.
В июне 1916 года были утверждены «Правила содержания военнопленных офи-церов» и «Правила содержания военнопленных нижних чинов» в пунктах водворе-ния Казанского военного округа. Для офицеров был установлен следующий распо-рядок дня: в 8 утра подъем, затем завтрак, с половины десятого – время для прогулок и «допущенных занятий» обед между 12 и 2 часами дня, потом снова «дозволенные занятия», между 6 и 8 часами – ужин, в 8 часов – проверка, отбой в половине десятого вечера. Распорядок дня нижних чинов четко не регламен-тировался, а устанавливался начальником «пункта водворения» в зависимости от привлечения пленных к работам. Особое внимание обращалось на питание. «Никакой экономии от довольствия военнопленных нижних чинов не должно быть ни в каком случае. Если каким-либо образом образовался излишек денег, таковой расходовать на улучшение пищи военнопленных... Строго следить, за тем, чтобы все доставляемые для пленных продукты были свежи и клались в котел полно-стью», – говорилось в Правилах1.
Следует отметить, что документы о содержании и размещении пленных в Ца-ревококшайске относятся в основном к 1915–1916 годам. Сведений за 1917 год практически нет. Следующие данные относятся только к 1918 году. Материалы содержатся в фонде «Краснококшайский уездный Совет рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов Казанской губернии и его исполнительный коми-тет». В фонде представлены сведения о количестве пленных, их заявления о пе-ремене места жительства, корреспонденция на немецком языке.
Примечательно, что на общем собрании Царевококшайского уездного совета солдатских и крестьянских депутатов 30 января 1918 года присутствовал пред-ставитель от военнопленных, проживавших в городе (фамилия не указана). В духе времени он выступил с речью, в которой приветствовал Октябрьскую революцию, отметил «благодеятельную деятельность» Совета депутатов, в связи с чем, по его словам, «тяжелое положение военнопленных сделалось выносимым»2. Однако до-кументы показывают, что положение пленных не улучшалось, а скорее наоборот, стало сложнее. Уже в 1918 году они подавали заявления о перемене места жи-тельства в связи с невозможностью заработать на пропитание, а 50 рублей жало-вания в условиях роста цен и дороговизны уже не могли обеспечить достойных условий проживания3.
По данным на март 1918 года, в Царевококшайске находились 77 пленных офи-церов, 28 нижних чинов, из них только 2 германской армии4.
В сентябре 1918 года была образована Царевококшайская уездная коллегия о пленных и беженцах, которая произвела учет «бывших вражеских военных и гражданских пленных»: всего по данным коллегии за период Первой мировой войны в уезде находилось 222 военнопленных австро-венгерской и германской армий5.
Документы архива Республики Марий Эл, отражающие события Первой ми-ровой войны, разнообразны по форме и содержанию, они представляют интерес как исторический источник и как свидетельство настоящей человеческой траге-дии, затронувшей огромное количество людей. Жителям уездного города Царе-вококшайска удавалось решать насущные жизненные проблемы, вызванные условиями военного времени и в целом справляться с трудностями.
Следует отметить, что все вышеназванные материалы – лишь небольшая часть документов, рассказывающих о жизни уездного города Царевококшайска в годы Первой мировой войны. Каждая из затронутых тем вполне может стать самостоятельной темой исследования и заслуживает глубокого, детального изучения.
Библиография
1. Йошкар-Оле 420 лет. (1584–2004). Документы и материалы по истории города. Йошкар-Ола, 2004.
2. Кириллов Г. И. Австро-германские военнопленные в уездном Царевококшайске (1915–1918 гг.) // Марийский археографический вестник. 1995. № 5.
N.A. Lukinysh E. A. Popova
TSAREVOKOKSHAISK COUNTY IN THE FIRST WORLD WAR (ACCORDING TO THE STATE ARCHIVES MARI EL REPUBLIC)
The article presents the rare materials from the State Archives of the Republic of Mari El, which allow the reconstruction of some aspects of the life of citizens during the war.
Keywords: Tsarevokokshaisk, First World War, the Zemstvo, refugees, prisoners.
[name_en] => TSAREVOKOKSHAISK DISTRICT IN THE FIRST WORLD WAR (ACCORDING TO THE STATE ARCHIVES OF THE REPUBLIC OF MARI EL)
[annotation_en] => The article presents the rare materials from the funds of the State Archives of the Republic of Mari El, which allow reconstructing some aspects of the life of citizens during the war. The First World War remained forgotten for a long time, being an object of only academic interest, it was considered "imperialistic", "aggressive", "unjust". Nevertheless, it was a "war for peace", a "war against war" for its contemporaries, it was called "The Great European War", "The Second Patriotic War".
[text_en] => The article presents the rare materials from the funds of the State Archives of the Republic of Mari El, which allow reconstructing some aspects of the life of citizens during the war. The First World War remained forgotten for a long time, being an object of only academic interest, it was considered "imperialistic", "aggressive", "unjust". Nevertheless, it was a "war for peace", a "war against war" for its contemporaries, it was called "The Great European War", "The Second Patriotic War".
[udk] =>
[order] => 9
[filepdf_ru] => 118_ru.pdf
[filepdf_en] => 118_en.pdf
[download] =>
[section_ru] => СТАТЬИ И СООБЩЕНИЯ
[section_en] => ARTICLES AND POSTS
[authors] => Array
(
[0] => Array
(
[author_ru] => Надежда Аркадьевна Лукиных
[author_en] => Nadezhda A. Lukina
)
[1] => Array
(
[author_ru] => Екатерина Александровна Попова
[author_en] => Ekaterina A. Popova
)
)
)
[9] => Array
(
[id_section] => 12
[id] => 119
[id_journal] => 6
[name_ru] => МАТЕРИНСТВО КАК СОЦИОБИОЛОГИЧЕСКОЕ ЯВЛЕНИЕ: ПСИХОЛОГИЯ, ФИЛОСОФИЯ, ИСТОРИЯ
[annotation_ru] => В статье рассмотрен феномен материнства в современных философских, социологических, психоаналитических концепциях. Рассматривая материнство как социобиологическое явление, автор подчеркивает значимость подобного рода исследований для историков при изучении общественных умонастроений, рассмотрении материнства не только как социального феномена, но и в качестве идеологемы с учетом эволюции общественного сознания и культуры.
Ключевые слова: материнство, феминизм, психоанализ, биологический детерминизм, эссенциализм, социальный конструктивизм, гендерная концепция, материнская идентичность.
В современных философских, социологических, психоаналитических концеп-циях материнство – одна из излюбленных и, можно сказать, модных тем. Однако она стала таковой сравнительно недавно, в последние три десятилетия. История смены представлений о том, как и в каком направлении следует изучать такой, казалось бы, исследованный и «естественный» для каждого феномен, как мате-ринство, показательна: она отражает не только процесс вытеснения одних науч-ных парадигм другими, но и «востребованность» тех или иных концепций в зависимости от изменений социального и политического контекста.
[text_ru] => В статье рассмотрен феномен материнства в современных философских, социологических, психоаналитических концепциях. Рассматривая материнство как социобиологическое явление, автор подчеркивает значимость подобного рода исследований для историков при изучении общественных умонастроений, рассмотрении материнства не только как социального феномена, но и в качестве идеологемы с учетом эволюции общественного сознания и культуры.
Ключевые слова: материнство, феминизм, психоанализ, биологический детерминизм, эссенциализм, социальный конструктивизм, гендерная концепция, материнская идентичность.
В современных философских, социологических, психоаналитических концеп-циях материнство – одна из излюбленных и, можно сказать, модных тем. Однако она стала таковой сравнительно недавно, в последние три десятилетия. История смены представлений о том, как и в каком направлении следует изучать такой, казалось бы, исследованный и «естественный» для каждого феномен, как мате-ринство, показательна: она отражает не только процесс вытеснения одних науч-ных парадигм другими, но и «востребованность» тех или иных концепций в зависимости от изменений социального и политического контекста.
1. Господство биологического детерминизма и эссенциализма
Материнство привлекло внимание исследователей в связи со взрывом интереса к фрейдистским интерпретациям детства и психоаналитическому анализу дет-ских переживаний. Дискуссиями об этом были отмечены 20-е годы прошлого столетия. Психоанализ дал исследователям язык1, на котором стали общаться многие изучающие семейные отношения, однако сама мать (и, следовательно, материнство) интересовали психоаналитиков лишь постольку, постольку родив-шая и воспитывающая ребенка женщина находилась до поры до времени в не-разрывной связи с ним. Психоаналитики довоенного времени не ставили задачи проблематизировать две основные стадии в материнстве, кардинально различные именно с психологической точки зрения, а также с точки зрения включенности женщины в социальную жизнь: стадию вынашивания и рождения ребенка и стадию его воспитания, не заинтересовались особенностями становления матери-личности, развитием ее эмоционального мира1. Практически вся психологическая, да и фило-софская литература первой половины нашего столетия основывалась на принципах биологического детерминизма, то есть рассматривала пол (половое поведение, психологию пола и т. п.) в качестве производного от биологического строения.
Тем не менее женщины-психоаналитики 30-х гг. – А. Фрейд и Х. Дойч – пер-выми поставили ряд проблем, имеющих значение для понимания процессов социализации в разные исторические эпохи. Особо стоит выделить Х. Дойч с ее теорией трех стадий развития отношений между дочерью и матерью: «любовь» в раннем детстве – «ненависть» в подростковом и раннем юношеском возрасте – «привязанность» в период взрослой жизни, которая – по мнению Х. Дойч – все-гда бывает гиперкомпенсацией чувства ненависти, испытанного ранее2.
Западная психологическая литература послевоенного времени, а особенно 1960–1970-х гг., была отмечена попытками пересмотреть всю старую эпистемо-логию (теорию познания) и восполнить ряд пробелов. Неслучайно именно в это время появилась тенденция рассматривать материнство как такой аспект в част-ной жизни женщины, который не обязательно превалировал, но мог быть равно-значным с другими ее сферами (дружбой, влюбленностью и любовью, пережива-нием одиночества и т. д.)3.
Весьма существенным поворотом в психологических толкованиях феномена материнства стало изучение периода родов как лиминального (переломного и «травматического») в женской психике, психологические исследования мен-струирующих женщин как переживающих «ложные роды», а также сопостави-тельный анализ душевного состояния некормивших женщин, кормящих матерей и женщин, помнящих свои ощущения в период лактации4. Те же годы были отме-чены пристальным вниманием не только к материнско-сыновьим (окрашенным, по Фрейду, эдиповым комплексом), но и к материнско-дочерним отношениям, особенно ранним, которые принято относить к так называемым «доэдипальным», предваряющим развитие эдипова комплекса у детей5. Концептуально новыми в среде психологов были признаны также работы ряда американских социологов (М. М. Джонсон, Л. Р. Форсей, Л. Блам): все они концентрировали внимание на динамике эволюции отношений в «неразрывной паре» («диаде», «фрейме») мать-и-дитя с точки зрения конструирования образа «сильной матери», влияния этого образа на направление и особенности социализации ребенка, на социаль-ную группу и, в конечном счете, на общество в целом1.
Общим базисом буквально всех западных психоаналитических концепций (в Рос-сии негласный запрет на поиск позитивного в трудах З. Фрейда вообще практи-чески исключил теоретические поиски в этом направлении) был биологический детерминизм, который феминистские философы назвали позже эссенциализмом (от англ. essential – непременный, обязательно существующий): все толкователи материнства и проблем пола вообще разделяли тогда представление об имма-нентности деления всего живого на два пола (как в библейском мифе о Ноевом ковчеге) и имманентной же связанности проблем материнства с проблемами женской (и прежде всего женской!) психики, системы ценностей, повседневной жизни и т. п.2. Особенно это чувствовалось в работах, написанных мужчинами о женщинах и «женскости» проблемы материнства3.
60–70-е годы были отмечены, в частности, сравнительно широким научным обсуждением вопроса об извечности и безусловной присущности женщинам «материнского инстинкта». Среди участников дискуссий были авторы, убежден-ные, что пресловутый «инстинкт» в той или иной форме реализуется и проявля-ется и у нерожавших, бездетных и т. п. женщин, оказавшись обращенным на так называемых «иных близких» (не детей)4. Иные специалисты основывались на функционалистских и рационалистских посылках («женщина острее чувствует необходимость продолжения рода и защиты потомства», «она искони более ори-ентирована на ответственность и на одного партнера-отца ребенка, а мужчина – на пребывание «вне дома», на смену партнерш» и т. д.)1. Третьих же, находив-шихся в поиске некоего «биологического субстрата материнского поведения», заносило в этих исканиях в области, весьма далекие от социальных (скажем, пси-хоаналитик Ю. Кестенберг пытылась доказать высокую степень корреляции между сексуальной удовлетворенностью женщины своим партнером и ее способ-ностью быть хорошей матерью2). Были даже попытки доказать, что материнский инстинкт закладывается на «хромосомном уровне», когда в утробе женщины формируется именно девочка – потенциальная мать3.
Разумеется, в биологическом детерминизме (не доведенном, конечно, до аб-сурда, а в концепции как таковой) можно найти основы многих современных теорий и базирующихся на них путей выхода из тех или иных кризисных ситуа-ций. Биологические детерминисты – и были, и остаются, как правило, – жестки-ми традиционалистами. Поэтому именно они стали авторами и горячими сторон-никами так называемой «алармистской» (от франц. alarme – тревога) концепции семьи, первыми среди социологов заговорили об утрате важнейших ценностей, цементирующих семейные отношения и призвали заняться направленным сохра-нением всего достойного и значимого в семейных традициях и обычаев предков. Те из традиций, которые связаны с материнством, принадлежали, с их точки зре-ния, к первому ряду, то есть были приоритетными и самыми значимыми4.
2. Марксистско-феминистское направление 1970–1980-х годов
Изложенные выше взгляды сторонников психоаналитических и просто психоло-гических концепций не исчерпывали многообразия подходов и толкований материн-ства в разные исторические периоды. Теоретические подходы М. Вебера, Х. Спенсера и в особенности К. Маркса к изложению истории еще были очень и очень попу-лярны, а марксистская парадигма в целом еще не была дискредитирована политиче-скими событиями. Поэтому в западной социологической литературе 70–80-х годов появлялись нередко весьма серьезные по детальности разработки и марксистские по духу интерпретации социально-экономических аспектов материнства.
Поскольку для марксистов одним из важнейших вопросов всегда оставался вопрос о разделении труда, постольку феминистки марксистской ориентации подчеркивали значимость материнской функции именно в этом аспекте, ставшей – по их мнению – одной из основ социального неравенства (Х. Хартмэнд, Э. Фер-гассон и др.). Любопытно, что именно феминистки-этнологи марксистской ори-ентации, интересовавшиеся ходом процесса разделения труда, первыми отметили факт особенного участия в «вынянчивании» малышей не столько их биологиче-ских матерей, сколько детей, подростков и стариков в семьях и общинах1. Одна-ко эти исследователи ограничились констатацией данного явления и не развили его до критики якобы от века существующего «природного предназначения» женщины. Напротив (и парадоксально), они выводили свои заключения из тезиса о «доисторическом» (существовавшем в первобытных обществах) разделения тру-да2, при котором мужчины охотились, а женщины занимались детьми.
Не скрывавшие своих марксистские пристрастий, эти исследователи говорили и о другом – прежде всего, о неоплаченном (и следовательно, социально нерав-ном) женском труде в семье, «который редкий из экономистов соглашается счи-тать трудом производительным»3. Именно в семье – вслед за Ф. Энгельсом – они искали истоки социального угнетения, именно семью считали «главным посред-ником» в создании неравноправного статуса женщины. Таким образом, марк-систско-феминистские исследования закрыли те «белые пятна» в философском толковании и истории материнства, проанализировали такие его стороны, кото-рые постоянно ускользали от внимания, например, психологов-теоретиков иной политической ориентации.
Несмотря на «революционный подтекст», то есть стремление доказать сомне-вающимся необходимость перемен социального статуса женщины, марксистская концепция материнства была сверхэссенциалистской: материнство рассматрива-лось в ней как социально, психологически и биологически предопределенная «природная функция» женщины, без которой невозможно воспроизводство ин-дивидов. Но как воспроизводились стереотипы феминности, что они собой пред-ставляли и какое место занимали в них представления о содержании материнства – такие вопросы марксистами и их сторонниками не ставились. «В самом акте ма-теринства женщине навязываются существующие ценности. Рационалисты-марксисты всегда (хотя и тщетно) пытались пренебречь этим драматическим ас-пектом истории полов», – так резюмировала положение классик феминизма XX в. Симона де Бовуар4.
3. Структурализм 60-х гг.: новые представления о материнстве как социаль-ном конструкте и их осмысление феминистками
Главнейшими достижением западной философии и социологии 60-х гг., поз-волившими «оторваться» от биологического детерминизма начала века, были теории социального детерминизма и социального конструирования К. Мангейма, П. Бергера и Т. Лукмана1. Их основной тезис сводится к тому, что окружающий нас мир скорее (и в большей степени) «сконструирован» людьми, нежели пре-допределен природой. Господствующий в послевоенной американской социоло-гии 1960-х годов структурно-функциональный анализ Т. Парсонса позволил представить общество как жесткую конструкцию, в которой женщина считалась ответственной за экспрессивную функцию, а мужчина – за инструментальную2. Легко догадаться, что этот постулат не соответствовал знаниям и опыту женщин. Однако феминистки многое позаимствовали из самой концепции «социального конструирования» и немало преуспели в развитии парсоновских идей.
Знаменитый тезис Симоны де Бовуар «Женщиной не рождаются, женщиной становятся», высказанный в прошлом столетии, стал символом веры социального конструктивизма в феминистской философии. Статус женщины и кажущееся есте-ственным различие между мужским и женским, заявили «социальные констукти-вистки», не имеет биологического происхождения. Он – лишь способ интерпрета-ции биологического, закрепленный писанными и неписанными законами общества3.
К числу разнообразных публикаций, связанных с философскими аспектами феномена материнства и основанных на этих новых «конструктивистских» вея-ниях, должны быть причислены в первую очередь работы американских социо-логов и философов. Их место и значимость в общей «эпистемологии материн-ства» в том, что они были созданы женщинами (и, как правило, матерями!) – учеными. Это значит, что их авторы обладали раздвоенным самосознанием (идентичностью), с возможностью ощутить и осмыслить соответствие или несо-ответствие их конкретного опыта и абстрактной научной деятельности. Кроме того, как неизменно подчеркивают феминистки, как «знание угнетенного всегда глубже и точнее знания угнетающего», так и исследования материнства, напи-санные женщинами-матерями априори являются более репрезентативными4. По мнению одной из американских философов-феминисток, Дж. Флэкс, рацио-нальный ум мужчины не в состоянии понять опыт женщин, связанный с детьми. Он познается, писала она, только «через включение эмоционального опыта – опы-та отношений заботы, сострадания», а у большинства мужчин-исследователей «он [якобы! – Н. П.] недостаточен»5.
Едва ли не самое известное из исследований, написанных с позиций социаль-ного конструктивизма принадлежит перу Андриенны Рич1. Ее книга «Рожденная женщиной» с подзаголовком «Материнство как опыт и социальный институт» произвела настоящий переворот в научной литературе середины 1970-х гг., по-скольку была яркой попыткой свободного соединения философии и выписок из cтатистических и литературных источников, личных переживаний, свидетельств «референтных групп», коими выступали подруги и приятельницы автора книги. Целью подобного соединения был разносторонний анализ материнства как соци-ального феномена. Феминистская позиция А. Рич нашла явственное выражение в выводах ее исследования: в отличие от биологических детерминистов, искав-ших тесные связи между потенциальным материнством и сексуальностью, А. Рич поставила во главу угла детерминизм общественный. Характер материнства, со-держательность отношений родительницы и ребенка определялись во все времена, полагала А. Рич, не некой «женской природой» или «женским предназначением», а сложно конструируемыми общественными ожиданиями. Поэтому в книге А. Рич явственно звучал протест против социального подчинения женщины, осуществ-ляемого через законодательное ограничение женского права на аборт2, через мо-нополизм мужских взглядов в научном мире (в том числе в гинекологическом). А. Рич уверенно доказывала, что принцип равных прав еще не означает равен-ства возможностей и показывала, как «тают» перспективы самореализации жен-щин в бизнесе, науке, государственной деятельности из-за необходимости нести основное бремя воспитания детей в семье (к ним А. Рич относила и пропаганду образа неработающей многодетной матери).
Современницей и соотечественницей А. Рич – другой известнейшей феми-нисткой, Нэнси Чодоров – также был написан ряд трудов по философии и со-циологии материнства3. В ставшей (за 20 лет) классической книге Н. Чодоров «Воспроизведение материнства»4 было убедительно доказано, что содержание тех или иных отношений между матерью и ребенком, как и самооценка матерью собственных действий, формируются за счет «внешнего мира» в куда большей степени, чем за счет заложенного биологически или психологически, хотя само материнство, полагала Н. Чодоров, – явление биосоциальное. Если З. Фрейд полагал, что «анатомия – это судьба», что пол человека – производное от его анатомического строения, то Н. Чодоров и феминистки конца столетия (отклик-нувшиеся в известном смысле на достижения медицины в области транссексуа-лизма и на социальную легализацию трансвестизма) отвергли эту «очевидность».
Пол, подчеркивала Н. Чодоров, – это, действительно, биологическая данность, константа, но все с ним связанное – это приписанный (аскриптивный) статус. Таким образом, социальные проявления половой принадлежности выступали в ее исследовании как достигаемые, конструируемые психологическими, культурными и социальными средствами. Досконально проанализировав современную психо-аналитическую, медицинскую и, разумеется, философскую и социологическую литературу, Н. Чодоров отвергла саму мысль о существовании какого-то «мате-ринского инстинкта» и попыталась показать механизмы репродукции привычек и стереотипов сознания, касающихся матерей и материнства, в семье нуклеарно-го типа. Она вступила в полемику с одной из своих коллег – Джулиэт Митчел (автором книги «Психоанализ и феминизм»)1, доказывая, что материнско-детские отношения социальны от начала и до конца, что в них нет никаких «предсоци-альных» элементов, как нет никакой «асимметрии» в базисе отношений мать/дитя и отец/дитя (Дж. Митчел склонялась-таки, что первоначально мать для ребенка является чем-то «досоциальным», отец – с самого начала олицетво-ряет и репрезентирует общество и культуру). Но «женщины становятся матерями, потому что их воспитывают матери в этом направлении, а мужчины – воспитан-ные также матерями – чаще всего теряют или сильно уменьшают (редуцируют) свою родительскую функцию, потому что в этом заинтересовано общество», – заключала Н. Чодоров2.
Таким образом, материнство в концепции социальных конструктивистов пред-стало как биосоциальный феномен, в котором социальная часть – безусловно – сильнее биологической3. Благодаря такому подходу в определении понятия «ма-теринство» появилось важное добавление. Если биологические детерминисты и традиционная наука, говоря о материнстве, имели в виду лишь отношения ма-тери и рожденного (или воспитываемого) ею ребенка, то в 70-е годы под опреде-ление «материнских» попали и «идеологически оформленные чувства или мо-ральное отношение женщины к другому человеку или целому миру»4.
Проблемное поле «материнства», таким образом, необычайно расширилось. Не удивительно, что в 80-е годы (по крайней мере в современной германской феминисткой философии) были отмечены своеобразным «ренессансом» бахофе-новских теорий столетней давности (о матриархате и скрытых формах власти женщин)5.
4. Материнство и гендерная концепция
Новый подход к оценке материнства и вообще в отношении к полу означал при-верженность Н. Чодоров и ее коллег концепции социального конструктивизма, кото-рая – как мы видим – дополнила и развила гипотезы социальных детерминистов. С каждой новой публикацией «социальные конструктивисты» все более реши-тельно доказывали, что всегда и везде мир вокруг индивида «конструировался» не природой, а людьми, которые и моделировали соответствующие своей эпохе, религии и культуре отношения, в том числе и половые, и материнские. Конеч-ным продуктом размышлений социальных конструктивисток стала созданная ими новая теория социополовых отношений. Ее именуют гендерной, поскольку ее базовым понятием является понятие, введенное психоаналитиком Р. Столле-ром еще в начале 60-х, – понятие гендера (Р. Столлер разумел под ним «пол в социальном контексте»)1. Ныне термин «гендер» понимается, как известно, рас-ширенно – как система межличностного взаимодействия, посредством которого создается, утверждается, подтверждается и воспроизводится представление о мужском и женском как базовых категориях социального порядка2. Едва ли не ведущая роль в становлении гендерной концепции принадлежала американ-ской феминистке Гейл Рабин3, чьи исследования по «политической экономии пола» стали теоретической опорой для целого поколения социологов, филосо-фов, психологов и историков4.
Уже в своих ранних работах Г. Рабин подчеркивала, что гендерная система – это не только «социальный и сексуальный аспект отношений между партне-рами», но и «особость отношений брачных партнеров/супругов к детям», это «кон-цепции материнства, детства и, так сказать, результат их бытования, социальный продукт» со всеми его уверенностями и предубеждениями5.
Сторонники гендерной концепции исключили толкование материнства как биологического феномена, поставили знак вопроса рядом с определением «био-социальный» и призвали всех своих сторонников доказать на конкретных фактах, что материнство – как, между прочим, и отцовство – феномен только и безуслов-но социальный (в этом смысле все гендеристки – социальные конструктивистки, но, разумеется, не всякий социальный конструктивист является гендеристом). По словам Юлии Кристевой – выдающегося и признанного современного философа, корифея современного западного феминизма – материнство – это как раз и есть то «начало (threshold), в котором наиболее явственно столкновение Природы и Культуры, столкновение, переходящее в конфронтацию»1. Это «столкновение» проявило себя, по мнению феминистских историков, довольно рано. Например, Д. Райли полагала, что начало этого процесса совпало с «превращением биоло-гических особей женского пола (biological females) в женщин» в социальном смысле этого слова, то есть осознающих свою гендерную идентичность, что про-изошло, по ее мнению, не ранее конца XVII столетия2.
Исследование материнства, как и любое феминистское исследование, подчерки-вали сторонницы данного направлениями, должно быть гендерно чувствительным. Под этим они разумели, что процесс исследования должен быть рефлексивным, и изучению должны подвергаться не только предметы исследования, но и его (авторов) представления и предпочтения, то есть те «линзы», через которые он/она смотрят на мир, на объект своей научной работы, ведь культурные уста-новки и верования сильно влияют на ее результаты. Следовательно, задача «ис-торика материнства» – с точки зрения гендеристок – это реконструкция множе-ства историй, которые рассказывают или рассказывали женщины о своем материнском опыте и соотнесение его со своим3 [тут не совсем ясно, как избе-жать превращения исследования в «картотеку» описаний персональных опы-тов и практик? – Н. П.].
Вклад феминистских исследователей в изучение темы материнства несомне-нен. Именно они провозгласили «гендерно-чувствительную» рефлексивную практику обязательной составляющей любого исследования4. В этом их теорети-ческая ценность, в том числе и при анализе родительства. Можно, однако, выде-лить и практический аспект. Именно гендеристки (а до них – ученые феминист-ской ориентации) первыми обратили внимание на угасание желания проявлять материнские чувства, если женщина не получила соответствующей «установки» в детстве; именно феминистки – стремясь к пресловутому «равенству возможно-стей» – стали призывать «воспитывать отцовство» так же, как из века в век «вос-питывается материнство» (когда девочку с юных лет готовят быть матерью и говорят, что она должна стать ею)1. Поскольку этот призыв двадцатилетней давности был услышан в ряде западных стран, успешность новой семейной политики дает сейчас о себе знать в Германии, Голландии, США, где проявляется тенденция к «новому отцовству», где именно отцы (не меньше, чем матери) гуляют с детьми, кормят их и занимаются с ними. Социальный конструктивизм принят теоретика-ми, разрабатывающими проблемы гомосексуальности. В гомосексуальных семь-ях, где взяты на воспитание или имеются дети одного из партнеров, может и не быть жесткого определения, кто должен заниматься детьми. Это делают оба «супру-га», подтверждая самой практикой, что материнство – не базовый инстинкт, а социально конструируемая переменная.
5. Новые психоаналитичиеские концепции и социальные теории как инстру-менты деконструкции материнства – социального феномена
Практически одновременно с появлением гендерной теории в европейской пси-хологии возникло особое направление, объединившее тех, кто проявлял особый ин-терес к ранним стадиям материнско-детского общения (до достижения ребенком возраста одного года и даже в пренатальном периоде)2, а также пытался увязать проблему «материнского imago», возникшего в этом раннем детстве, с особенно-стями психологического склада человека в зрелом возрасте. В известном смысле они развивали концепцию Ж. Пиаже об определяющем значении опыта маленького человека, чья ранняя фаза образного мышления не отделяет фантазию и реальность, мысль и действие, воображаемый imago матери и мать как таковую3.
Среди наиболее важных концепций стоит упомянуть теорию М. Кляйн, про-должившей размышления Х. Дойч о трех стадиях отношений «мать»/«дитя» и сосредоточившейся на идее бесконечности борьбы «добра» и «зла», «положи-тельного» и «отрицательного» в образе матери на протяжении всей жизни чело-века, даже когда он вырастает и становится способным «к действительно объект-ным отношениям, строящимся на сопереживании и взаимности»4.
В ином свете предстали отношения матери и ребенка и, следовательно, идея материнства в работах французского психоаналитика Ж. Шасге-Смиржель. Если М. Клян расщепляла образ матери на «добро» и «зло», на «ведьму» и «фею», на могущую накормить и защитить и олицетворяющую право на лишение еды и защиты, то французская исследовательница педалировала идею именно всесильно-сти матери по сравнению с ребенком, то есть сосредоточилась на этой травмиру-ющей психику человека материнской функции5. Согласно Ж. Шасге-Смиржель, любой ребенок переживал хоть раз в детстве ощущение бессилия перед матерью, и эта травма, оставив в душе «нарциссическую рану» (термин Б. Грунберга1), настолько глубока, что вся последующая жизнь (и мужчины, и женщины) – это лишь стремление избежать зависимости, фрустрации и бессилия, пережитых в детстве. Немецкий философ Д. Диннерштейн, оттолкнувшись от данной гипо-тезы Ж. Шасге-Смиржель, выстроила целое исследование о механизмах воспро-изводства патриархатной власти2: с ее точки зрения, постоянное бегство от вла-сти матери, от переживаний, испытанных в детстве, ведут к бессознательному предпочтению «господства отца», так как большинство или даже все (независимо от пола) предпочитают его образ угрожающему imago «всевластной матери». Именно поэтому и часть женщин, движимых страхом перед женской конкурен-цией, как полагала Д. Диннерштейн, всегда будет предпочитать старый, патриар-хатный порядок эвентуальному новому, построенному в согласии с феминист-скими требованиями3.
Продолжив размышления своих коллег и задавшись целью определить их значимость не только для психологии и психоанализа, но и для социальных наук в целом, соотечественница Д. Диннерштейн – К. Роде-Дахсер попыталась дока-зать, что социальная ситуация, при которой наблюдается рост числа семей, в ко-торых воспитанием ребенка занимаются лишь матери, может породить накопле-ние и рост агрессивности по отношению к женщинам, так как подобные идеи способны «активизировать (у отдельных индивидов и в обществе в целом) пред-ставление о матери, которая господствует во всех областях»4. И хотя происходит подобное помимо воли женщины-матери, общество реагирует на существование самостоятельных и успешных матерей-одиночек иногда – «страхом» (М. Л. Мёл-лер), а иногда – «даже яростью» (З. Тёммель)5.
Размышляя над особенностями современного общества, в котором остается все меньше областей, позволяющих пережить чувство сопричастности и общно-сти, и западные, и восточные ученые (например, японский исследователь Ч. Дои) пытаются увязать эти процессы с обесценкой значимости и даже с отсутствием порой самого факта единства матери с ребенком во время грудного вскармлива-ния. Тем самым оживляя эссециалистские и биодетерминистские концепции, Ч. Дои, М. Е. Игл и ряд сочувствующих им психоаналитиков пытаются через идеализацию раннего слияния ребенка с матерью прописать рецепт спасения современного общества от индивидуализма, отчужденности, дистанцированно-сти и формальности отношений1.
6. Материнство в постмодернистских и постструктуралистских концепциях
До поры до времени все эти психологические и психоаналитические концеп-ции развивались как бы в «параллельном режиме» с развитием социологических, философских и исторических теорий. Водоразделом оказалось начало 80-х годов, когда интерес специалистов по женской истории обратился к теориям и концеп-циям сопредельных гуманитарных наук. До указанного времени в среде «истори-ков женщин» были весьма популярны марксистская и феминистские концепции, но в начале 80-х гипотеза о «двух отделенных социальных сферах» (и, следова-тельно, о раздельном и как бы параллельном существовании «мужской» и «жен-ской» истории) буквально разбилась о вышеописанную гендерную концепцию2.
Катализатором процесса взаимопроникновения и взаимобогащения социаль-ных и психологических теорий стали постструктуралистские и постмодернисткие концепции3. Благодаря постмодернистским и постструктуралистским размыш-лениям над «женской историей» как над «другой историей»4, причем не альтер-нативной, не противопоставляющей себя мужской, а именно «одной из иных», «одной из историй», неожиданно выяснилось, что практически любая из совре-менных концепций гуманитарного знания релевантна (то есть уместна, подходяща) «женской теме». Феминистки безоговорочно приняли постмодернизм, потому что он отрицал всякий «центризм», любое соподчинение – а для феминисток от-рицание «мужского господства» («фаллоцентризма») было и остается первей-шей, основополагающей идеей, можно сказать, – краеугольным камнем.
Однако модернистские и неофрейдистские, психологические и структура-листские концепции были основаны – так или иначе – на рационализме, то есть способствовали (как во всяком случае полагали многие авторы) решению наболев-ших проблем сегодняшнего дня. Эстетика же постмодернизма и постструктура-лизма была воздвигнута на отказе от чистого рационализма и функционализма. «Синтез традиционных искусств» (концепций, гипотез, парадигм) был достиг-нут не ради решения, а ради описания и объяснения (причем не претендующего на окончательность и единственность) того или иного социального феномена1. Материнство как нельзя лучше подходило для этих опытов.
Ведущие французские постмодернисты и постструктуралисты – Ж. Дери-да, Ж. Ф. Лиотар, Ж. Делез, вооружив историков и вообще всех гуманитариев (пси-хологов, социологов, педагогов) методом движения от текста к контексту, от анализа нарратива – к интертекстуальности, диалогу с текстом, заставили искать и видеть не «вертикаль ценностей» человека любой эпохи, не их «лестницу», не иерархию – а их «горизонталь»2. Так появился термин – «горизонтальная культура», которая содержит, «обслуживает» и обсуждает все, относящееся к человеку, решительно отрицая какие-либо запретные темы (сексизм, сексуаль-ные домогательства, боль, насилие, cамоубийства, смерть).
Как повлияло появление этих новых идей и концепций на исследование мате-ринства философами и психологами? Вышеупомянутые Ж. Дерида, Ж. Ф. Лиотар, Ж. Делез заставили своих коллег по-новому заинтересоваться, во-первых, cубъектив-ностью, саморефлексиями индивида (а феминисты немедленно расширили эту за-дачу анализом саморефлексий индивида, родившего себе подобного). Во-вторых, они остро поставили проблему представления (репрезентации) и тожественности (идентичности) личности (и феминистки откликнулись волной работ, отвечаю-щих на вопрос «я ли это?», «кто я?», в которых заметное место уделялось именно материнской идентичности)3. В-третьих, следствием постмодернистских влияний на исторические науки является и возобновленный интерес к диаде частного (приватного) и общественного (публичного): но если в 70-е годы «частная сфера» изучалась прежде всего как «женская», а, соответственно, «публичная» – как «муж-ская», то теперь это противопоставление снято и обе сферы рассматриваются в рам-ках (фреймах) интеракционистского взаимодействия4. В-четвертых, не без влия-ния постмодернизма произошел и лингвистический поворот, резко выросло внимание к анализу содержания понятий и категорий, появилась удобная дефини-ция «практик речевого поведения» или дискурсов5 (и исследователи материнства 90-х гг. немедленно заговорили о различиях дискурсивных полей материнства доиндустриальной, индустриальной и постиндустриальной эпох, об особенно-стях так называемого женского письма – 'ecriture f'eminine6). И последнее, пятое. Благодаря деконструктивистскому методу, введенному когда-то лидером этноме-тодологического направления Г. Гарфинкелем и взятому на вооружение феми-нистками К. Уэст и Д. Циммерман1, в изучении материнства поставлена задача изу-чения того, как происходит приписывание, категоризация, распределение семейных и родительских ролей по признаку пола (причем историки подходят к этой задаче с учетом эволюции общественного сознания и культур), размышляя, каким образом в семье и семейном воспитании воссоздается «мужское» и «женское» как неравное.
Зачем историкам философско-социологические и психологические кон-цепции?
Интерес к истории материнства рожден появлением на рубеже 70–80-х гг. но-вой научной дисциплины – исторической феминологии (в западной научном дис-курсе – women’s studies in history). Новые подходы к философскому и социопсихо-логическому анализу материнства, которые демонстрируют феминистки в эпоху поструктурализма и постмодерна позволяют историкам-феминологам ставить и многие другие важные вопросы, «выходящие» далеко за пределы темы и являю-щиеся серьезным шагом на пути изучения проблем общественных умонастрое-ний. Достаточно указать, например, на анализ проблем так называемой «второй» или «искусственной реальности», поставленных – касательно материнства – гер-манской деконструктивисткой К. Браун. Речь идет о существовании и модели-ровании идеологически приемлемого образа матери («искусственной матери» – kuenstliche Mutter), который базируется на информации о некой «усредненной», «абстрактной» матери, а последняя – в свою очередь – не что иное как обобще-ние опыта конкретных отдельных матерей, их повседневных практик2.
Другой пример – рассмотрение феномена материнства как «антагониста», как «противопонятия» феномена женской эмансипации. Тенденция к этому обнару-жилась едва ли не в середине прошлого века, когда радикализму женщин, бо-ровшихся за свое равноправие, противопоставлялся образ «доброй матери». В современную эпоху требуется, как показывают работы Т. Воббе, многоуровне-вый анализ этих условных «антагонизмов»3, «встраивание» образа матери в но-вую женскую идентичность рубежа тысячелетий, рассмотрение материнства не только как социального феномена, но и как идеологемы, которую время от времени «подправляли» те, «кому это было выгодно».
Однако в целом, подводя итоги, нельзя не признать, что общей чертой психологи-ческих, философских и социологических концепций, связанных с пониманием мате-ринства, материнской любви и заботы и выдвинутых на Западе в 1950–1990-х гг., было и остается довольно поверхностное отношение к исторической предыс-тории интересующего нас сюжета. Некоторые исследователи предпочитают честно отмежевываться от идеи рассмотрения материнства с позиций историзма и социально-исторического (этнического, конфессионального) детерминизма, полагая, что это не входит в их задачи1. Подобная «цеховая ограниченность» за-ставляла историков и этнографов работать все эти годы в некоем «параллельном режиме», собирая главным образом мозаику фактов и редко, робко соотнося их с новомодными концептами. Все, таким образом, работали, «как было принято» и редко выходили за пределы заданной системы. Современная интеграция гума-нитарного знания ломает сложившиеся стереотипы. Она заставляет признать, что многие из эпистемологических построений философов, социологов и психологов, касающиеся материнства, весьма интересны историку при интерпретации ин-формации, получаемой им при чтении свидетельств давно минувших эпох.
Библиография
1. Balint A. Love for Mother and Mother Love // Balint M. (ed.) Primary Love and Psycho-Analitic Technique. New York, 1965. P. 91–108.
2. Benedek T. Psycho biological Aspekts of Mothering // American Journal of Orthop sychiatry. 1956. V. 26. P. 272–278.
3. Benedek T. Psychoanalitic Implications of the Primary Unit, Mother-Child // American Jour-nal of Orthopsychiatry. 1949. V. 19. №. 4. P. 642–654.
4. Birlingham D. Empath Between Infant and Mother // Journal of American Psychoanaliti Asso-ciation. 1967. V. 15. P. 764–780.
5. Chodorow N. The Reproduction of Mothering. Psychoanalisis and Sociology of Gender. Berk-ley-LA., 1978. Р. 222 (сноски 7–8).
6. Deutch H. The Psyhology of Woman in Relation to the Functions of Reproduction // Fliess R. (ed.) The Psychoanalitic Reader: an Anthology of Essential Papers with Critical Intr
[name_en] => MOTHERHOOD AS A SOCIO-BIOLOGICAL PHENOMENA: PSYCHOLOGY, PHILOSOPHY, HISTORY
[annotation_en] => The article describes the phenomenon of motherhood in contemporary philosophical, sociological, psychoanalytic concepts. Considering motherhood as sociobiological phenomenon, the author underlines the importance of this kind of research for historians in the study of public mentality, considering motherhood not only as a social phenomenon, but also as an ideologeme given the developments in social consciousness and culture.
[text_en] => The article describes the phenomenon of motherhood in contemporary philosophical, sociological, psychoanalytic concepts. Considering motherhood as sociobiological phenomenon, the author underlines the importance of this kind of research for historians in the study of public mentality, considering motherhood not only as a social phenomenon, but also as an ideologeme given the developments in social consciousness and culture.
[udk] =>
[order] => 10
[filepdf_ru] => 119_ru.pdf
[filepdf_en] => 119_en.pdf
[download] =>
[section_ru] => ГЕНДЕРНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ
[section_en] => GENDER STUDIES
[authors] => Array
(
[0] => Array
(
[author_ru] => Наталия Львовна Пушкарёва
[author_en] => Nataliya L. Pushkareva
)
)
)
[10] => Array
(
[id_section] => 12
[id] => 120
[id_journal] => 6
[name_ru] => ЖЕНСКИЕ ОБРАЗЫ В КОМЕДИЯХ АРИСТОФАНА: ИСТОЧНИКОВЕДЧЕСКАЯ ПЕРСПЕКТИВА И ВООБРАЖАЕМЫЙ РЕАЛИЗМ
[annotation_ru] => В статье рассматриваются «женские» комедии Аристофана в плане реконструкции реального взаимоотношения полов в древней Греции в конце классической эпохи. Показано, что кризис полисной системы был связан, в том числе, и с изменением гендерных стереотипов и появлением нового женского дискурса. Сделан вывод о том, познавательная компетенция историка во многом доказывает «неисчерпаемость» традиционных исторических источников.
Ключевые слова: Аристофан, гендер, греческая женщина, древнегреческая комедия, исторические источники.
Так уж сложилось, что эпистемологический смысл исторического источника, чаще всего, принимается как данность. О познавательной сущности источника источниковедение говорит очень мало [2, с. 236]. За этим скрываются две иссле-довательские позиции: любо полагание, что познавательная сущность источника – всем известный факт, либо [что случается гораздо чаще – Ю. О.], принятие удобного для исследователя ее понимания.
Как показала практика, проблема истины исторического источника не была решена ни эвристикой, ни герменевтикой, и была перенесена на уровень нарра-ции, конструирования прошлой реальности. Это позволило отойти от анализа уже критически отобранного набора фактов для познания исторической реально-сти, ныне не существующей, и создать конструкцию, в которой образ прошлого согласован с тем реальным порядком элементов, с помощью которого воссозда-ется реальность прошлого.
[text_ru] => В статье рассматриваются «женские» комедии Аристофана в плане реконструкции реального взаимоотношения полов в древней Греции в конце классической эпохи. Показано, что кризис полисной системы был связан, в том числе, и с изменением гендерных стереотипов и появлением нового женского дискурса. Сделан вывод о том, познавательная компетенция историка во многом доказывает «неисчерпаемость» традиционных исторических источников.
Ключевые слова: Аристофан, гендер, греческая женщина, древнегреческая комедия, исторические источники.
Так уж сложилось, что эпистемологический смысл исторического источника, чаще всего, принимается как данность. О познавательной сущности источника источниковедение говорит очень мало [2, с. 236]. За этим скрываются две иссле-довательские позиции: любо полагание, что познавательная сущность источника – всем известный факт, либо [что случается гораздо чаще – Ю. О.], принятие удобного для исследователя ее понимания.
Как показала практика, проблема истины исторического источника не была решена ни эвристикой, ни герменевтикой, и была перенесена на уровень нарра-ции, конструирования прошлой реальности. Это позволило отойти от анализа уже критически отобранного набора фактов для познания исторической реально-сти, ныне не существующей, и создать конструкцию, в которой образ прошлого согласован с тем реальным порядком элементов, с помощью которого воссозда-ется реальность прошлого.
С позиций современного источниковедения любой источник имеет две сторо-ны – объективную и субъективную. Объективная сторона свидетельствует о том, что и автор, и его произведение – продукт определенной эпохи. Субъективная же сторона говорит о том, что произведение пишется автором в соответствии с его мировосприятием и мировоззрением. Обе стороны присутствуют и в комедиях Аристофана. В них мы находим не только упоминание реальных исторических деятелей и событий, но и достаточно точное отражение быта той эпохи. Мы ре-шили рассмотреть так называемые «женские» комедии Аристофана как с целью обозначить источниковедческую перспективу данных комедий, так и показать условность исторических реалий, традиционно предписываемых произведениям великого комедиографа.
Аристофан написал три «женские» комедии. «Лисистрата» была поставлена в 413 г. до н. э., «Женщины на празднике Фесмофорий» – в Великие Дионисии 411 г. до н. э., то есть почти два года спустя после «Лисистраты». «Экклесиазусы», или «Женщины в народном собрании» были поставлены в 392 г. до н. э. на Линеях.
Следует напомнить, что конец V – начало IV вв. до н. э. – это переломное время в истории древней Греции. В 404 году до н. э. заканчивается Пелопонесская война, которая серьезным образом повлияла на процессы, происходящие в разных сфе-рах жизни греческого социума, отразилась на взаимоотношениях граждан внутри полисного коллектива, изменила мировоззренческие устои индивида. В итоге все эти явления приводят к кризису полисной системы, истоки которого нашли непо-средственное отражение в комедиях Аристофана.
То, что в расцвете своей творческой деятельности Аристофан начал писать «женские» комедии, к которым относятся «Лисистрата», «Фесмофориазусы» («Жен-щины на празднике Фесмофорий») и «Экклесиазусы» («Женщины в народном собрании»), сейчас уже исследователями воспринимается почти как данность. Одна-ко еще в начале ХХ века представители социально-экономического направления в историографии усматривали в этом едва ли не признаки движения в сторону эмансипации женщин в Афинах в конце V – начале IV в. до н. э.1. Справедливости ради следует отметить, что в то же время появляется и прямо противоположная точка зрения, которую всячески отстаивал С. И. Соболевский [7, с. 270–272]. Но в любом случае «женские комедии» Аристофана наглядно демонстрируют различные кризисные моменты, среди которых – изменения в положении жен-щины в афинском социуме конца V – начала IV вв. до н. э.
Комедии Аристофана отражают не только наметившийся кризис греческого общества, но и кризис социальных стереотипов в гендерном контексте, то есть усложняется ранее упрощенное представление о типах мужчин и женщин. У Ари-стофана традиционная гендерная схема – стереотип восприятия человека по прин-ципу пола – начинает давать сбой.
В комедиях мы видим, что афинянки уже не молчат в присутствии мужчин, как того требовал патриархальный дискурс, а требуют новаций не только в лич-ной (сексуальной) жизни, но и в общественной. То есть появляется стремление удовлетворить свои личные потребности и амбиции, что ранее было практически недосягаемо в рамках полисной идеологии [6, с. 116]. При этом мы не можем рассматривать данное положение как случайность, поскольку в композиционном отношении «Лисистрата», например, представляет собой наиболее стройное про-изведение Аристофана [8, с. 960–1032].
Программа преобразований, которую выдвигает Лисистрата, не только свиде-тельствует о сломе патриархальных стереотипов, но и о разрушении полисных стереотипов. Изменение содержания в действии субъекта стало возможным в ре-зультате изменения формы, в рамках которой действует данный субъект.
Для подтверждения высказанных положений, обратимся к текстам комедий.
Аристофана называют представителем общественного так называемого «тра-диционного» женоненавистничества, что достаточно наглядно иллюстрируют сле-дующие его слова:
Зверя нет сильнее женщин
Ни на море, ни в лесу
И огонь не так ужасен,
И не так бесстыдна рысь.
(Лисистрата, 368–369)
В то же время, в «Лисистрате» мы видим наметившуюся борьбу двух гендер-ных конструкций. Выразительницей патриархальной гендерной конструкции яв-ляется Клеоника, а новой – Лисистрата.
Клеоника: Из дома трудно выйти женщине,
Одна о муже хлопоча, забегалась,
Той – слуг не добудиться, эта – нянчится
С ребенком, та – стирает. У другой – квашня.
(Лис., 16–19, пер. А Пиотровского)
Согласно мнению Ж. Дерриды, через анализ текстов и речевых оборотов об-нажается бессознательное, в нашем случае – патриархальная гендерная схема. При этом парадокс заключается в том, что речевые обороты, т. е. семантика текста, отражают традиционную патриархальную гендерную схему, а сам текст (смысло-вое содержание, структура фраз) свидетельствует о том, что дискурс меняется. Особо интересен тот момент, что, несмотря на бессознательную попытку воспро-изводства традиционных гендерных схем, стереотип восприятия человека по прин-ципу пола деформируется. И это изменение происходит в сугубо сознательной сфере. Попробуем пояснить это положение.
Поскольку женщина традиционно ассоциируется с приватной сферой жизни общества, и древняя Греция не являлась здесь исключением, то написание Ари-стофаном «женских комедий» можно рассматривать как его попытку начать дис-куссию о роли и месте женщины в древнегреческом полисе. Проблемы войны и мира, а также осмеяние Еврипида, которые многие исследователи выдвигают на первое место в «женских комедиях» Аристофана1, поднимались Аристофаном и раньше, причем для этого специальных комедий на женскую тематику ему пи-сать не требовалось. Все его творчество было пронизано данными идеями. Поэто-му главная задача, которая ставится Аристофаном в «женских» комедиях, – про-блема взаимоотношения полов, которая до сегодняшнего дня является столь же актуальной, как и проблема полиса.
Мы не будем здесь подробно останавливаться на концепте так называемой «греческой любви», о которой уже много было сказано и древними, и современ-ными авторами2. Упомянем лишь тот факт, что одной из причин распространения греческой педерастии называют условия и факторы формирования полисной си-стемы. То есть традиции данного рода взаимоотношений были укорены в самой полисной системе. А поскольку Аристофан пишет свои «женские комедии» в пе-риод, когда кризис полиса уже давал о себе знать практически во всех сферах жизни античного социума, то и проблема взаимоотношения полов, и в сексуаль-ном плане в том числе, выходит на первый план.
Подтверждает это и вокабулярий Аристофана. Как отмечает П. Брюле [1, с. 35], для описания сексуальной привлекательности мужчин и отношений между ними Аристофан употребляет совершенно иные глаголы, нежели для описания женщины и ее чувств. Мужчины обладают человеческими чувствами, они – любят (глагол philein – любить). Женщины же ставятся на одну плоскость с животными (глагол anathian, одно из значений которого – пылкость свиньи). Множество эпитетов Ари-стофан производит от существительного «свинья» (kaprios – кабан: kapria – матка свиньи, karaïte – «находиться во время гона, течки»), женщина часто называет-ся просто kapraô – «свинья», что в греческой поэзии равносильно развратнице [4, с. 117–124].
В комедиях Аристофана свиньей женщина называется довольно часто, обычно это пожилая женщина, причем справедливости ради стоит отметить, что это вы-ражение использовали многие авторы, не только Аристофан. Термины «старуха», «блудница» выражают в поэзии негативное отношение к женщине. Негативная окраска усиливается при описании гетеросексуальных отношений: молодой юно-ша в комедии «Женщины в народном собрании» вынужден практически кругло-суточно заниматься любовью со старухой:
Вот крепко присосалась старуха к юноше
Как к камню устрица.
(Женщины в народном собрании, 1098–1099)
Здесь также вырисовывается еще одна проблема, которая ранее никогда не по-являлась на поверхности, и она поражает своей масштабностью – это отношение молодых к пожилым, что выражается постоянными ругательствами молодых жен-щин по отношению к старухам: «гнилушка», «гроб в известке, труп в румянах», «чахотка тощая», «гнилое решето» и т. д. При этом обращается автор не к какой-то конкретной женщине, это собирательный образ, что свидетельствует о том, что такая ситуация типична для афинского общества. Но, кроме того, это свиде-тельствует и о возросшем влиянии женщин, ибо все эти слова говорятся женски-ми устами. Оставив за рамками моральность и нравственность данных высказы-ваний, можно констатировать, что в женской среде наметился не только прогресс самосознания, но и зачатки конкуренции по отношению к мужчинам. Что немыс-лимо в рамках патриархальной гендерной традиции.
Еще один момент. Вокабулярий Аристофана явно отражает насилие в гетеро-сексуальных отношениях. Настораживают многие глаголы, которые Аристофан употребляет, описывая взаимоотношения мужчин и женщин. Вот только некото-рые из них: таранить, давить, грызть, нападать, бить, ворошить, дробить, разво-ротить, бороться. У Аристофана так говорят даже женщины. Также Аристофан использует много глаголов, означающих «овладевать» или «применять силу, чтобы овладеть».
Слово «бить» и вовсе используется практически регулярно. Некоторые сцены наглядно иллюстрируют, что насилие содержится в самой идее отношений меж-ду мужчиной и женщиной. Стереотипная гендерная схема уподобляет женщину рабыне. А рабы, согласно той же полисной идеологии, требуют физических нака-заний [1, с. 37].
Еще один любопытный факт. Область гомосексуальных и гетеросексуаль-ных отношений для греков лежит в разных семантических плоскостях. Они вы-ражаются совершенно разными терминами. Отношения между мужчинами лежат в сфере морской тематики, связанной с развитыми в социально-экономическом и политическом отношениях торгово-ремесленными полисами. Отношения же между мужчиной и женщиной – в области сельскохозяйственных отношений, связанных с традиционными культами плодородия. Стоит подчеркнуть, что сель-скохозяйственные полисы были более отсталыми в цивилизационном плане. Но, несмотря на это, появляется определенные мужские фантазии в отношении женщин, которые также свидетельствуют о серьезных изменениях в ментальной сфере.
В частности, по словам Лисистраты, война – это катастрофа, забирающая мужчин у женщин. Не только мужчин-мужей, но и мужчин-любовников. Жен-щины становятся фактором возбуждения, а женское слово – зачинщиком бес-порядка.
Мужские фантазии проявляются и в описании женщин, их нарядов, их физи-ческих достоинств. Вот какое описание женских нарядов вкладывает Аристофан в уста Клеоники:
Но что же сделать можем мы разумного
И славного, мы, женщины, нарядницы,
В шафрановых платочках, привередницы,
В оборках кимберийских1, в полутуфельках.
(Лис., 42–45).
Ей вторит Лисистрата:
Лисистрата: Когда сидеть мы будем надушенные,
В коротеньких рубашечках в прошивочку.
(Лис., 148–149).
Но Аристофан идет дальше и фантазирует не только по поводу нарядов, но и те-лесной красоты женщин, произведя фактические революционные перемены в муж-ском самосознании, ибо ранее красоту замечали исключительно у мужчин. Ли-систрата восклицает:
Почтеннейшей спартанке, Лампито, привет!
Какой красою блещешь ты, любезная!
Румяна как и телом ты упитана!
(Лис., 77–79).
Ее слова подхватывает Клеоника:
А что за груди! Твердые и круглые!
(Лис., 83–84).
Инициатива женщин в плане гетеросексуальных отношений становится при-тягательной и для самих мужчин. Мужественность (пусть пока в физиологиче-ском, сексуальном плане) впервые начинает проецироваться на женщину. Любо-пытен диалог, который Аристофан приводит в «Экклесиазусах» между Блепиром и Хреметом. Причем следует подчеркнуть, что по замыслу автора они являются представителями так сказать, традиционного полисного мировоззрения.
Блепир: Опасно лишь одно моим ровесникам:
А вдруг кормилом завладевши города,
Они принудят нас насильно…
Хремет: Что еще?
Блепир: Их прижимать.
Хремет: А что, когда не в силах ты?
Блепир: Без завтрака оставит.
Хремет: Постарайся же,
Сумей, дружок, и прижимать, и завтракать.
Блепир: Ужасно! Через силу?
(Женщины в народном собрании, 465–471)
Примечательно, что если для Блепира супружеские отношения предстают как насильственные действия, которые страшат своей необходимостью даже перед угрозой голода, то Хремет уже воспринимает их как должное. Другими слова-ми, вложив этот диалог в мужские уста, Аристофан подчеркивает роль данных отношений в общественной жизни, ибо мужчины, как мы помним, являются ру-пором общественной сферы отношений.
Ну и сам факт, что именно с помощью отказа от сексуальных отношений жен-щины надеются прекратить войну, тоже свидетельствует о многом.
Лисистрата: Должны мы воздержаться от мужчин. – увы!
(Лис., 125).
Миррина и Клеоника отвечают отказом.
Миррина: Я не согласна! Дальше пусть идет война!
(Лис., 130).
Лишь Лампито поддерживает Лисистрату, на что Лисистрата отвечает ей:
О милая! Одна из всех ты женщина!
(Лис., 146).
В этом пассаже скрывается очень глубокий смысл, поскольку впервые проти-воположность мужского и женского начала выражена не в физиологии, не в раз-делении социальных ролей, не в разделении публичных и частных сфер, а в гар-монии мужчины и женщины.
Очевидно, что художественные образы женщин-патриоток, женщин-матерей, женщин-любовниц, женщин-насмешниц не могли появиться без наличия прото-типов в реальной жизни, даже при условии авторского вымысла, ибо Аристофан – певец повседневности, и все его творчество ярко свидетельствует об этом. Для древ-них греков, а для поэтов в особенности, мир и человек в этом мире находятся в со-стоянии гармонии. Поэтому попытка подменить женский дискурс традиционным патриархальным дискурсом не совсем верна, ибо даже в этом качестве свиде-тельствует о кризисе стереотипов, когда проблемы публичной сферы, традици-онно выражаемые мужчинами, оказываются во владении сферы женской, приватной [4, с. 294–310]. Кризис полиса, а следовательно, и кризис греческого сознания не-случайно столь ярко проявляется в отношении полов, так как традиционная пат-риархальная гендерная схема сложилась в рамках полисной системы, а ее кризис свидетельствует о появлении нового женского дискурса.
Таким образом, познавательная сущность еще многих источников остается от-крытой для современного исследователя. Будущее данных исследований отнюдь не за методологией, которая не может дать рецептов успешного исследования, а за расширением познавательных компетенций историка, стремящегося воссо-здать реальность прошлых эпох.
Библиография
1. Брюле П. Повседневная жизнь греческих женщин в классическую эпоху. М., 2005.
2. Вжосек В. Культура и историческая истина. М., 2012.
3. Обидина Ю. С. И все-таки Адам и … Ева: греческая женщина в свете современных ген-дерных подходов // Диалог со временем. 2014. № 47.
4. Обидина Ю. С. Идеал женской красоты в древнегреческой лирике // Материалы VIII науч-но-практической Интернет-конференции с международным участием «Гендерные исследова-ния в гуманитарных науках». Йошкар-Ола, 2011.
5. Скворцов А. М. Любчанский И. Э. Комедии Аристофана о тенденции изменения положе-ния женщины в Афинах конца V – начала IV в. до н. э. // Адам и Ева. № 14. М., 2007.
6. Соболевский С. И. Аристофан и его время. М., 1957.
7. Ярхо В. Н. Лисистрата. Примечания. С. 993 // Аристофан. Комедии. Фрагменты. Пер. А. Пио-тровского. М.: Наука, 2000.
Y. S. Obidina
FEMALE CHARACTERS IN THE COMEDIES OF ARISTOPHANES: SOURCE MATERIALS PERSPECTIVE AND VISIONARY REALISM
The article deals with “female” Aristophanes in terms of the reconstruction of the real gender relations in ancient Greece at the end of the classical era. It is shown that the crisis of the polis system was connected, including a change of gender stereotypes and the emergence of new female discourse. It is concluded that cognitive competence historian largely proves “inexhaustibility” of the traditional historical sources.
Keywords: Aristophanes, gender, Greek woman, the ancient Greek comedy, historical sources.
[name_en] => FEMALE CHARACTERS IN THE COMEDIES OF ARISTOPHANES: SOURCE MATERIALS PERSPECTIVE AND VISIONARY REALISM
[annotation_en] => The article deals with "female" comedies of Aristophanes in terms of the reconstruction of the real gender relations in ancient Greece at the end of the Classical era. It is shown that the crisis of the polis system was associated, inter alia, with the change in gender stereotypes and the emergence of a new female discourse. It is concluded that the cognitive competence of the historian in many ways proves the "inexhaustibility" of traditional historical sources.
[text_en] => The article deals with "female" comedies of Aristophanes in terms of the reconstruction of the real gender relations in ancient Greece at the end of the Classical era. It is shown that the crisis of the polis system was associated, inter alia, with the change in gender stereotypes and the emergence of a new female discourse. It is concluded that the cognitive competence of the historian in many ways proves the "inexhaustibility" of traditional historical sources.
[udk] =>
[order] => 11
[filepdf_ru] => 120_ru.pdf
[filepdf_en] => 120_en.pdf
[download] =>
[section_ru] => ГЕНДЕРНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ
[section_en] => GENDER STUDIES
[authors] => Array
(
[0] => Array
(
[author_ru] => Юлия Сергеевна Обидина
[author_en] => Juliya S. Obidina
)
)
)
[11] => Array
(
[id_section] => 4
[id] => 121
[id_journal] => 6
[name_ru] => ПЕРВАЯ МИРОВАЯ ВОЙНА И ГОРОД ЦАРЕВОКОКШАЙСК (по материалам Музея истории города Йошкар-Олы)
[annotation_ru] => В статье дана краткая характеристика коллекции музея истории г. Йошкар-Олы, посвященной Первой мировой войне; приведены тексты писем горожан 1916–1917 гг., данные о заключенных в период войны браками между горожанами и иностранцами.
Ключевые слова: Царевококшайск, Первая мировая война, Музей истории города.
В старинном доме на улице Вознесенской г. Йошкар-Олы находится Музей ис-тории города (МИГ). Это здание охраняется государством и является памятником истории и архитектуры начала XX века. Известно, что до революции 1917 года дом принадлежал местному лесопромышленнику Трофиму Васильевичу Чулко-ву. Восемнадцать лет назад 30 сентября 1996 года в здании был открыт музей города Йошкар-Олы. Начало формированию коллекций музея положили краеве-ды и старожилы города, в их числе – первые дарители музея супруги Л. П. Полу-барьева и Н. П. Сафронов.
С личных коллекций этих горожан началось формирование музейных фондов: они передали музею ряд ценных фотографий и исторических документов из сво-его семейного архива. В первые годы работы музея наставником и консультантом для сотрудников музея стал известный старожил, краевед, коллекционер и Почет-ный гражданин города Б. В. Бабушкин. Уникальный материал по истории старин-ных улиц города передала в музей краевед А. Г. Бакиева; материалы семейного архива подарили потомственные горожане Г. В. и В. В. Чуровы. В дальнейшем коллекции предметов городского быта создавались за счет дарений из семейных архивов Умовых, Кореповых, Преображенских, Яковлевых и других.
[text_ru] => В статье дана краткая характеристика коллекции музея истории г. Йошкар-Олы, посвященной Первой мировой войне; приведены тексты писем горожан 1916–1917 гг., данные о заключенных в период войны браками между горожанами и иностранцами.
Ключевые слова: Царевококшайск, Первая мировая война, Музей истории города.
В старинном доме на улице Вознесенской г. Йошкар-Олы находится Музей ис-тории города (МИГ). Это здание охраняется государством и является памятником истории и архитектуры начала XX века. Известно, что до революции 1917 года дом принадлежал местному лесопромышленнику Трофиму Васильевичу Чулко-ву. Восемнадцать лет назад 30 сентября 1996 года в здании был открыт музей города Йошкар-Олы. Начало формированию коллекций музея положили краеве-ды и старожилы города, в их числе – первые дарители музея супруги Л. П. Полу-барьева и Н. П. Сафронов.
С личных коллекций этих горожан началось формирование музейных фондов: они передали музею ряд ценных фотографий и исторических документов из сво-его семейного архива. В первые годы работы музея наставником и консультантом для сотрудников музея стал известный старожил, краевед, коллекционер и Почет-ный гражданин города Б. В. Бабушкин. Уникальный материал по истории старин-ных улиц города передала в музей краевед А. Г. Бакиева; материалы семейного архива подарили потомственные горожане Г. В. и В. В. Чуровы. В дальнейшем коллекции предметов городского быта создавались за счет дарений из семейных архивов Умовых, Кореповых, Преображенских, Яковлевых и других.
На основе этих материалов создавалась постоянная экспозиция музея «Древ-ний Царевококшайск». Она рассказывает об истории города Йошкар-Олы с мо-мента его основания в 1584 году до октябрьских событий 1917 года. 8 мая 2005 года в честь 60-летия Победы при музее был открыт отдел Воинской славы, который состоит из двух экспозиций: «Великая Отечественная война в летописи нашего города» и «Верные воинскому долгу и присяге». Один из разделов экспозиции «Древний Царевококшайск» посвящен участию горожан в войнах XIX–XX веков. Особое место здесь занимают материалы, посвященные Первой мировой войне.
Перед событиями 1914–1918 годов Царевококшайск был тихим уездным го-родом Казанской губернии. По данным Центрального статистического комите-та России на 1903 год в нем было 15 улиц, население составляло 2554 человека, из них 98,5 % – русские, 99,5 % населения исповедовало православие. В городе действовало 5 церквей, две библиотеки [1, с. 103–107]. Царевококшайцы поль-зовались благами цивилизации: в конце ХIХ века появились телеграф, телефон, в начале ХХ века – кинематограф, фотоателье Н. В. Захарова [2, с. 13], улицы освещались керосиново-калильными лампами. В губернский город Казань из Ца-ревококшайска ходили конные экипажи [7].
В таком состоянии город застала Первая мировая война. В музее сохранилось очень небольшое количество материалов, которые были свидетелями тех дней. Музейная коллекция о Первой мировой войне включает в себя различную печат-ную продукцию: открытки, марки, журналы и карманный календарь солдата, а также несколько писем и предметов: награда (медаль «За храбрость» 4-й степени), сол-датские фляжки, штык, салфетка с монограммой и т. д.
Более подробно остановимся на письмах. Источники поступлений писем в му-зей различны. Различны и адресаты: письмо солдата, письмо жены солдата в боль-ницу, письмо – поздравление с Пасхой. Все они передают дух того времени: тре-вогу о будущем, о родных, описывают будничную жизнь, праздники.
Письмо неизвестного солдата с фронта родителям
1916-го года февраля 12-го дня.
Здравствуйте, дорогие мои родители
Отец Григорию Егоров и Евдокию Филипову и мою дочку Агрепину Трофимов-ну, кланяюсь по низкому поклону вас. Еще уведомляю, что я теп пришел 9 дней на всего жех (?) пришли мы. Теперь живем 3 дня губернской городе Одесе, не зна-ем куда назначают, на позици или на тружины. 3 дня жили ни какой занятий не был. Но теперь, когда пойдем на войну, нас приходится по по морю иити. Мы живем от моря 100 шагов толко. Но прощайте мой родители, я пока жив и здоров, слава богу. Адрес писать не могу, потому что не назначено нам полку. Назначают вот тогда напишу адрес. Ах нас провожали из Николаиева – музыком очень много нарот собралось, вся войска вышли тогда, был молебен, как мы после молебен мы закричали ура. Тогда все плакали: нарот и мы сами тоже очень плакали.
Но на этой письме остаюс жив и здоров, больше писать не могу. Прощайте, прощайте родные, вся семья прощ<ай>1.
Письмо написано на специальном типографском бланке с рисунком, рукопись, чер-ные чернила.
Фамилия автора неизвестна.
Дар музею краеведа И. И. Симолова из Горномарийского района РМЭ. Письмо, види-мо, находилось в школьном музее.
Письмо крестьянки Дарьи Седовой
Его Высокородию
Господину Главному Доктору
Обуховской больницы.
Крестьянки Вараксинской
волости, д. Вараксина
Дарьи Седовой.
1-го февраля сего года в Обуховскую Больницу на излечение рядовой 221-го Рославльского полка, Иван Михайлович Седов, мой муж, о котором я уже давно не имею известий: жив он или нет. Почтительнейше прошу Ваше Высокородие сделать распоряжение, если мой муж не может сам писать (он грамотный), то изве-стить меня чем он болен и в каком положении он находится; неизвестность же совсем меня измучила, я не могу ничего делать, а у меня двое детей – маленьких.
Если Вы, Ваше Высокородие, найдете возможным приказать известить меня о состоянии мужа, то адрес мой такой:
Город Царевококшайск
Казанск<ой> губ<ернии> Николаю Александровичу Мошкову, для Д. Седовой.
Дарья Седова
г. Царевококшайск
27-го Марта 1915 года.
Приписка на письме
М. Г.
Контора Обуховской больницы извещает Вас, что рядовой 221-го Рослов-ского пех<отного> полка Иван Михайлович Седов в вышеозначенной больнице не значится.
Смотритель больницы <Подпись>
11-го апреля, 1915 г.1
В мемориальной книге памяти участников Первой мировой войны (составители А. Н Кудрявцев и А. В. Соколов) Иван Михайлович Седов числится пропавшим без вести.
Письмо написано преподавателем Царевококшайской низшей ремесленной школы Н. А. Мошковым. Рукопись, черные чернила.
Дар С. М. Солдатова.
Поздравительная открытка 1916 года
Чугуев
Харьковской губ.
Военное училище
юнкеру 1-й роты
Дмитрию Александровичу Чернову
Христос Воскресе
Митя! Поздравляю Вас с праздником и желаю всего лучшаго. Сегодня полу-чила Ваше письмо. Спасибо. Заниматься мы кончили 17 апреля совсем и теперь свободна на пять месяцев. После Пасхи еду в Казань. Мой адрес Набережная Ка-бана, д<ом> И. Е. Дружинина учительнице такой-то, а то там нас де(?) М. И. Д., пожалуй еще если напишете так попадет ей, а если зайдете так выйду конечно я. Когда кончаете? Извините за открытку, но покупать очень дороги, а эта лежала. Пишите если не лень и уже по новому адресу1.
На обороте художественной открытки, рукопись, черные чернила, стоит штамп г. Царевококшайска. 1916 год.
Автор письма неизвестен. По содержанию письма ясно, что автор преподаватель одного из учебных заведений г. Царевококшайска.
Дмитрий Александрович Чернов 1896 г. р. доброволец, подпоручик, окончил Чугу-евское военное училище. В советское время работал плановиком-экономистом Марпромлессоюза, репрессирован 29.12.37 г., расстрелян.
Дар И. П. Черновой, племянницы Д. А. Чернова.
Фотокарточка с надписью 1915 года
Дорогие родители
Папа мама спешу уведомить Вас, что я служу и здоровье мое слава богу ниче. Шлю привет и желаю всего наилучшего. Ост. Вас сы<н> Аркад<ий>2.
Запись на обороте фотопортрета автора. Рукопись, черные чернила. Послано Аркадием Алексеевичем Яковлевым родителям в Царевококшайск. А. Яковлев в 1915 году был призван на действительную службу в армию, попал на флот, служил мат-росом 1-й статьи, как грамотного его определили старшим писарем в штаб коман-дующего флотом Балтийского моря на посольское судно «Кречет».
Дар Л. Б. Гусаровой (Яковлевой), тети А. А. Яковлева.
Поздравительная открытка с фронта
Действующая армия
Изоляционно-пропускной пункт
для почтальона на ст. Дарница
М. К. В. Ж. Д.
Е. В. Г.
Венедикту Никандровичу Крымскому
Дорогой Венедикт! Сегодня получил твою открытку. До этого я послал тебе открытое поздравление с Христосованием на Киев, – адрес мне дала Ек<атерина> Ник<олаевна> полагаю что она теперь до тебя не дойдет, а потому еще раз – Христос Воскресе! От всей семьи поздравляю тебя с праздникам<и> и от всей души желаем тебе всего хорошего.
Любя тебя <Подпись>3.
Автор письма неизвестен. Запись на обороте художественной открытки. Стоит штамп г. Москвы.
Дар Почетного гражданина г. Йошкар-Олы, профессора С. В. Старикова.
***
Война изменила размеренную неторопливую жизнь маленького города. В Ца-ревококшайск хлынули сотни беженцев из западных губерний страны, интерни-рованные иностранцы и австро-венгерские и германские военнопленные. В ма-леньком городе было трудно найти квартиру нескольким сотням прибывших людей. Иностранцев расселяли в пригородных деревнях Вараксино, Пахомово, Княжна и других.
По воспоминаниям горожанки В. А. Яковлево, в доме ее родителей в годы Первой мировой войны квартировала иностранка фон Рок. В семейном архиве Яко-влевых до сих пор сохранили салфетку с вышитой монограммой «S R», принадле-жавшей Рок. Ее имя упоминается в числе «германских подданных военнообязан-ных», кто получил в 1918 году удостоверение на право проезда в Петроград [4, с. 48]. «Военнообязанными» в терминологии начала ХХ века считались интернирован-ные граждане воюющих государств, в нашем случае получается, что Александра фон Рок была гражданкой Германии [там же].
Из документов Государственного архива РМЭ (ГА РМЭ) известно, что военно-пленные офицеры размещались на втором этаже полукаменного здания меща-нина Александра Степановича Чернова на Кирпичной (ныне Кремлевской) улице1 и в двухэтажном полукаменном доме протоирея Воскресенского собора Алексея Петровича Азановского на улице Тихвинской (ныне Горького)2. Здания, в ко-торых проживали иностранцы (пленные и военнообязанные), в настоящее время почти все утрачены, в том числе и вышеназванные. Сохранилось лишь одно из та-ких зданий, о котором пойдет речь ниже.
Австро-венгерские военнопленные у дома Антоновых
В фондах музея истории города Йошкар-Олы хранится черно-белая фотография, на которой изображена группа австро-венгерских военнопленных у дома Антоно-вых. Снимок передала в музей краевед Л. П. Полубарьева. Он сделан в сентябре 1916 года. На фотографии изображен деревянный дом с открытой террасой, наличники окон дома и терраса богато украшены резьбой. На террасе и у дома стоят молодые мужчины в военной форме. Здание находится в старинном районе города – Красноармейской (ранее Воздвиженской) слободе.
По данным городского присутствия по налогам осенью 1915 года «…дом не до-строен, без служб и заборов, деревянный. Страховая оценка дома 4000 рублей. Временно занимают военнопленные офицеры с 10 октября 1915 года. В доме 20 окон и 6 комнат». В одной из комнат был камин1. Историк Г. И. Кириллов при-водит сведения, что в доме проживало «23 офицера, размещенные по националь-ностям» [3, с. 33]. В апреле 1918 года их оставалось 15 (12 офицеров и три ден-щика) и предполагалось их переселить, а в дом Антоновых поместить беженцев [3, с. 41].
Подробно быт и условия содержания военнопленных приведены в публика-ции Г. В. Рокиной «Австро-венгерские военнопленные Первой мировой войны в Марийском крае», реконструкция которых сделана на основе архивных докумен-тов ГА РМЭ [5, с. 102–113]. Царевококшайский лагерь был преимущественно офицерским. К концу 1915 года в городе находилось 27 офицеров и 16 нижних чинов австрийской армии. Ожидалось прибытие в начале 1916 года еще 67 офи-церов. Постепенно количество военнопленных увеличивалось, данные на 1 фев-раля 1918 года были следующими: 90 офицеров и 28 солдат. В одной из бумаг начала 1918 года перечисляются гражданские специальности военнопленных офицеров, которые к тому времени еще оставались в Царевококшайске, это было 77 человек. Среди них было 17 чиновников, 7 учителей, 7 адвокатов, 6 «прочих юристов», 4 студента. Трое названы профессорами, видимо речь идет о препода-вателях высших учебных заведений. Были также три инженера, два техника, два нотариуса, по одному были представлены агрономы, электротехники, бухгалте-ры, геологи и один прописан «типографом». Среди нижних чинов перечислены лишь профессии тех, кто использовался в плену по этим специальностям: трое сапожников, трое портных, два слесаря. Солдаты, как правило, были в большин-стве крестьянами и рабочими.
Подавляющее большинство пленных были военнослужащими австро-венгер-ской армии. Германцев было менее десятка: с февраля по ноябрь 1916 года в го-роде находилось пять офицеров германской армии. Среди солдат в 1916 году лишь один был немцем, в 1918 – двое. Все остальные пленные были подданными Австро-Венгрии и, судя по фамилиям и именам, принадлежали к самым разным народам многонациональной монархии. В списках офицеров и солдат были как немецкие (Ганц, Мюллер, Фишер) и венгерские фамилии (Гергутти, Мольнар, Сабо), так и чешские, словацкие и украинские (Петрашек, Новак, Грушенецкий, Халупецкий, Панасюк, Кузляк).
Жизнь военнопленных четко регламентировалась, они получали все, что им было положено. Вместе с тем надзор за ними был достаточно строгим, любые нарушения режима строго пресекались.
Режим содержания и внутренний порядок определялись инструкцией, имевшейся в каждом помещении, где жили военнопленные. Структура охраны военнопленных в Царевококшайске была следующая. Полковник Недашковский являлся уезд-ным воинским начальником. В его подчинении находились прапорщик Чернов с 15 ратниками. Они осуществляли непосредственную охрану военнопленных. В его обязанности входило: 1) до 9.00 обходить все занимаемые военнопленными помещения с целью проверить их количество и порядок среди них, 2) в течении дня надзирать за порядком и следить за дежурными и дневальными, 3) давать наряды военнопленным и дежурным на поденную работу в управлении, 4) надзирать за состоянием настроений и здоровья военнопленных, 5) ежедневно обходить сторожевые посты по одному разу днем и ночью, 6) делать вечерню перекличку военнопленных, 7) взыскивать с военнопленных и ратников за про-ступки. Исполнять обязанности Чернову помогали ежедневные дежурные по ко-манде, которые осуществляли надзор за военнопленными. Дежурные по команде – это ратники, осуществляющие непосредственное окарауливание военнопленных в свою смену. В помощь дежурным были призваны старшие по помещениям из числа военнопленных. Как правило, старшими по комнате назначались немцы и мадьяры, как наиболее образованные из военнопленных. В их обязанности вхо-дило следить за состоянием здоровья пленных и сообщать обо всех их просьбах дежурному по команде.
В делопроизводстве Недашковскому помогал коллежский секретарь Брыгуш-кин. Его обязанностями было составление деловых бумаг, ведение переписки с воинским начальством местной бригады и военного округа. Всего в Царево-кокшайском управлении состояло 18 человек, один из них был гражданским ли-цом. Они осуществляли охрану военнопленных и контролировали, в меру своих сил и возможностей, жизнь и быт военнопленных офицеров и нижних чинов.
Распорядок дня и условия, установленные для военнопленных, были довольно мягкими и либеральными: в 6 утра подъем; в течение часа они одевались, умыва-лись, убирали постель; с 7 до 8 часов прапорщик Чернов совместно с дежурным по команде проводили их утреннюю поверку и смотр, после чего они с 8 часов в течение часа завтракали. Часы с 9 до полудня были отведены для часовых про-гулок пленных. На прогулки они выходили колоннами или несколькими партия-ми в сопровождении ратников конвоя и прапорщика Чернова. Однако с увеличе-нием количества военнопленных, было выделено дополнительное время для про-гулок после обеда. С послеобеденными прогулками военнопленных связан один любопытный курьез. Довольно часто их водили по Покровской и Вознесенской улицам Царевококшайска, которые огибали здание Полицейского управления до женского монастыря. Именно в эти часы после занятий, приблизительно с 16 по 19 часов, здесь гуляли гимназистки. Совершенно понятна и естественна та тяга и желание, почему молодые австрийские офицеры стремились по весне гулять по этому маршруту. Поэтому педагогический совет Царевококшайской женской гимназии был вынужден попросить уездного воинского начальника не допускать прогулок военнопленных по тем улицам после 16 часов вечера. Разумеется, просьба была удовлетворена. При выгуле военнопленных Недашковский требовал от ратников строго соблюдать правила и инструкции. В его управлении прогулки им разрешались в виду гигиены, а не веселого времяпрепровождения.
Интересна история дома, где жили пленные офицеры. Этот одноэтажный де-ревянный дом построил Иван Николаевич Антонов, служащий земской управы. Он родился в 1870 году, происходил из мещан. Его отец, Николай Алексеевич, был православным, знал грамоту, занимался сапожным ремеслом1. С этой же се-мьей связана другая история с военнопленными Первой мировой войны.
Жена И. Н. Антонова, Мария Прокопьевна, в девичестве Сергеева, была внуч-кой известной в Царевококшайске купчихи Матрены Ивановны Кореповой. Дядя Марии Прокопьевны, Николай Григорьевич Корепов, перед революцией 1917 года занимал пост старосты Царевококшайска. Согласно изысканиям крае-веда Т. А. Дмитриева, сестра жены Н. Г. Корепова, Мастридия Ефимовна Большако-ва, вышла замуж за пленного офицера и уехала с ним за границу2. Мастридия Ефимовна была учительницей мужского начального училища в деревне Княжна, (ныне с. Данилово), которая находилась в пригороде Царевококшайска. Ей пода-рил сборник своих стихов «Песни, посвященные августейшему поэту К. Р. «по-эт А. Котомкин с дарственной надписью: «На добрую память глубокоуважаемой учительнице родного мне училища в деревне Княжне Мастридии Ефимовне Боль-шаковой. 21 апреля 1916 года. Котомкин». Осенью 1915 года Александр Ефимович Котомкин вышел в отставку и приехал на родину в Царевококшайск [6, с. 171–172]. В журнале «Нива» № 18 за 1915 год опубликовано стихотворение А. Е. Котом-кина «Из Галицких мотивов»:
Они бежали от насилья, Залогом дружбы неразрывной
От грозных ужасов войны… Заря сияет впереди…
Встречает их, расправив крылья, Заря, что в скорбную годину
Орел им родственной страны. На небе севера горит…
Он их зовет… И клич призывный Гуцулу, лемку и русину
Надежду будит в их груди… Без слов так много говорит…3
Это стихотворение написано в память Галицийской битвы, одного из круп-ных сражений Первой мировой войны, которое произошло в августе-сентябре 1914 года, в ходе которого в плен были взяты сотни солдат Австро-Венгрии, большинство из них были славянского происхождения. Некоторые из них, воз-можно, и оказались в царевококшайскими пленниками. А. Е. Котомкин, участник боевых действий, описывает бегство дружественных народов под крыло «орла … родственной страны». По сведениям, почерпнутым из метрических книг царевококшайских церквей, хранящихся в Государственном архиве РМЭ, в период войны было заключено много браков между горожанами и иностранцами. Г. И. Кириллов в своей статье приводит документ, из которого следует, что «… считается не лишним поставить в известность граждан и гражданок города Царевококшайска, что общение с офи-церами и солдатами воюющих с нами держав воспрещается» [3, с. 39]. Этот же историк приводит заявление подпоручика Вильгельма Марковича, поданное в начале 1918 года, в котором говорилось следующее: «Я, нижеподпи-савшийся австро-венгерский военнопленный офицер, прошу уважаемое началь-ство мне срочно разрешить сочетаться с браком на здесь живущую австрийскую незамужнюю подданную именно Анну Хэйнрих. Одновременно прошу мне поз-волить жить после заключения брака в частной квартире...» [3, с. 37].
Можно предположить, что строгий запрет распространялся на пленных и был более мягким в отношении интернированных граждан и беженцев. Так, австрий-ский подданный города Львова Антон Григорьевич Панцук в ноябре 1917 года женился на Александре Анисимовне Каюковой, дочери крестьянина из деревни Лапшино1. Германский подданный архитектор Иоанн Карлович Вильдау, люте-ранского вероисповедания, 32-х лет женился на Елене Николаевне Туган-мирза Барановской, потомственной дворянке 27 лет2. В сентябре 1917 года поженились военнообязанный житель Бессарабской губернии Кишиневского уезда Балдаре-шевской волости села Милешты Контрат Андреевич Сандер, лютеранин 25-ти лет и крестьянская дочь Мария Николаевна Тарасова из деревни Лапшино 24-х лет3.
Несколько браков было заключено местными жителями с беженцами из Запад-ных областей Российской империи: Могилевской, Виленской, Холмской, Грод-ненской губерний.
В феврале 1917 года был заключен брак между крестьянином Могилевской гу-бернии Черниковского уезда местечка Краснополье Герасимом Емельяновичем Гейдко, православным 23-х лет и крестьянской дочерью Анастасией Гавриловной Бабушкиной, проживавшей в деревне Вараксино, 29-ти лет4.
22 мая 1917 года во Входоиерусалимской церкви города Царевокошайска об-вечались две пары: женихи – крестьяне из деревни Большие Ноли, а невесты – беженцы из села Жабчи Потурхинской волости Томашевского уезда Холмской губернии: Александр Николаевич Охотников, православный, 37-ми лет женился вторым браком на Христине Семеновне Больчак, 25-ти лет5, а Федор Захаров, 45-ти лет женился вторым браком на дочери крестьянина Яныша Варваре Козин-ской 25-ти лет6.
21 июля 1917 года житель деревни Тарханово Иван Андрианович Чиркин, 39-ти лет, женился вторым браком на дочери крестьянина Евстафия Платонова – Анне Евстафьевне Федорчук, 23-ти лет из Гродненской губернии Бильского уезда Ло-гинской волости деревни Реписка7.
Кроме того были заключены браки между интернированными гражданами и беженцами:
В мае 1917 года германский подданный, проживающий в Царевококшайске, Иосиф Иванович Штоммель, католического вероисповедания, 24-х лет, взял в жены лютеранку, Софью Людвиговну Гротте, дочь садовника из города Яно-ва, 18-ти лет8.
5 ноября 1917 года был заключен брак между переселенцами из села Жабчи По-турхинской волости Томашевского уезда Холмской губернии Дмитрием Семенови-чем Полочан, православным, 25-ти лет и Онуфрией Павловной Андрущуп, 23-х лет.
[name_en] => L. N. Komelina THE FIRST WORLD WAR AND THE CITY OF TSAREVOKOKSHAISK (ACCORDING TO THE MATERIALS OF THE MUSEUM OF THE HISTORY OF YOSHKAR-OLA CITY)
[annotation_en] => The article gives a brief description of the collection dedicated to the First World War, created from the funds of the Museum of the History of Yoshkar-Ola. The collection contains texts of letters from townspeople of 1916-1917, data on marriages concluded during the war between citizens and foreigners. The beginning of the collection was laid by local historians and old residents of the city, the first donors of the museum – the married couple Polubarieva and Safronov were among them. They gave the museum a number of valuable photographs and historical documents from their own family archive.
[text_en] => The article gives a brief description of the collection dedicated to the First World War, created from the funds of the Museum of the History of Yoshkar-Ola. The collection contains texts of letters from townspeople of 1916-1917, data on marriages concluded during the war between citizens and foreigners. The beginning of the collection was laid by local historians and old residents of the city, the first donors of the museum – the married couple Polubarieva and Safronov were among them. They gave the museum a number of valuable photographs and historical documents from their own family archive.
[udk] =>
[order] => 12
[filepdf_ru] => 121_ru.pdf
[filepdf_en] => 121_en.pdf
[download] =>
[section_ru] => ПУБЛИКАЦИЯ МАТЕРИАЛОВ
[section_en] => PUBLICATION OF MATERIALS
[authors] => Array
(
[0] => Array
(
[author_ru] => Любовь Николаевна Комелина
[author_en] => Lyubov’ N. Komelina
)
)
)
[12] => Array
(
[id_section] => 4
[id] => 122
[id_journal] => 6
[name_ru] => В ОКОПАХ И В ПЛЕНУ: СОЛДАТСКИЙ ДНЕВНИК ВРЕМЕН ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ
[annotation_ru] => В данной публикации представлены отрывки из дневника уроженца Вятской губернии, старшего унтер-офицера 130-го пехотного Херсонского полка Н. Д. Мурсатова, который он вел в годы Первой мировой войны. Автор повествует о том, как проходила мобилизация, военные действия ноября – начала декабря 1914 года. Особый интерес представляют описания солдатского быта начала войны и территорий современных Украины и Польши.
Ключевые слова: Первая мировая война, мобилизация, боевые действия, солдатский быт, Украина, Польша.
В 2014 году отмечался столетний юбилей начала Первой мировой войны – одного из трагических и в то же время, судьбоносных событий, как мировой так и отечественной истории. Эта война стала катализатором многих крупных явле-ний и процессов, во многом определила современную геополитическую картину мира. В то же время война наложила неизгладимый отпечаток на личные судьбы миллионов людей. К сожалению, в отечественной исторической памяти сохрани-лось значительное число лакун, забытых страниц истории войны. К сожалению, многие события, происходившие на фронтах Первой мировой войны, подвиги офицеров и нижних чинов, воинская слава и горькая трагедия наших прадедов остается для многих terra incognita.
[text_ru] => В данной публикации представлены отрывки из дневника уроженца Вятской губернии, старшего унтер-офицера 130-го пехотного Херсонского полка Н. Д. Мурсатова, который он вел в годы Первой мировой войны. Автор повествует о том, как проходила мобилизация, военные действия ноября – начала декабря 1914 года. Особый интерес представляют описания солдатского быта начала войны и территорий современных Украины и Польши.
Ключевые слова: Первая мировая война, мобилизация, боевые действия, солдатский быт, Украина, Польша.
В 2014 году отмечался столетний юбилей начала Первой мировой войны – одного из трагических и в то же время, судьбоносных событий, как мировой так и отечественной истории. Эта война стала катализатором многих крупных явле-ний и процессов, во многом определила современную геополитическую картину мира. В то же время война наложила неизгладимый отпечаток на личные судьбы миллионов людей. К сожалению, в отечественной исторической памяти сохрани-лось значительное число лакун, забытых страниц истории войны. К сожалению, многие события, происходившие на фронтах Первой мировой войны, подвиги офицеров и нижних чинов, воинская слава и горькая трагедия наших прадедов остается для многих terra incognita.
Радует, однако, тот факт, что в последнее время профессиональные исследо-ватели и представители общественности все больше внимания обращают на тему Первой мировой войны. Появляются новые публикации, все чаще заходит речь об установке памятников и мемориальных плит в память тех событий и их участников, президентским указом 1 августа утвержден День воинской славы в память павших на полях сражений, умерших в госпиталях и не вернувшихся из не-приятельского плена российских солдат.
Одним из важных видов документов, помогающих увидеть реалии того или иного времени глазами реальных людей, почувствовать дух эпохи, являются вос-поминания и дневниковые записи. В распоряжение авторов попала копия одной такой реликвии, хранящаяся в семейном архиве жителя г. Йошкар-Олы – солдат-ский дневник времен Первой мировой войны. Его автор – Николай Демидович Мурсатов, уроженец д. Масленской Шешургской волости Яранского уезда Вят-ской губернии, ныне Тужинского района Кировской области. Призванный из за-паса по мобилизации осенью 1914 г., он, старший унтер-офицер запаса, подневно описывает свое пребывание в запасном пехотном батальоне в городе Вятке, путь маршевой команды до частей действительной армии, боевые действия 130-го пе-хотного Бессарабского полка в ноябре-начале декабря в предгорьях Карпат в хо-де осады Перемышля, жизнь и быт солдат первой осени войны. В декабре Нико-лай Демидович попадает в плен, но продолжает все так же подробно описывать все то, что происходило вокруг.
К сожалению, объем публикации не позволяет представить данный доку-мент в полной мере, поэтому авторами было принято решение публиковать текст в нескольких частях. Стилистика текста по возможности сохранена, пунктуация и орфография отредактированы. Все даты приведены по старому стилю.
(Начало не сохранилось)
…В городе до вечера. Замечательно (здесь и далее – в смысле «примечатель-но»), что ехали на войну Сибирский полки 5-й и 6-й в папахах серых. Ночью мы отправились на машинах в город Вятку. Благополучно доехали до города 23-го в 2 часа утра, пришлось ночевать нам в холодных казармах. 23-го в восемь часов утра нас выстроили всех на площади, а в 10 часов утра командир полка разделил нас поротно по 250 человек в каждую роту строевой пехоты, на нестроевых в осо-бую роту артиллерии и кавалерии, инженеров и пулеметчиков – всех в особые команды развели. Я был назначен в 1-ю маршевую роту.
24-го нас завели на довольствие. 25-го нам был смотр сапог: у кого были хоро-шие сапоги, тех записали. 26-го было назначение по 60 человек с роты в г. Петро… И назначили тех, у кого были записаны хорошие сапоги, тем выдали деньги 7 р. (здесь и далее – рублей) и отправили нас тот же день 500 человек.
27-го я написал письмо на родину. 28-го стали с нами заниматься. 29-го выдали нам снаряжение и амуницию. 30-го производились занятия. 1-го – октября Покров Пресвятой Богородицы. Я ходил в церковь в Кафедральный Собор, где совершали литургию Епископ Вятский и Слободской Никандр и Епископ Павел Глазовский, и 10 священников, и три дьякона. Мне очень понравилось, пение было стройное.
2-го без перемен. 3-го тоже. Занятия производились с нами ежедневно по рас-писанию. Ходили на прогулку 2 раза в день и несли караульную службу; ходили в караул через день. Хлеба выдавали по 3 ф. (здесь и далее – фунта1) в ежедневно и пищи было достаточно. Хлеба мы лишнего раздавали по дешевой цене 10 коп. и 8 коп. за булку, потому у каждого были деньги. Покупали белый хлеб хороший по 5 коп фунт, булки французские по 4 коп., сушки по 6 коп. и 4 коп. Когда начальство разузнали, что солдаты продают хлеб, то строго запретили нам про-давать хлеб. На другой же день отдали приказ, что солдаты могут лишний хлеб в казне, не надо получать, кто сколько желает, а будут выдавать деньгами за один фунт 1¾ коп. После этого мы стали получать по 2 фунта, а за третий фунт нам стали выдавать деньгами.
Жилось нам в Вятке хорошо – что угодно можно было купить дешево. 4-го я хо-дил в город и обошел весь город: не очень велик и не очень весел. 5-го октября нам выдавали жалованье за сентябрь: я получал 1 р. 86 к. (здесь и далее – копеек) и получил письмо из дому не очень радостное. Пишут мне, что жена не очень здо-рова и сын тоже нездоров. Я стал думать и кручиниться по ним. У меня не стало аппетита. 6-го числа я написал на родину письмо и прописал, что посылаю я вам три рубля денег на излечение. Прошу скорее как-нибудь вылечить. Послал письмо и денег с землячком, и посылку: подарок жене и сыну гостинца. Прописал, что я нахожусь жив и здоров и того вам желаю от Господа Бога д. з. (доброго здравия).
Вятку больных и раненых, так что все казенные дома были заняты госпиталями Красного Креста. Пленных австрий-цев и германцев тоже было много. Нам пока живется в Вятке хорошо. По праздни-кам и по воскресениям ходили в кафедральный собор, а вечером бывает духовная беседа; ходили в цирк, театр, Колизей. Каждый день покупали телеграммы и га-зеты. Дожидались все мира, и даже печатали в газетах про мир.
17-го выдавали нам теплые рубашки, вроде мундира. Занятия продолжались ежедневно. И так далее… 25 октября нам выдавали жалованье; я получил 4 руб-ля. 26-го нам был последний смотр на плацу: наступления и сторожевое охране-ние, и немое учение… 27-го выдавали нам [деньги] за собственные теплые вещи. Я получил за теплую шерстяную рубашку 1 р. 50 к.; за варежки и за чулки шер-стяные, и за суконные портянку 1 рубль. Итого 2 р. 50 к. Шубу у меня не приня-ли. Некоторым выдавали за шубу по 7 р. 50 к. 28-го я получил из дому письмо и пишут мне, что находимся пока слава Богу все живы и здоровы. Я остался этим письмом очень доволен.
29-го нас назначили в поход две роты: 1-ю и 2-ю 500 человек неизвестно куда, на Петроград или на Москву, ничего не извещали нам куда повезут. И выдали нам остальное, все что полагается: снаряжение и шанцевой инструмент, и хлеб, и деньги, кто оставлял в казне. 30-го октября нас в 5 часов утра угнали две роты в церковь и была нам общая исповедь и причастие святых тайн.
31-го октября в 9 часов утра мы собрались в поход. В 10 часов выстроили нас посреди площади и был напутствующий молебен, а после молебна обошел свя-щенник с крестом и окропил святой водой. И все подходили и прикладывались к иконе Пресвятой Богородицы. Эту икону мы купили сами в г. Вятке и взяли с собой в поход. Потом мы прощались с товарищами, которые остались в запас-ном батальоне. В 12 часов мы отправились в поход, перекрестившись, и все кри-чали «Ура!» Шли мы городом до станции с песнями. В 1 час дня мы сели на ма-шину. Отправились мы из Вятки в 6 часов вечера. В 1 час (здесь – через) мы уже были в г. Котельниче, стоял поезд минут 15. Я соскочил с вагона и прибежал на вокзал, нашел тут знакомых. Я послал с одним знакомым посылку домой: шу-бу, сапоги, гостинцы и письмо (послал с артемовским с Тимофеем Михайловичем Сопляковым и отдал ему в руки 10 рублей денег с передачей моему родителю). Из Котельнича мы приехали в Ярославль и в Москву (до Москвы – в Сергиев-ской Лавре нам был молебен), ехали мы все на проход до Москвы. В Москву приехали 2-го ноября и простояли полсуток.
3-го ноября я послал из Москвы письмо на родину. Затем мы ехали в города Брянск и Киев, где через Днепр ехали по мосту с освещением прожекторов и сильной охраной. Затем мы были в местечке в Развилове1, где было первое сраже-ние. Жалкое положение: депо сожжено, дома разрушены. А в ночь мы прибыли в первый австрийский город Броды2 – этот город полуразрушен и спален. Ехали мы дальше. По дороге я замечал оставленные следы ужасов войны. Где мертвые лошади, а где сломанные телеги, а где было сражение – земля взрыта снарядами и окопами.
В ночь с 7-го числа на 8-е мы доехали до города Львова3. Прибыли в 2 часа утра, потом повели нас по городу на квартиру. Проходили мы часа два по городу, наконец, привели нас к австрийским казармам, где была нестроевая рота ав-стрийская. Было тут на дворе оставлено много телег. 8-го ноября я послал на ро-дину письмо. Ходили в город – жители живут поляки, евреи, чехи, русины. Львов очень велик и отличный город: дома все каменные двух- и трехэтажные и много 4-, 5- и 6-этажных. Деревянных построек я не видел в городе. Только улицы не про-ходные. Ездят транспортом, и все улицы покрыты камнем. Во Львове, все в нем находится для русского человека интересным. Здесь все на памяти польской ста-рины и много памятников. И стоят взятые в плен австрийские орудия и пулеметы.
9-го я ходил в баню в городе. Сел на транспорт и прокатился версты две, пла-тили за баню по 15 к., а обратно пришлось идти пешком – мы с товарищами за-блудились и проходили с утра и до вечера по городу. 9-го вечером часов в 9 мы пошли на станцию. Выстроили нас перед вокзалом и продержали часа полтора на морозе. А войска на вокзале было очень много: некоторые идут на позиции, а не-которые с позиций. И рассказывают, как идет бой; и было тут много раненных и пленных австрийцев. Но больше всего мне показался интересным этот вокзал, потому что я нигде не видывал таких вокзалов. Снаружи вся площадь освещена разными огнями, а сам вокзал выстроен двухэтажным из дикого камня и разным цветом украшен и вырезан отлично. А внутри кругом и везде горит электричество разного цвета. Я тут увидел лестницу на верхний этаж, и ходят солдаты по лестнице. Я тоже пошел по лестнице на верхний этаж и вижу: тут тоже вокзал и сверх эта-жа ходит поезд в 6 путей, а сверху шести путей покрыт стеклянной крышей на железных столбах на всю линию. Но я это все не могу подробно описать, потому что я все не мог выглядеть. Вскоре протурили (здесь – прогнали) нас на другую станцию. Пришли мы на другую станцию, простояли мы на морозе часа полтора. А ночь была холодная, а деваться была некуда. Потом отсчитали нас по 60 чело-век в каждый вагон и посадили нас в вагоны. В вагоне было очень тесно, даже нельзя было повернуться. Вагоны были австрийские, они покороче и уже наших вагонов, а печей не было в вагонах – в вагонах был холод. Поехали мы дальше.
На другой день нам выдали порцион по 55 коп., а в России мы получали по 25 коп. Купить было нечего, хотя и были деньги у каждого. Хоть с голоду помирай – хлеб не выдавали. Благодаря тому, что у австрийцев была картошка зарыта в землю на поле, солдаты наши добывали картошку и набирали с собой. Я не помню, на ка-кой-то станции платили за фунт черного хлеба по 30 коп. Когда мы ехали по Га-лиции, то я все время интересовался их местностью. Места очень красивые: ров-ные дороги шоссейные и насажены садами. И много я видел: на поле валяются трупы лошадей и земля взрыта окопами и снарядами.
Доехали мы до станции Равы-Русской1, поезд остановился минут на 30. Мы по-вылезали из вагонов. Замечательно, что артиллерийские выстрелы были слышны недалеко, верстах в 14-ти под Перемышлем2. Стреляли залпами – как сильный гром гремел. Замечательно, что тут на станции много было забрано телег, орудий и зарядных ящиков. И много было навалено винтовок и патронов, австрийских и наших. Русских штыков было навалено несколько тысяч. Затем ехали мы даль-ше, замечая оставленные следы боя на поле: где австрийские телеги, где испор-ченные австрийские орудия.
Доехали мы до станции, где была нам высадка, а на машине нам больше не пришлось ехать. Пришлось нам идти от этой станции верст 10 пешком до го-рода Ярославля (здесь и далее – г. Ярослав3). На станции замечал я, что много было сложено зарядных ящиков австрийских и наших, и много патронов собрано в кучу. И были слышны артиллерийские выстрелы.
Шли мы по шоссе – нас было более двух тысяч. По дороге, около г. Ярославля замечал я, что было тут ужасное сражение. Укрепленные верст на 5 окопы и про-волочные заграждения, и волчьи ямы. Около Ярославля проходили мы через реку по понтонному мосту, а шоссейный мост был взорван австрийцами. Дошли мы до города Ярославля уже ночью. Ночлег у нас был назначен в большом трех-этажном каменном доме. Это был у них не иначе как реальное училище, потому что тут было очень много книг раскидано на полу и все комнаты были полны книгами и вещами, а на чердаке было навалено книг и бумаг так, что на полар-шина4 на полу валялись.
Наша рота стояла на втором этаже. Тут было много разных комнат, и во всех комнатах были разные украшения, освещены были электричеством. Тут была служанка для офицеров – носила обеды и приготовляла кушанье, потому что тут постоянно ночевали наши войска. Нам пришлось тут ночевать две ночи. Хлеб мы получали только один раз по 2 фунта, остальное время без хлеба. Купить было можно на базаре. Мы покупали на свои деньги, только платили дорого. Город Ярославль полуразрушенный. Мы стояли целый день и все время были слышны орудийные выстрелы под Перемышлем на 24 версты – как сильный гром гремел.
На третий день мы пошли с утра в поход в полной выкладке 45 верст до горо-да Лежинец – он незамечательный. Шли мы ходко по шоссе – дорога была жесткая и каменистая, у многих солдатиков заболели ноги, намозоленные. Я тоже намо-золил обе ноги. Пришли мы на ночлег – нельзя было наступить, очень наломали ноги. Дошли мы уже ночью, часов в 10 стали кипятить кипятку. Дров не было, на-ломали перила и сварили чаю, ужина не было для нас. Утром был завтрак и вы-дали хлеба по полтора фунта на человека. Позавтракали и пошли мы в поход в город Вкешевск 21 версту. Этот город отличный. По дороге я замечал – много валяются трупы лошадей и оставлены следы боя.
Наши ночлеги были в самых лучших домах в австрийских городах. В городе Вкешевск нам пришлось ночевать в большом трехэтажном каменном доме. Этот дом был не иначе как казначейство или государственный банк – очень много было тут разных комнат и в каждой комнате комоды и шкафы с разными вырезами и ук-рашениями, и в каждой комнате было очень много книг и векселей, и марок ав-стрийских. На двор было вытаскано много книг и разных бумаг возов пять. Тут нам ничего не выдали: ни хлеба, ни обеда. Благодаря тому, что картошки дорогой понабирали, питались картошкой. У австрийцев в Галиции картошка на поле в зем-лю зарыта. Солдаты набирают дорогой вещевые мешки и на ночлеге сварят и поедят.
Переночевали мы ночь, а утром пошли в поход дальше. Перешли мы верст 25 до местечка Сензишу1. Тут нам выдали по одному фунту хлеба. И был ужин и завтрак, но хлеба мало. Ночью наши солдаты охотники ходили в поле за кар-тошкой версты за две, и принесли много картошки. Чтобы не помереть с голоду – ночью сварили и ели, и меня накормили. Начальники нам отказали давать хлеба, и идти завтра 34 версты. Наше положение очень плохое…
Мы шли по шоссе, дорога жесткая, и шли все время на запад. У меня был с собой план театра военных действий – я шел по карте. Всю дорогу нам навстречу гнали пленных австрийцев. В этот день гнали несколько тысяч с утра и до вечера. Замечательно, это было 17 ноября, а что будет вперед – Бог знает.
18 ноября утром пошли мы в поход голодные и перешли 30 верст в город Дембицы2. Дошли мы часов в 12 ночи, и был ужин для нас приготовлен, но ужинали без хлеба. 19-го числа нам есть было нечего. Мы были голодны, не-которые утром ходили на станцию, покупили хлеба и собрали сухариков. Суха-рей было очень много на станции, а нам не выдали ни крошки, потому что наши ротные командиры не беспокоились о нас. Мы ходили с товарищами на станцию, чтобы покупить что-нибудь съестного; хлеба не могли найти нигде покупить. Потом пошли на склад, где наваливали на обозы продукты на позиции. Мы тоже пособляли таскать мешки с сухарями и с крупами. Тут я собрал на полу несколь-ко сухариков и набрал крупы на полу проса фунта два-три. Пришли со станции, сварил я каши и поел очень хорошо.
В 11 часов дня пошли мы в поход. Мы шли было на Краков3, но по слухам будто бы он взят, а потому нас повернули в другую сторону, направо к России. Мы прошли 30 верст. Рядом с одним хутором стоял резервный обоз. Я пошел к обозным, чтобы купить что-нибудь. Мне обменяли на табак, который был у меня в кисете полось-мушки4. Мне дали сухарей фунта полтора, да у одного солдата купил на 10 копе-ек. Он намерял мне один котелок – у меня стало сухарей фунта три.
Затем пришли мы в местечко Мелец1. Пришли уже ночью, у многих было есть нечего, кроме картошки, и то без соли. За соль дают 50 копеек за фунт, и то негде взять – вот до чего трудное положение солдата. Сего же 18 числа доносилась страш-ная канонада артиллерийского боя с правой стороны дороги.
19 ноября. Сегодня перешли мы местечко Щучино2 в 1/2 верстах от границы. Прошли мы 30 верст, а с левой стороны дороги была слышна сильная артилле-рийская стрельба. Но жизнь наша очень плоха. Хлеба нам сегодня дали по 1/4 фун-та каждому. Солдаты выбиваются из сил. Так как снега нет совсем земля мерзлая. Горе тому, кто к несчастью заболеет, – лошадей с нами нет, больные должны оставаться на произвол судьбы. Слабость и голод угрожают нам сильно, 1/3 часть не доходит до ночлега, спать приходится в деревнях. А на дороге, на реках мосты деревянные сожжены, а железные взорваны. Нашему походу вот уже 6 дней. Соль здесь в Галиции подешевле 6-и рублей пуд и можно купить.
20-го нам назначен поход 16 верст до местечка Олесное, и без куска хлеба. Про хлеб уже забыли. Ночлег многим пришлось спать на частных квартирах, и очень тесно, почти сидя спали. А хлеба мы совсем не получали. 21-го Введение Пресвятой Богородицы во храм. Нам была дневка в местечке Олесном, за этот день нам выдали по 1-му фунту хлеба, чай и сахар, и был ужин. С правой сторо-ны слышна сильная артиллерийская стрельба всю ночь и весь день. Все было слышно – как страшный отдаленный гром.
22-го мы пришли в Россию в Келецкую губернию в местечко Котица. Перешли 35 верст, и по дороге мы убили дикую козу, ободрали, а мясо взяли с собой. Диких коз и зайцев в Австрии очень много. Шли мы через реку Вислу по понтонному мо-сту, нас застигла ночь. Дорога была очень грязная и ночь была темная. Дорога была испорчена, были канавы и ямы, я несколько раз упал в грязь. Дошли мы кое-как но-чью до местечка, а квартиры для нас не было. Нам пришлось ночевать в вольной квартире: мы ночевали с товарищами у еврея (сварили козу и ели без хлеба). Он мне рассказывал, какой был бой, что все жители сидели в ямах два дня, пока шел бой. Он показал нам австрийский снаряд. Этот снаряд упал на его хату, но не взорвал-ся. Местечко напоминает об ужасах боя и разорения: дома многие полуразруше-ны и сожжены. Жители голодают – фунт черного хлеба стоит 25 копеек.
23-го повели нас опять в Галицию, переправились через реку Вислу по пон-тонному мосту. Было назначено нам идти до ночлега верст 16. Дошли мы уже ночью, но тут коменданта не было, он переехал в другое местечко – нам тоже при-шлось идти еще 8 верст. Идти ночью, и все время шел дождь. Мы все обмокли, а ночь была очень темная, даже ничего не видать. Благодаря тому, что шли по шоссе многие солдаты выбились из сил и ночевали на дороге, но я дошел с ротой до местечка Новоржевска. Нас дошла только четвертая часть. На хлеба ничего не выдали. Ночью были голодные и мокрые до нитки. Моего взводу пришло только 4 человека. Я взял их с собой и пошли квартиру разыскивать, а квартир не было простых, все были заняты войсками. Наконец нашли у поляка – у него было две избы. В одной уже стояли солдаты, их было человек 15. Спасибо, что они нас пустили. Мы тут же растопили печку, сварили чаю и сами хорошо обсушились, а хозяин полячек все время ругал нас. Ему жалко было дров, а мы не обращали даже внимания. Утром пришли некоторые наши солдаты.
24-го нам выдали хлеба по 2 фунта, чай и сахар, и был завтрак. Позавтракали и пошли в поход обратно по той же дороге до местечка Усть-Соль 8 верст. Мы толь-ко ходили 8 верст в сторону получать хлеб и обед. 24-го прошли мы 28 верст в ме-стечко Новоржевска в России в Келецкую губернию в другой раз уже пришли. Тут по дороге замечал я следы боя: поля изрыты окопами, снарядами и осколка-ми; жители разорены, дома разбиты там, где было сражение. Плоха тут жизнь. Заме-чательно местечко Усть-Соль. Оно разбито так, что смотреть жалко – спалено и ра-зорено. И везде следы боя, поля все изрыты снарядами и осколками. Наверное, тут легло наших братьев много. Видал тут я памятники, где были хоронены наши бра-тья.
Затем над местечком Усть-Солью пролетал германский аэроплан и бросил бомбу, которой убило 2-х человек и 3-х лошадей. А с левой стороны на юге вид-ны недалеко Карпатские горы, как сильные облака. Затем перешли в третий раз Вислу, нас застигла ночь – ничего не видно было. Ночь была темна, а дорога бы-ла очень грязна и ямовата. Так что солдаты падали один за другим, а идти нужно было еще до ночлега до местечка Новорадомска 5 верст, но мы выбились из сил. Мы зашли с товарищами переночевать к поляку, а тут было солдат много, при-шлось нам спать сидя. Вечером и утром сварили мы чаю на плите и купили у хо-зяина картошки, сварили и ели, а хлеба давно у нас уже не было. Утром позав-тракали и пошли мы в местечко Новорадомск, разыскали мы тут своих. Тут выдали хлеба, не знаю по сколько, но хлеб был вовсе сырой, даже нельзя было есть – я не получил. А можно было тут купить – за фунт черного хлеба платили по 10 ко-пеек. Это было 25 ноября, в 12-й день нашего похода. В местечке Новорадомском половина колокольни разбита снарядом.
Мы пришли в местечко, где [находился] штаб 33-й дивизии, и чем ближе мы подходили к позициям, тем больше слышны выстрелы из орудий, как страшный гром гремел под Краковым – были мы в 20-ти верстах от Кракова. Тут нас две ро-ты по 250 человек разбили в два полка: нас 250 человек назначили в 130-й пехот-ный Херсонский полк, а 250 человек в 129-й пехотный Бессарабский полк. Я был назначен в 130-й пехотный Херсонский полк – в 10-ю роту 4 взвод 2-м отделен-ным командиром 33-й дивизии 21-го корпуса 2-й армии.
Нам целые сутки не давали есть. Я вечером написал письмо на родину, и лег спать, и не мог уснуть. Вдруг скомандовали: «Вставай живо! Одевайсь!». Мы вста-ли и оделись в поход. Шли мы ночью 2 батальона. Не на Краков, а повели нас в Галицию, через реку Вислу. Шли мы всю ночь голодные 33 версты. Утром мы дошли до города Бохния1, было 26 ноября. Нам завтра один суп, без хлеба; и ужин тоже без хлеба. Город отличный – вокзал железной дороги и железный мост. Но когда голоден, то ничего не интересует. Милые солдатики другие сутки ни куска хлеба не получали и купить ничего нет. Жизнь наша очень плохая. К счастью, мы еще нашли купить у жида два хлеба ржаных фунта по три, плати-ли по рублю за хлеб. А некоторые солдаты нашли в лавках крупчатки, пекли са-ми и ели. За осьмушку табаку платили по 30 копеек и 35. Спички вовсе не было купить, а если где найдешь, то платили за 1 коробок 6 копеек. В Бохнии стояли мы в резерве, а передние позиции в семи верстах впереди. Днем летали над Бох-нией австрийские аэропланы.
На 27-е ночью всю ночь была стрельба из орудий и пулемета, и ружейная. Как было страшно! Наутро пошли в штыки с криком «Ура!» Утром 27-го много при-шло раненых в Бохнию, и много тут наших братьев уложили, особенно 42-й ди-визии, и взяли в плен. А 72-я дивизия отличилась. Тут наступали на нас австрий-цы и германцы: германцы шли просто колоннами – хотели прорвать наши цепи, а наши били их из пулемета, много тут их уложили, и взяли очень много в плен австрийцев, а германцев мало было в плену. Взяла в плен 72-я дивизия около 3-х тысяч. Ночью приняли в Бохнию всех пленных – вся площадь была наполнена пленными австрийцами.
27-го нам выдали хлеб по 1/2 фунта на человека, и был обед. 28-го с утра мы от-правились на позиции, соединились с 21-м корпусом. 28-го неприятель сдал верст на пятнадцать. 72-я дивизия отбила германцев 1-й дивизии, которые были с австрий-цами. 28-го дошли уже вечером до местечка Вышки, к Карпатским горам, где была сильная артиллерийская стрельба. По слухам – будто бы Сербия 27-го ноября взяла в плен австрийцев 19 тысяч и орудии, это говорили даже офицера. 28-го нам был один борщ и без порций. 28-го и 29-го нам хлеба не выдали, питались картошкою.
29-го мы в 4 часа утра пошли на позиции. Дорогой я передал письмо почталь-ону, было письмо написано на родину. Дошли мы до местечка Липицы. Тут мы ос-тановились на привал. Неприятель нас заметил, стал стрелять из орудий, мы все присели за хатами. Сначала все давал перелет, а потом стал недолет. Выпустил снарядов тридцать подряд и Бог спас – из нас никого не ранило. Осколки падали прямо перед нами и даже в хату, где мы сидели, но Бог спас нас. Потом пошли мы занять позиции на левый фланг, к Карпатским горам. И полезли мы на гору крутую – версты две шли, все в гору. На лошадях никак нельзя было влезть. Пу-леметы сначала везли на себе пулеметчики, а потом нельзя было везти – разобра-ли на части и понесли на себе, потому что гора крутая и на дороге лед, никак нельзя влезть. Походные кухни и обоз остался весь внизу у подошвы гор.
Наконец мы дошли [туда], где нужно было нам занять позиции. Командир пол-ка остановил нас всех и призвал к себе батальонных командиров и определил им занять место по плану. Батальонные командиры призвали к себе ротных коман-диров и назначили им занять позиции. Нашей роте досталось занять на самом левом фланге. Мы заняли позиции на возвышенности гор у перелеска, а впереди был обстрел хороший. Нас – 4-й взвод назначил ротный командир для прикрытия пулемета, а 4-й батальон был сзади в резерве со знаменем. Потом расставили нас и приступили за работу – окопы копать. Копали мы всю ночь, потому что земля камениста – никак нельзя было копать. И все мы были голодные, выбились из сил. На утре мы уже кончили работу, выкопали окопы стоя (здесь – в рост) и сидели мы в окопах: не спали всю ночь и не стреляли, потому что мы не видели неприя-теля и не было их тут.
Правее нашей 33-й дивизии стояла 42-я дивизия. С вечера неприятель стал стрелять из орудий по нашему правому флангу. У нас орудий не было – только пулеметы. Правее нас стреляли наши всю ночь из пулеметов и ружей, а нашей роте не пришлось стрелять. Есть страсть как хотелось – были голодны, потому что 2 дня не получали ничего. 30-го числа я ходил к халупам (были халупы впереди наших позиций у подошвы гор), чтобы покупить что-нибудь съестного. Я отдал австрийцу табаку и выпросил у него картошки. Он мне наклал полный котелок, а хлеба у них у самих не было, сами питались картошкой. У другого хозяина я выпросил капусты – он мне отдал полкотелка, я ему дал табаку. Принес я на по-зиции, сварили картошки и чаю и покушали с товарищем.
Под вечер 30-го перешли мы на другую позицию, правее, и выкопали окопы. Только выкопали окопы – неприятель стал стрелять из орудий. Нашу роту не за-метил – давал все перелет, а потом недолет. В одно место выпустил снарядов 40, [там] где была расположена 9-я рота. Они были правее нас, в окопах сидели. Тоже давал перелет, только два снаряда попали прямо в окопы, тут несколько человек убило и ранило осколками. Во второй роте тоже убило много снарядами и ранило осколками. Всю ночь была стрельба адская на правом фланге, а у нас только была перестрелка. 42-я дивизия наступала. Австрийцы стали стрелять но-чью с освещением прожекторами – так было светло, как и днем. Стреляли все время из пулеметов и [из орудий] залпами.
1-го декабря была с утра и до вечера артиллерийская стрельба. Снаряды пада-ли кругом, но мы не показывались – сидели в окопах. Бог спас – из нашей роты никого не ранило – дали снаряды перелет и недолет. 1-го числа принесли нам хле-ба и был завтрак. Ходили за супом за две версты. Принесли масла, разделили – досталось по ложке. И был ужин – ходили за супом тоже за две версты. Достать ничего нельзя было, потому что гора высокая, патроны таскали на себе, пулеме-ты тоже. Ночью тоже не пришлось спать – наблюдали всю ночь. Я ходил в дозо-ры за старшего – для осмотра впереди лежащей местности. Но все у нас было благополучно, впереди нас разведывали наши казаки. А на правом фланге была стрельба всю ночь с освещением прожекторов.
2-го декабря чуть свет началась артиллерийская орудийная стрельба. Наши толь-ко стреляли из горных орудий. Полевых и мортирных орудий у нас тут не было, потому что нельзя было никак попасть [сюда] – горы очень высокие. Нам воевать было тут плохо: полевых и мортирных орудий тут не было, патронов было мало у нас, доставать было далеко. С утра стали наступать немцы и австрийцы. На нас шли они просто колоннами. Мы стали стрелять из окопов, наши пулеметы рабо-тали здорово – немало уложили мы тут немцев и австрийцев, но все таки нам пришлось отступить. Если бы мы не отступили от этих гор, то всех бы нас могли взять в плен, потому что обошли они наш левый фланг, их было тут тоже немало.
Под вечер мы стали отступать и принимать влево, потому что стали они об-ходить наш левый фланг. Мы стали перебегать поодиночке и принимать влево, они стали стрелять по нам – пули свистели над головами. Они стреляли высоко благодаря тому, что в этих горах был невысокий лес – они прицел брали высоко, поэтому у них пули перелетали высоко. Я рассчитываю (здесь – полагаю), у нас убитых и раненых было меньше, чем у них. Но меня Бог спас от пули, а пули свистели над ухом.
Мы перебегали и принимали влево и окапывались лежа, они все время насту-пали на нас, стреляли. К концу дня подошли близко. Сначала мы стали стрелять на постоянный прицел, было уже темно. Они подошли на сто шагов и перебежа-ли влево. Они были под горой, а мы стреляли с горы. Мы бы тут уложили их много, но мешали стрелять деревья и темно стало. Потом пришел нам приказ, чтобы как можно скорее убраться, отступить, потому что нас уже они обошли. Мы стали отступать бегом назад лесом. Дорога была узкая и грязная, и было темно – ничего не видно. Мы стали спускаться с гор. На этих хребтах Карпатских гор во многих местах есть болота – даже нельзя пройти. Много коней погибло, даже по дороге, завязнув без возможности [их] вытащить – так и оставлены. Мы стали отступать, время было часов восемь вечера. Из нашего полка осталась 16-я рота для перестрелки. Когда мы отступали, 16-я рота стреляла так, что не заме-тил [нас] неприятель. Из других полков тоже стреляли.
Когда спустились с гор и вышли из леса, то нас повели прямо полем. Место было неровное и попадались нам речки. Берега были крутые, и все мы это труд-ное препятствие прошли, а позади нас было видно, как неприятель освещал про-жекторами. Было светло, как днем, а нас уже там не было. Пробыли бы мы на этой позиции каких-нибудь еще часа полутора, то могли бы нас всех взять в плен. Благодаря корпусному командиру, [тому] что он не прозевал [этого не случилось].
Повели нас прямо полем, а потом пришлось нам идти лесом. Вышли мы на доро-гу. Дорога была очень грязная – шли мы по колено в грязи. Очень было идти труд-но и ничего не видно. Я бы готов был помереть тут на месте, но смерти не было. Много у нас на этой дороге пропало солдат – завязали и падали в грязь. Земля тут клеиста – если постоять немного на месте, то не добыть ноги и нужно падать в грязь. Тут я сам видел у двух солдат пораненные глаза штыками по неосторож-ности. Они плакали и остались тут в лесу. Шли ходко – привалов не было. А вой-ска было много. Я отстал от своих рот. Когда мы вышли из леса, то, немного пройдя, вышли мы на шоссейную дорогу. Тут я стал бежать вперед и настиг свою роту. Шли мы до утра, прошли верст 30 и остановились в одном местечке биваком. Простояли мы до ночи, пообедали, почайничали и отдохнули, и весь корпусный обоз с нами ехал. Тут стали нас проверять повзводно. Из нашей роты не стало 40 человек: убитых и раненых у нас было мало, остальные остались измученные в лесу и некоторых взяли в плен. Из нашего полка убыло людей 300 человек, из 16-й роты осталось только 20 человек. После того было слышно, что [те] ко-торые остались в лесу, были взяты в плен.
В ночь на 3-е число пошли мы на восток – отступали. Прошли мы местечком Боичи. Это местечко замечательно, красиво и на прекрасном месте, не разрушено. Шли мы дальше, стало рассветать. Перешли мы через реку Дунаец по понтонно-му мосту, а шоссейный деревянный мост был взорван австрийцами. Потом оста-новились на небольшой привал, отдохнули мы минут 10 и пошли. Наша дивизия пошла вправо на полдень, а остальные войска шли прямо и весь обоз. Она шли на город Тарнов1.
Позади нас остался большой и прекрасный город Тарнов, а мы пошли к югу – к Карпатский горам. Вечером мы дошли до местечка, остановились биваком в семи верстах от позиций. Неприятельская артиллерия стреляла все время, наша артил-лерия тоже стреляла все время, а мы находились в резерве: всю ночь не спали, были в готовности наступать. Но наступать нам не пришлось. Тут был нам ужин без хлеба. Артельщик купил тут же у австрийца кабана за 40 рублей – зарезали, обделали и сварили ужин и завтрак. Наелись мы тут без хлеба хорошо – картошки было тут в погребах – сколько хочешь. Хаты были простые, а хозяев не было ни одной души. Наверное, в этих хатах жили жиды [и], они скрылись в дали.
На утро 4-го числа мы пошли на другую позицию. Было еще темно, шли мы по шоссе, а потом повернули нас направо к Карпатским горам. С утра шел дождь, мы все обмокли. Обоз ехал с нами, шли мы в гору, а подыматься было круто. Шли мы по малой дороге, дорога была очень грязная – кони останавливались, не могли подыматься в гору. Обоз остался весь в лесу у подошвы горы. Шли мы по высоким горам с лесом. Идти было трудно, солдаты валились. И шли [так] до позиций. Заняли мы позиции на горе и приступили за работу – окопы копать, а дождь шел все время. Все мы обмокли и были голодны – третий день хлеба не получали. Благодаря (здесь – в смысле «Слава») Богу была картошка у жите-лей – питались картошкой, и то без соли. Картошку покупали за деньги. Близь наших окопов была халупа, в эту халупу мы ходили по очереди, покупали кар-тошку и варили в халупе.
Стрельбы не было у нас, окопы выкопали стоя (здесь – в рост). Пришла ночь – натаскали мы соломы в окопы и сидели в окопах. Выслали вперед караул, и раз-ведчиков, и секреты. Всю ночь шел небольшой дождь, все мы перемерзли. Ночь была холодная, идти некуда и огня нельзя раскладывать – вот и помянешь сол-датскую жизнь какая есть она – лучше бы помереть.
Правее нас была 44 дивизия. С вечера стреляла наша артиллерия и австрий-ская. Неприятельские снаряды взрывались над нашими окопами, но Бог спас, из нашей роты никого не ранило, а в других ротах несколько человек ранило шрапнелью. И мы окопы углубляли и блиндажи подделывали. Наша позиция бы-ла занята на удобном месте: на горе, обстрел был хороший под гору. Но только не пришлось нам стрелять днем. Вечером, когда стало темно, ушли за ужином версты за две, принесли нам супу порцию и по 1/4 фунта сухарей. Поужинали мы. Потом принесли нам ручные бомбы и раздали всем. Дожидались мы в эту ночь атаку «в штыки». Ночь была очень холодная, не спали мы всю ночь – наблюдали, дожидались противника.
На правых и на левых флангах с вечера началась стрельба ружейная и артил-лерийская. Когда артиллерия перестала стрелять, тогда началось наступление – поднялась ружейная и пулеметная стрельба. Наши стреляли из окопов, австрий-цы наступали. Ночью они шли просто колоннами – хотели прорвать нашу цепь. Наши стали стрелять из пулемета, обошли их левый фланг, сошлись «в штыки» и взяли 2 тысячи в плен. А левее нас стояла 32-я дивизия – тоже было наступление.
На 4-й день – 5-го числа – нам принесли хлеба. Получили и разделили: доста-лось не более как по 1/4 фунта на человека, а горячей пищи не было, потому что походная кухня осталась далеко – нельзя было подвезти, потому что горы высо-кие, на лошадях нельзя ехать. 5-го числа с полуночи началась артиллерийская стрельба и до самого до вечера [продолжалась] беспрерывно; и пулеметная. После полуночи подняли такую стрельбу, что страшно даже слушать. Стреляли частым огнем и залпами, с освещением прожекторов. На утре на правом фланге сошлись «в штыки», бросились наши с криком «Ура!» На утре и мы от
[name_en] => IN THE TRENCHES AND IN CAPTIVITY: A SOLDIER'S DIARY OF THE FIRST WORLD WAR
[annotation_en] => This publication contains the extracts from the First World War soldier's diary, a native of the Vyatka province, senior non-commissioned officer of the 130th Infantry Regiment of Kherson, N. D. Mursatov. He kept a diary during the First World War. The author tells the story of the mobilization, his way to the front, describes military action of November – beginning of December 1914. Particular interest are the descriptions of a soldier's life in the WWI beginning and describes territories of modern Ukraine and Poland.
[text_en] => This publication contains the extracts from the First World War soldier's diary, a native of the Vyatka province, senior non-commissioned officer of the 130th Infantry Regiment of Kherson, N. D. Mursatov. He kept a diary during the First World War. The author tells the story of the mobilization, his way to the front, describes military action of November – beginning of December 1914. Particular interest are the descriptions of a soldier's life in the WWI beginning and describes territories of modern Ukraine and Poland.
[udk] =>
[order] => 13
[filepdf_ru] => 122_ru.pdf
[filepdf_en] => 122_en.pdf
[download] =>
[section_ru] => ПУБЛИКАЦИЯ МАТЕРИАЛОВ
[section_en] => PUBLICATION OF MATERIALS
[authors] => Array
(
[0] => Array
(
[author_ru] => Алексей Николаевич Кудрявцев
[author_en] => Aleksey N. Kudryavtsev
)
[1] => Array
(
[author_ru] => Александр Владимирович Соколов
[author_en] => Aleksandr V. Sokolov
)
)
)
[13] => Array
(
[id_section] => 5
[id] => 123
[id_journal] => 6
[name_ru] => ПЯТОЕ ЗАСЕДАНИЕ КОМИССИИ ИСТОРИКОВ РОССИИ И СЛОВАКИИ. МЕЖДУНАРОДНАЯ НАУЧНАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ «РОССИЯ (СОВЕТСКИЙ СОЮЗ) И СЛОВАКИЯ НА ОБЩИХ ПЕРЕКРЕСТКАХ ИСТОРИИ»
[annotation_ru] => По решению участников четвертого заседания Комиссии историков России и Словакии, состоявшегося в Москве 16–18 октября 2012 г., очередное заседание двусторонней Комиссии должно было пройти в 2014 г. в Словацкой Республике1. В итоге местом проведения мероприятия стал Музей Словацкого национального восстания (СНВ) в г. Банска-Бистрица в центральной Словакии. По сложившейся традиции заседание было организовано в форме международной научной конфе-ренции. Учитывая то, что российско-словацкая встреча историков стала одним из мероприятий в рамках общегосударственного празднования 70-летней годов-щины СНВ, конференция получила название «Россия (Советский Союз) и Слова-кия на общих перекрестках истории».
Торжественное открытие конференции состоялось утром 27 августа. Свои напутствия участникам мероприятия поочередно высказали директор музея д-р Станислав Мичев, его заместитель Вера Ковачова, а также секретарь словацкой части Комиссии д-р Даниела Кодаева (Институт истории САН).
[text_ru] => По решению участников четвертого заседания Комиссии историков России и Словакии, состоявшегося в Москве 16–18 октября 2012 г., очередное заседание двусторонней Комиссии должно было пройти в 2014 г. в Словацкой Республике1. В итоге местом проведения мероприятия стал Музей Словацкого национального восстания (СНВ) в г. Банска-Бистрица в центральной Словакии. По сложившейся традиции заседание было организовано в форме международной научной конфе-ренции. Учитывая то, что российско-словацкая встреча историков стала одним из мероприятий в рамках общегосударственного празднования 70-летней годов-щины СНВ, конференция получила название «Россия (Советский Союз) и Слова-кия на общих перекрестках истории».
Торжественное открытие конференции состоялось утром 27 августа. Свои напутствия участникам мероприятия поочередно высказали директор музея д-р Станислав Мичев, его заместитель Вера Ковачова, а также секретарь словацкой части Комиссии д-р Даниела Кодаева (Институт истории САН).
С первым научным докладом выступила заместитель председателя российской части Комиссии д-р ист. наук Э. Г. Задорожнюк (ИСл РАН), которая осветила тему «Т. Г. Шевченко в Словакии: история и специфика неполной рецепции. К 200-летию со дня рождения поэта». Не меньшее внимание участников конфе-ренции вызвал доклад д-р ист. наук Г. В. Рокиной (Марийский гос. университет, Йошкар-Ола), посвященный личному врачу Л. Н. Толстого словаку Душану Ма-ковицкому. Однако магистральной тематикой первого конференционного дня, не-сомненно, стало пребывание словаков и чехов в России в период Первой мировой и Гражданской войн. Так, д-р ист. наук Е. П. Серапионова (ИСл РАН) осветила вопрос о роли словаков в Чешско-Словацком корпусе. Словацкий исследователь д-р Фердинанд Врабел (Фонд М.-Р. Штефаника, Институт политических наук САН) познакомил присутствующих с анализом изменений в оценках чехословацких леги-онеров в 1914–1915 гг. в российской историографии. Присутствующие оценили ка-чественно подготовленную видеопрезентацию Ф. Врабела. Молодые историки Юрай Бабьяк и д-р Михал Кшинян (Институт истории САН) выступили с совместным докладом «М.-Р. Штефаник – харизматический вождь или диктатор? Деятельность М.-Р. Штефаника в Сибири в 1918–1919 гг. и ее отражение в литературе». Замести-тель председателя словацкой части Комиссии, директор Института истории фи-лософского факультета Прешовского университета доцент, канд. наук Любица Гарбулева, автор монографии о сибирском автономизме, осветила тему «Чехо-словацкие легионы и внутриполитическое развитие в Сибири в 1918–1919 гг.». В свою очередь, исследователь из Чехии проф. Ярослав Вацулик (Университет им. Т. Г. Масарика, Брно) рассказал об основателях Чешской дружины в России Вацлаве Вондраке и Венцеславе Швиговском.
По окончании рассмотрения легионерской тематики участники конференции обратились к принципиально иным сюжетам. Так, д-р Юрай Бенко (Ин-т истории САН) выступил с докладом «Советская Россия как образец. Отображение офици-альной политики России в словацкой периодике левого блока в первой половине ХХ века». Д-р Петер Сараз представил хорошо аргументированный источника-ми взгляд на советско-чехословацкое сотрудничество в годы гражданской войны в Испании (1936–1939 гг.). Ученый секретарь российской части Комиссии руси-нист канд. ист. наук М. Ю. Дронов (Ин-т славяноведения РАН) поделился соб-ственными размышлениями о русско-русинских контактах в ХХ столетии, пред-ставив их в качестве катализатора национального самосознания южнокарпатских русинов. Заключительным научным докладом первого конференционного дня стало выступление Д. Кодаевой «Тонкая грань между политическими идеалами и политическим преследованием. Великая война в семейной памяти (пример се-мьи Драгомиры Кардошовой-Крижковой)».
После окончания очередной дискуссии по прозвучавшим докладам состоя-лось рабочее обсуждение актуальных задач Комиссии историков России и Сло-вакии. В результате был подготовлен протокол заседания Комиссии в двух язы-ковых версиях. В частности, российские и словацкие историки наметили издание сборника статей по материалам конференции, которое должен осуществить Му-зей СНВ совместно со словацкой частью Комиссии в 2015 г. Следующее заседа-ние Комиссии запланировано на 2016 г. в Москве или Йошкар-Оле. Оно должно пройти в форме международной научной конференции «Русские и словаки в ис-торической ретроспективе: культура, политика и историческая память». Также было одобрено предложение проф., к. н. Мирослава Даниша (философский фа-культет Университета Я.-А. Коменского) об издании документов по истории рус-ско-словацких связей. В ближайшие три года члены Комиссии должны будут провести необходимую для этого подготовительную работу. Обсуждались и бо-лее поздние перспективы. Так, присутствующие приняли предварительное пред-ложение провести седьмое заседание Комиссии в 2018 г. в восточнословацком г. Прешове. При этом вспоминали положительный опыт советско-чехословацкой комиссии историков, мероприятия которой проводились в самых разных уголках СССР и Чехословакии1.
Утром 28 августа состоялось подписание официального протокола об акту-альных задачах комиссии. После этого конференция продолжила свою обычную работу. Первым прозвучал доклад Карола Фремала (Университет им. Матея Бела, Банска-Бистрица) «Участие граждан бывшего Советского Союза в Сопростив-лении и Словацком национальном восстании». Вера Ковачова осветила совет-ско-чехословацкие дипломатические отношения в 1939–1941 гг. Повышенный интерес вызвал доклад «Словацкие солдаты в войне против Советского Союза (1941–1944 гг.)», сделанный д-ром Павлом Мичьяником из Университета им. Матея Бела. Кроме прочего, П. Мичьяник продемонстрировал присутствующим целый ряд редких фотодокументов о пребывании словаков на территории СССР. Сотрудни-ца Центрального музея Великой Отечественной войны С. И. Горбунова сделала доклад «Освободительная миссия Красной армии и особенности освобождения Словакии», подготовленный ею в соавторстве с директором музея В. И. Заборов-ским. Сообщение д-ра Станислава Мичева касалось освещения в повстанческой периодике продвижения советских войск. Н. В. Волостнова (исторический фа-культет МГУ) рассказала об устных свидетельствах о СНВ. В докладе полковни-ка д-ра Йозефа Бистрицкого была затронута проблематика взаимоотношения советско-германского фронта и СНВ в словацкой историографии после 1990 года.
В рамках послеобеденной сессии прозвучало три разноплановах научных вы-ступления. Так, председатель российской части Комиссии чл.-корр., д-р ист. наук Л. П. Репина выступила с теоретическим докладом «Историческое событие: от факта к символу». Аспирантка Милада Якубецова осветила историю междуна-родного космического проекта «Интеркосмос», представив его как «точку пере-сечения русской и словацкой (чехословацкой) истории». В заключение литерату-ровед канд. филол. наук Л. Ф. Широкова (ИСл РАН) сравнила образы человека ХХ столетия в современной словацкой и русской прозе.
После завершающей дискуссии Л. П. Репина кратко подвела итоги конферен-ции, подчеркнув значимость обсуждавшихся проблем и удачность места ее про-ведения. Последним пунктом научной программы стала презентация сборника статей «Социальные последствия войн и конфликтов ХХ века: историческая па-мять» (М.; СПб., 2014. 340 с.), которую провели его ответственный редактор Е. П. Сперапионова вместе с членами редколлегии М. Ю. Дроновым и Э. Г. За-дорожнюк.
Вечером и на следующий день, 29 августа, оставшиеся в Банска-Бистрице чле-ны Комиссии приняли участие в целом ряде праздничных мероприятий по слу-чаю 70-летней годовщины СНВ.
Думается, что благодаря профессиональной организации Музея СНВ банска-бистрицкое заседание Комиссии историков России и Словакии получилось инте-ресным научным мероприятием, которое надолго запомнится его участникам.
М. Ю. Дронов
[name_en] => THE FIFTH SESSION OF THE COMMISSION OF HISTORIANS OF RUSSIA AND SLOVAKIA. INTERNATIONAL SCIENTIFIC CONFERENCE "RUSSIA (THE SOVIET UNION) AND SLOVAKIA AT THE GENERAL CROSSROADS OF HISTORY"
[annotation_en] => The article is devoted to the Fifth session of the Commission of Historians of Russia and Slovakia, held in the Slovak Republic on August 27, 2014. The venue for the event was the Museum of the Slovak National Uprising in Banska Bystrica in central Slovakia. By tradition, the meeting was organized in the form of an international scientific conference. Considering the fact that the Russian-Slovak meeting of historians was one of the events within the national celebration of the 70th anniversary of the Slovak National Uprising, the conference was titled "Russia (the Soviet Union) and Slovakia at the general Crossroads of History."
[text_en] => The article is devoted to the Fifth session of the Commission of Historians of Russia and Slovakia, held in the Slovak Republic on August 27, 2014. The venue for the event was the Museum of the Slovak National Uprising in Banska Bystrica in central Slovakia. By tradition, the meeting was organized in the form of an international scientific conference. Considering the fact that the Russian-Slovak meeting of historians was one of the events within the national celebration of the 70th anniversary of the Slovak National Uprising, the conference was titled "Russia (the Soviet Union) and Slovakia at the general Crossroads of History."
[udk] =>
[order] => 14
[filepdf_ru] => 123_ru.pdf
[filepdf_en] => 123_en.pdf
[download] =>
[section_ru] => ХРОНИКА
[section_en] =>
[authors] => Array
(
[0] => Array
(
[author_ru] => Михаил Юрьевич Дронов
[author_en] => Mikhail Yu. Dronov
)
)
)
[14] => Array
(
[id_section] => 5
[id] => 124
[id_journal] => 6
[name_ru] => МЕЖДУНАРОДНАЯ НАУЧНАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ «РОССИЙСКАЯ ПОЛИТИКА НА ЕВРАЗИЙСКОМ КОНТИНЕНТЕ В СОВРЕМЕННОЙ ИСТОРИИ»
[annotation_ru] => 2–3 сентября 2014 г. в селе Мошовце Жилинского края Словацкой Республики состоялась международная научная конференция, посвященная русской, совет-ской и российской политике в Евразии. Место и время были избраны не случай-но. Мошовце – родина словацкого и чешского идеолога славянской взаимности Яна Коллара. А дата проведения конференции позволила присутствовать на ней участникам Пятого заседания Комиссии историков России и Словакии, прошед-шего несколькими днями ранее в г. Банска-Бистрица1. В качестве организатора мошовецкой конференции выступила кафедра всеобщей истории Философского факультета Университета им. Я.-А. Коменского (Братислава) во главе с ее заве-дующим – известным специалистом по словацко-русским связям профессором, канд. наук Мирославом Данишем.
Конференцию открыл М. Даниш, который тепло поприветствовал всех со-бравшихся, особо поблагодарив Посольство Российской Федерации в Словацкой Республике, проявившее интерес к инициативе братиславских историков. С при-ветственным словом также выступил почетный гость конференции – временный поверенный в делах России в Словакии А. В. Шабанов, подчеркнувший важность укрепления подобных контактов.
[text_ru] => 2–3 сентября 2014 г. в селе Мошовце Жилинского края Словацкой Республики состоялась международная научная конференция, посвященная русской, совет-ской и российской политике в Евразии. Место и время были избраны не случай-но. Мошовце – родина словацкого и чешского идеолога славянской взаимности Яна Коллара. А дата проведения конференции позволила присутствовать на ней участникам Пятого заседания Комиссии историков России и Словакии, прошед-шего несколькими днями ранее в г. Банска-Бистрица1. В качестве организатора мошовецкой конференции выступила кафедра всеобщей истории Философского факультета Университета им. Я.-А. Коменского (Братислава) во главе с ее заве-дующим – известным специалистом по словацко-русским связям профессором, канд. наук Мирославом Данишем.
Конференцию открыл М. Даниш, который тепло поприветствовал всех со-бравшихся, особо поблагодарив Посольство Российской Федерации в Словацкой Республике, проявившее интерес к инициативе братиславских историков. С при-ветственным словом также выступил почетный гость конференции – временный поверенный в делах России в Словакии А. В. Шабанов, подчеркнувший важность укрепления подобных контактов.
Все научные доклады были разделены на три панели, каждую из которых за-вершала дискуссия.
В рамках первой панели прозвучало 5 выступлений. Первым на правах веду-щего выступил М. Даниш. В своем докладе он обстоятельно осветил взгляды рус-ского священника и дипломата М. Ф. Раевского на роль славянства в контексте политики Российской империи. В рамках выступления Даниш представил свою новую публикацию – издание переписки Раевского со словаками2. Экземпляр этой крайне ценной книги получил каждый участник конференции. Отечествен-ная словакистка профессор, д-р ист. наук Г. В. Рокина (исторический факультет Марийского гос. университета) выступила с докладом «Словацкий вопрос в по-литике России второй половины XIX в.», в котором представила новые результаты своих многолетних архивных поисков. Д-р Даниела Кодаева (Институт истории САН) представила доклад «Восприятие русской политики в Словакии в период дуализма». Другой братиславский исследователь, д-р Петер Подолан (Университет им. Я.-А. Коменского), выступил с темой «Роль русских и России в среднеевро-пейском панславизме». Последним прозвучал доклад д-ра Лукаша Рибара (Уни-верситет им. Я.-А. Коменского). В отличие от других выступавших, молодой иссле-дователь отошел от славянских сюжетов, уделив внимание евразийскому вектору российской политики. Свое выступление, сопровождавшееся видеопрезентацией, он озаглавил как «Туркменчайский и Гулустанский договоры, как исходная точка русско-персидского соперничества на Кавказе». В ходе интереснейшей дискус-сии по прозвучавшим докладам развернулась аргументированная полемика о при-роде словацкого русофильства и интересов России в славянских странах.
Вторая конференционная панель была проведена в тот же день под модератор-ством доцента, канд. наук Александра Рандина (Университет им. Я.-А. Коменско-го). Первый прозвучавший доклад принадлежал коллеге А. Рандина по универси-тету доценту, канд. наук Ярмиле Бобоковой, которая озаглавила свою тему как «Правительственный конституционализм в период Александра I». Канд. ист. наук М. Ю. Дронов (Институт славяноведения РАН) посвятил свое выступление судь-бам проекта «большой русской нации» в ХХ столетии. Доцент, д-р ист. наук Е. П. Серапионова из того же института сделала доклад «Союз Чешско-словац-ких обществ и политика России в начале Первой мировой войны». Директор Ин-ститута истории Прешовского университета доцент, канд. наук Любица Гарбуле-ва подробно осветила тему «Основание и деятельность дипломатической миссии Белой России в Чехословакии». Последнее выступление д-ра Евы Шкорванковой (Университет им. Я.-А. Коменского) касалось чехословацко-советских отноше-ний в 1930-е гг. и их восприятия в среде словаков в Югославии.
На следующий день, 3 сентября, конференция продолжила свою работу. Мо-дератором третьего, заключительного, рабочего блока выступила Л. Гарбулева. Всеобщее внимание привлекло сообщение А. Рандина «Советская политика и Сло-вацкое государство в 1939–1945 гг.». Молодой историк Матей Иванчик (Универ-ситет им. Я.-А. Коменского) сделал доклад о так называемой «большой игре» и британских стереотипах российской политики на Балканах. Познавательным как для словацких, так и для российских участников конференции стало выступление Доминики Фификовой из того же университета «Советизация азербайджанской культуры в ХХ столетии». Последний научный доклад принадлежал российско-белорусскому исследователю «этноинженерии» в Центральной и Восточной Европе профессору, д-ру ист. наук К. В. Шевченко (Филиал Российского гос. со-циального университета в г. Минске). Ученый на многочисленных примерах про-анализировал политизацию этнологии в нашей стране в годы перестройки и в пост-советский период. Панель завершила длительная конструктивная дискуссия, плавно перетекшая в итоговую дискуссию по всем докладам конференции.
С заключительным словом выступил М. Даниш, который поблагодарил участников и спонсоров конференции «Российская политика на евразийском кон-тиненте в современной истории», выразив надежду, что это далеко не последнее подобное мероприятие в Мошовце. Так, в 2015 г. здесь должна будет пройти кон-ференция под рабочим названием «Славянский мир: прошлое, настоящее, буду-щее».
По материалам прошедшей конференции кафедра всеобщей истории фило-софского факультета Университета им. Я.-А. Коменского планирует выпустить на-учный сборник, в котором на языке оригинала будут опубликованы все прислан-ные тексты прозвучавших докладов.
От лица российских участников конференции хочется искренне поблагодарить хозяев за прекрасную организацию описанного мероприятия.
М. Ю. Дронов
[name_en] => INTERNATIONAL SCIENTIFIC CONFERENCE "RUSSIAN POLICY ON THE EURASIAN CONTINENT IN MODERN HISTORY"
[annotation_en] => The international scientific conference on Russian, Soviet and Russian politics in Eurasia took place in the village of Moshovce in the Zhilin region of the Slovak Republic on September 2-3, 2014. Moshovce is the birthplace of the Slovak and Czech ideologist of Slavic reciprocity, Jan Kollar. The date of the conference allowed participants of the Fifth Meeting of the Commission of Historians of Russia and Slovakia to attend the Fifth Meeting of the Commission of Historians of Russia and Slovakia, held a few days earlier in Banska Bystrica.
[text_en] => The international scientific conference on Russian, Soviet and Russian politics in Eurasia took place in the village of Moshovce in the Zhilin region of the Slovak Republic on September 2-3, 2014. Moshovce is the birthplace of the Slovak and Czech ideologist of Slavic reciprocity, Jan Kollar. The date of the conference allowed participants of the Fifth Meeting of the Commission of Historians of Russia and Slovakia to attend the Fifth Meeting of the Commission of Historians of Russia and Slovakia, held a few days earlier in Banska Bystrica.
[udk] =>
[order] => 15
[filepdf_ru] => 124_ru.pdf
[filepdf_en] => 124_en.pdf
[download] =>
[section_ru] => ХРОНИКА
[section_en] =>
[authors] => Array
(
[0] => Array
(
[author_ru] => Михаил Юрьевич Дронов
[author_en] => Mikhail Yu. Dronov
)
)
)
[15] => Array
(
[id_section] => 5
[id] => 125
[id_journal] => 6
[name_ru] => МЕРОПРИЯТИЯ ПРЕДСТАВИТЕЛЬСТВА МИНИСТЕРСТВА ИНОСТРАННЫХ ДЕЛ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ В Г. ЙОШКАР-ОЛЕ, ПОСВЯЩЕННЫЕ 100-ЛЕТИЮ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ
[annotation_ru] => По инициативе Представительства Министерства иностранных дел Россий-ской Федерации в г. Йошкар-Оле был проведен ряд мероприятий, посвященных 100-летию начала Первой мировой войны:
В рамках ежегодного конкурса творческих работ среди учащихся средних обра-зовательных учреждений Республики Марий Эл, проводимого Представитель-ством по случаю Дня дипломатического работника (10 февраля) одна из тем кон-курса была посвящена 100-летию начала Первой мировой войны: «Первый военный конфликт мирового масштаба». По данной теме учащимися школ рес-публики на конкурс было представлено около 50 работ. Школьники младших и старших классов раскрыли тему в виде презентаций, сочинений, поэтических произведений на русском, английском и французском языках. Младшие школь-ники подали на конкурс много интересных художественных работ.
[text_ru] => По инициативе Представительства Министерства иностранных дел Россий-ской Федерации в г. Йошкар-Оле был проведен ряд мероприятий, посвященных 100-летию начала Первой мировой войны:
В рамках ежегодного конкурса творческих работ среди учащихся средних обра-зовательных учреждений Республики Марий Эл, проводимого Представитель-ством по случаю Дня дипломатического работника (10 февраля) одна из тем кон-курса была посвящена 100-летию начала Первой мировой войны: «Первый военный конфликт мирового масштаба». По данной теме учащимися школ рес-публики на конкурс было представлено около 50 работ. Школьники младших и старших классов раскрыли тему в виде презентаций, сочинений, поэтических произведений на русском, английском и французском языках. Младшие школь-ники подали на конкурс много интересных художественных работ.
Одной из лучших работ конкурса авторитетным жюри была признана работа ученика средней школы № 3 г. Козьмодемьянска Ивана Вагина, посвященная его прадеду, воевавшему на фронтах Первой мировой войны и попавшему в не-мецкий плен. И. Вагин был награжден специальным призом Представителя МИД России в г. Йошкар-Оле за «патриотизм, интерес к истории России и сохране-ние семейных традиций». Участники конкурса получили сертификаты Предста-вительства, победители были отмечены дипломами и ценными подарками.
В Национальной библиотеке им. С. Г. Чавайна состоялось открытие выставки документов Архива внешней политики Российской империи «Роль российской дипломатии в Первой мировой войне». В церемонии открытия выставки приняли участие Представитель МИД России в г. Йошкар-Оле, преподаватели и студенты Марийского государственного университета, сотрудники Марийского научно-ис-следовательского института языка, литературы и истории им. В. М. Васильева, Национальной библиотеки им. С. Г. Чавайна, журналисты. Представленные на вы-ставке копии архивных документов отражали особенности дипломатической дея-тельности Российской империи накануне и на начальном этапе Первой мировой войны: регулярные секретные телеграммы и донесения с описанием военных дей-ствий и оценкой ситуации, текущая дипломатическая информация о состоянии от-ношений русских войск с войсками союзнических государств, доклады Министра иностранных дел России С. Д. Сазонова императору Николаю II с визами импера-тора и другое. Копии документов из Архива внешней политики России были по-дарены Национальной библиотеке, в дальнейшем они могут стать важными ис-точниками для студентов исторического факультета в их исследовательской научной работе.
М. Н. Кушакова
[name_en] => ACTIVITIES OF THE MINISTRY OF FOREIGN AFFAIRS OF THE RUSSIAN FEDERATION IN YOSHKAR-OLA, DEDICATED TO THE 100TH ANNIVERSARY OF THE FIRST WORLD WAR
[annotation_en] => At the initiative of the Ministry of Foreign Affairs of the Russian Federation, a number of events dedicated to the 100th anniversary of the outbreak of the First World War were held in Yoshkar-Ola. The representative office organized an annual competition of creative works among students of secondary educational institutions of the Republic of Mari El on the occasion of the Day of the Diplomatic Worker (February, 10). One of the topics of the contest was dedicated to the 100th anniversary of the outbreak of the First World War: "The first military conflict of a world scale". The students of the school have submitted about 50 works for the contest: drawings, presentations, compositions, poetic works in Russian, English and French.
[text_en] => At the initiative of the Ministry of Foreign Affairs of the Russian Federation, a number of events dedicated to the 100th anniversary of the outbreak of the First World War were held in Yoshkar-Ola. The representative office organized an annual competition of creative works among students of secondary educational institutions of the Republic of Mari El on the occasion of the Day of the Diplomatic Worker (February, 10). One of the topics of the contest was dedicated to the 100th anniversary of the outbreak of the First World War: "The first military conflict of a world scale". The students of the school have submitted about 50 works for the contest: drawings, presentations, compositions, poetic works in Russian, English and French.
[udk] =>
[order] => 16
[filepdf_ru] => 125_ru.pdf
[filepdf_en] => 125_en.pdf
[download] =>
[section_ru] => ХРОНИКА
[section_en] =>
[authors] => Array
(
[0] => Array
(
[author_ru] => Марина Леонидовна Кушакова
[author_en] => Marina L. Kushakova
)
)
)
[16] => Array
(
[id_section] => 5
[id] => 126
[id_journal] => 6
[name_ru] => «ДОСТОИН БУДЬ ОТЦА И ДЕДА»: ШКОЛЬНИКИ ЙОШКАР-ОЛИНСКОГО ЛИЦЕЯ ИМ. Т. И. АЛЕКСАНДРОВОЙ О ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЕ
[annotation_ru] => Война – самое ужасное испытание, которое может выпасть на долю человека. Война учит нас понимать истинную ценность жизни. 1 августа 2014 года испол-нилось 100 лет со дня начала одной из самых кровопролитных войн в истории человечества, события, которое потрясло сознание народа и отчасти обусловило ход дальнейшей сложной и трагической истории XX века.
В последнее время в России все больше говорят о возвращении дореволюци-онных военных традиций. Пришло время собирать камни. Истину невозможно уничтожить, она, как тоненький стебелек, пробивающийся сквозь асфальт, рано или поздно прорывает временные толщи забвения. В наши дни наметилась тен-денция к переосмыслению событий Первой мировой и ее последствий. Все боль-шее внимание в изучении данной эпохи уделяется не только цифрам и фактам, но и «миру Человека», его бытовой повседневности.
[text_ru] => Война – самое ужасное испытание, которое может выпасть на долю человека. Война учит нас понимать истинную ценность жизни. 1 августа 2014 года испол-нилось 100 лет со дня начала одной из самых кровопролитных войн в истории человечества, события, которое потрясло сознание народа и отчасти обусловило ход дальнейшей сложной и трагической истории XX века.
В последнее время в России все больше говорят о возвращении дореволюци-онных военных традиций. Пришло время собирать камни. Истину невозможно уничтожить, она, как тоненький стебелек, пробивающийся сквозь асфальт, рано или поздно прорывает временные толщи забвения. В наши дни наметилась тен-денция к переосмыслению событий Первой мировой и ее последствий. Все боль-шее внимание в изучении данной эпохи уделяется не только цифрам и фактам, но и «миру Человека», его бытовой повседневности.
Данная проблематика вписывается в общий культурно-антропологический подход к изучению истории в школе. В проекте историко-культурного стандарта подготовки нового учебника по истории России особое место уделено изучению личности в истории, «причем не только через изучение биографий выдающихся людей, но и через постижение перипетий «рядовых граждан», сквозь судьбы ко-торых могут быть показаны социальные и политические процессы» [1]. Работа в системе «Подход к преподаванию через мировосприятие человека: реконструк-ция социально-исторического образа», позволяет реализовать вышеизложенные положения на практике1.
Воспринять, зримо ощутить и образно воссоздать события и явления развития общества можно лишь на основе понимания исторически конкретного человека, его внутреннего мира, поступков, окружающих его бытовых условий и культурной среды. Задача учителя, на наш взгляд, – организовать и направить ученика, пред-ложить такие формы и методы деятельности, которые оптимизировали бы его когнитивный потенциал. Поисковая, исследовательская деятельность способ-ствует активизации познавательной активности учащихся.
В год 100-летия «Великой войны» члены клуба «Полемист» Йошкар-Олин-ского лицея им. Т. И. Александровой предприняли попытку внести свою лепту в возвращение исторической памяти о событиях и героях тех лет. Ребята попыта-лись взглянуть на проблему «Человек на войне» изнутри – глазами современника времен Первой мировой войны.
Война не ограничивается действиями на передовой. Пленные солдаты оказы-ваются в тылу врага и живут по особому порядку. К сожалению, создание и укрепление авторитета международных правозащитных организаций и развитие гуманитарного права в настоящее время не гарантируют военнопленным беспре-кословное осуществление государствами взятых на себя обязательств.
Военные конфликты сопровождают человечество на протяжении всей его ис-тории, и потому проблемы соблюдения правил ведения войны и реализации прав участников военных действий существовали всегда. Известно, что полководцы А. В. Суворов и М. И. Кутузов всегда стремились воспитывать у российской ар-мии гуманное отношение к пленным. Правила обращения с военнопленными бы-ли определены во второй главе Приложения к конвенции «О законах и обычаях сухопутной войны», принятой еще в 1907 году в Гааге [2].
Первая мировая война предельно остро поставила перед человечеством все ту же проблему. Проблему соблюдения прав человека в военное время. Так у чле-нов клуба «Полемист» оформилась идея работы над проектом «Война и челове-колюбие».
В Государственном архиве Республики Марий Эл сохранилось значительное число документов, связанных с данной проблемой. В процессе работы с архив-ными документами было изучено и проанализировано содержание фонда № 79, дела № 137а под названием «Циркуляры Главного управления Генерального штаба Казанского военного округа. Списки военнопленных офицеров, низших чинов ав-стрийской армии, взятых в плен в войне 1914–1916 годов» на 619 листах. Со-бранный материал был рассмотрен в рамках четырех тем:
1. Правила содержания военнопленных.
2. Взаимодействие с организациями на международном уровне.
3. Контакты с организацией «Красный Крест».
4. Санитарные условия.
Анализ архивных документов Первой мировой войны на территории Казан-ской губернии и непосредственно в уездном Царевококшайске подтвердил гипо-тезу: гуманное отношение к пленным вполне возможно реализовать, если соблю-дать международное право и руководствоваться принципом человеколюбия.
Данный исследовательский проект занял первое место на очном этапе конкур-са «Первая мировая война», который проводился в рамках муниципального воен-но-патриотического проекта «Достоин будь отца и деда», организованного МБУК «Музей истории города Йошкар-Олы» при поддержке Управления культуры ад-министрации городского округа «Город Йошкар-Ола» (ноябрь – декабрь 2014 г.). Подобного рода мероприятия способствуют вовлечению учащихся в научно-исследовательскую и поисковую деятельность, формированию личности гражда-нина и патриота России с присущими ему ценностями, взглядами, мотивами дея-тельности и поведения, повышению общего культурного уровня и раскрытию творческого личностного потенциала.
Мнение участницы проекта, ученицы 11 класса Йошкар-Олинского лицея им. Т. И. Александровой Марины Шалаевой:
«Работа с архивными документами – это, прежде всего большой опыт. Я раньше никогда не занималась подобной деятельностью. Наш проект «Война и человеколюбие» – это не доклад из Интернета, здесь каждая строчка «про-пущена через себя», нет пустых знаков, каждое слово тщательно выверено и продумано, а поэтому для меня ценность и роль его становится особенно значимой. Участие в проекте дало мне возможность окунуться в историю, по-нять, что такое «исторический источник». Работа оказалась очень непростой и непривычной: мы «переводили» неразборчивость почерка, перепечатывали, анализировали, сопоставляли и делали выводы. Прикасаться руками к докумен-там 100-летней давности, где за строками – судьба Человека… это нелегко, незабываемо. Трудно выразить все чувства словами. Перед нами «приоткрылась завеса тайны» одной из значимых страниц истории России. Я не только расши-рила свои познания по истории России, но и смогла лучше понять ту эпоху, про-чувствовать на себе «состояние Человека» тех лет. Гордость за своих сооте-чественников выросла в десятки раз. Это мой первый опыт участия в таком большом проекте. Я считаю, что каждый человек хотя бы раз в жизни должен попробовать сделать что-то подобное, по-моему, такая работа и формирует в нас человеколюбие».
Т. П. Богатырёва
Библиография
1. Историко-культурный стандарт. [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://idc.ulstu.ru/ipk/His061014001.pdf
2. Конвенция «О законах и обычаях сухопутной войны», Положения о законах и обычаях сухо-путной войны. Отдел 1 «О воюющих». Глава II «О военнопленных». [Электронный ресурс]. Режим доступа: https://www.icrc.org/rus/resources/documents/misc/hague-convention-iv-181007.htm
[name_en] => «BE WORTHY OF YOUR FATHER AND GRANDFATHER»: STUDENTS OF THE YOSHKAR-OLA LYCEUM NAMED AFTER T. I. ALEKSANDROVA SPEAK ABOUT THE FIRST WORLD WAR
[annotation_en] => The article is devoted to one of the most bloody wars in the history of mankind - the First World War. On August 1, 2014, 100 years have passed since the beginning of the WWI. These events shocked the consciousness of the people and partly conditioned the course of the further complex and tragic history of the 20th century. Today there is a tendency to rethink the events of the First World War and its consequences. Increasing attention in the study of this era is paid not only to figures and facts, but also to the "world of man", his everyday routine.
[text_en] => The article is devoted to one of the most bloody wars in the history of mankind - the First World War. On August 1, 2014, 100 years have passed since the beginning of the WWI. These events shocked the consciousness of the people and partly conditioned the course of the further complex and tragic history of the 20th century. Today there is a tendency to rethink the events of the First World War and its consequences. Increasing attention in the study of this era is paid not only to figures and facts, but also to the "world of man", his everyday routine.
[udk] =>
[order] => 17
[filepdf_ru] => 126_ru.pdf
[filepdf_en] => 126_en.pdf
[download] =>
[section_ru] => ХРОНИКА
[section_en] =>
[authors] => Array
(
[0] => Array
(
[author_ru] => Татьяна Петровна Богатырева
[author_en] => Tat’yana P. Bogatyreva
)
)
)
[17] => Array
(
[id_section] => 5
[id] => 127
[id_journal] => 6
[name_ru] => РОССИЙСКАЯ ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ В УСЛОВИЯХ ЦИВИЛИЗАЦИОННЫХ ВЫЗОВОВ (V АРСЕНТЬЕВСКИЕ ЧТЕНИЯ) Чебоксары, 15–16 октября 2014 года
[annotation_ru] => 15–16 октября 2014 года в Чувашском государственном университете им. И. Н. Ульянова состоялась Всероссийская научная конференция «Российская интеллигенция в условиях цивилизационных вызовов» (V Арсентьевские чте-ния), посвященная 60-летию со дня рождения А. В. Арсентьевой. Организаторами этого мероприятия выступили кафедра зарубежной истории и культуры Чуваш-ского государственного университета и Чебоксарское отделение Российского общества интеллектуальной истории. Проведение конференции было поддержа-но грантом РГНФ.
Анна Васильевна Арсентьева (1954–2007) – выдающийся историк и обще-ственный деятель, жизнь которой была тесно связана с Чувашским государ-ственным университетом и Чувашской республикой. После окончания аспиран-туры в Ленинградском университете она посвятила себя Чувашскому университету: с 1983 по 1985 – зам. заведующего подготовительным отделением; с 1985 по 1991 – зам. декана историко-филологического факультета; с 1991 по 1998 – декан исторического факультета; с 1993 по 1995 – директор гимназии для ода-ренных детей при университете; с 1994 по 2000 – директор Гуманитарного институ-та ЧГУ; с 1998 по 2007 – проректор по учебной работе университета; с 2000 по 2007 – зав. кафедрой средневековой и новой истории Отечества.
[text_ru] => 15–16 октября 2014 года в Чувашском государственном университете им. И. Н. Ульянова состоялась Всероссийская научная конференция «Российская интеллигенция в условиях цивилизационных вызовов» (V Арсентьевские чте-ния), посвященная 60-летию со дня рождения А. В. Арсентьевой. Организаторами этого мероприятия выступили кафедра зарубежной истории и культуры Чуваш-ского государственного университета и Чебоксарское отделение Российского общества интеллектуальной истории. Проведение конференции было поддержа-но грантом РГНФ.
Анна Васильевна Арсентьева (1954–2007) – выдающийся историк и обще-ственный деятель, жизнь которой была тесно связана с Чувашским государ-ственным университетом и Чувашской республикой. После окончания аспиран-туры в Ленинградском университете она посвятила себя Чувашскому университету: с 1983 по 1985 – зам. заведующего подготовительным отделением; с 1985 по 1991 – зам. декана историко-филологического факультета; с 1991 по 1998 – декан исторического факультета; с 1993 по 1995 – директор гимназии для ода-ренных детей при университете; с 1994 по 2000 – директор Гуманитарного институ-та ЧГУ; с 1998 по 2007 – проректор по учебной работе университета; с 2000 по 2007 – зав. кафедрой средневековой и новой истории Отечества.
Конференцию открыл декан историко-географического факультета ЧГУ, док-тор исторических наук, профессор кафедры зарубежной истории и культуры, О. Н. Широков. Он отметил, что конференция, объединившая многих видных уче-ных из России, Украины, Казахстана, представляет собой, по сути, мероприятие, призванное продемонстрировать значимость научного творчества и общественной деятельности Анны Васильевны, с именем которой связано становление в Чуваш-ском университете интеллектуального сообщества ученых-историков.
С приветственным словом к участникам конференции и всем собравшимся обратился ректор Чувашского государственного университета А. Ю. Алексан-дров, пожелавший плодотворного обмена научными достижениями.
С приветственным словом к участникам и гостям конференции обратилась также заместитель директора ИВИ РАН, член-корреспондент АН РФ, Президент Российского общества интеллектуальной истории Л. П. Репина. Она отметила зна-чимость памяти об Анне Васильевне для сохранения традиций интеллектуально-го сообщества в Чувашском государственном университете.
На пленарном заседании прозвучали доклады Л. П. Репиной «Историческая наука, исследовательские практики российских историков и перспективы «пуб-личной истории», Т. Н. Ивановой, зав. кафедрой зарубежной истории и культу-ры ЧГУ «Настоящий интеллигент»: научно-педагогическая и общественно-про-светительская деятельность А. В. Арсентьевой (к 60-летия со дня рождения)», Р. А. Идрисова, доцента кафедры зарубежной истории и культуры ЧГУ «Проблема самоидентификации постсоветской интеллигенции». Доклады вызвали большой интерес у участников конференции и задали вектор для дальнейшей работы на секционных заседаниях.
Работа конференции была продолжена на заседании шести секций: «Немерк-нущие имена: круглый стол, посвященный памяти проф. А. В. Арсентьевой (к 60-летию со дня рождения)», «Проблемы российской интеллигенции в зеркале современного интеллигентоведения», «Интеллигенция в условия цивилизацион-ных вызовов: историческая ретроспектива», «Идеалы, ценности и деятельность интеллигенции в ее личностных измерениях», «Педагогическая интеллигенция: проблемы трансляции знаний и университетские традиции», «Интеллектуальная история и новые исследовательские практики».
Круглый стол, посвященный памяти А. В. Арсентьевой, собрал ее близких, дру-зей, коллег, единомышленников, учеников. Обсуждение на круглом столе пока-зало, что потенциал, заданный А. В. Арсентьевой, талантливым педагогом, уче-ным, наставником, востребован не только в Чувашском университете, но и во всем российском образовательном пространстве.
Секция «Проблемы российской интеллигенции в зеркале современного интел-лигентоведения» сосредоточила свое внимание на проблемах роли российской ин-теллигенции в становлении и развитии России (Н. В. Алексеев), особенностей взаимодействия интеллигенции и власти (С. В. Алексеев), коррупционного по-тенциала общества (И. Л. Грошев), роли интеллигенции в формировании деструк-тивных факторов в российском менталитете (Ю. С. Обидина).
Участники секции «Интеллигенция в условия цивилизационных вызовов: ис-торическая ретроспектива» обсуждали роль национальной интеллигенции в ис-торической ретроспективе (П. Н. Матюшин, С. В. Лежнина), а также взаимодей-ствие научной интеллигенции и власти (Н. В. Гришина, А. А. Ярыгин).
Секция «Идеалы, ценности и деятельность интеллигенции в ее личностных из-мерениях» собрала исследователей персоналий российских интеллектуалов: уче-ных, учителей, общественных и государственных деятелей. Большое внимание уделялось историческому пути России в дискурсивных практиках российских ин-теллектуалов (Г. П. Мягков, О. В. Воробьева).
В ходе работы секции «Педагогическая интеллигенция: проблемы трансляции знаний и университетские традиции» обсуждались проблемы исследовательских, коммуникативных, поведенческих стратегий и практик отдельных ученых, педа-гогов и научных сообществ в различных исторических и социокультурных кон-текстах, опыт подготовки и механизмы становления молодых кадров. Большое внимание уделялось традициям и новациям в преподавании (Г. В. Рокина), реа-лизации компетентностного подхода (О. В. Синицын).
Секция «Интеллектуальная история и новые исследовательские практики» уде-лила особое внимание способам и принципам репрезентации прошлого в науке, образовании, исторической памяти, проблемам востребованности истории в со-временном российском обществе.
Участники конференции обсудили также актуальные проблемы исторического знания, с позиций интеллектуальной истории обратились к научной жизни ученых-историков, в полемическом ключе обсудили положение современной интелли-генции в России. Несмотря на широту проблематики, в докладах и выступлени-ях участников конференции был поднят комплекс взаимосвязанных проблем. Конференция прошла в формате конструктивного диалога, в атмосфере заинте-ресованного обсуждения и не оставила равнодушными ни серьезных состояв-шихся исследователей, ни студентов, магистров и аспирантов, которые еще только вступают на этот трудный, но при этом благородный и увлекательный путь.
Подведение итогов конференции вылилось в бурную научную дискуссию, по-казавшую непреходящую актуальность проблем, связанных с ролью интеллиген-ции в России различных эпох и ее особенной ролью сегодня.
К началу работы конференции был издан сборник научных материалов «Рос-сийская интеллигенция в условиях цивилизационных вызовов (V Арсентьевские чтения)».
Ю. С. Обидина
[name_en] => RUSSIAN INTELLIGENTSIA IN THE CONDITIONS OF CIVILIZATIONAL CHALLENGES (THE VTH ARSENIEV READINGS) CHEBOKSARY, OCTOBER 15-16, 2014
[annotation_en] => The All-Russian Scientific Conference "The Russian Intelligentsia in the conditions of civilizational challenges" (The 5th Arseniev Readings) was held on October 15-16, 2014, at the Chuvash State University named after I. N. Ulyanov. It was devoted to the 60th anniversary of the birth of A. V. Arsentieva. The organizers of this event were the Department of Foreign History and Culture of the Chuvash State University and the Cheboksary Branch of the Russian Society of Intellectual History. The conference was supported by a grant from the Russian Humanitarian Scientific Foundation. Anna Vasilievna Arsentieva (1954-2007) is an outstanding historian and public figure whose life was closely connected with the Chuvash State University and the Chuvash Republic
[text_en] => The All-Russian Scientific Conference "The Russian Intelligentsia in the conditions of civilizational challenges" (The 5th Arseniev Readings) was held on October 15-16, 2014, at the Chuvash State University named after I. N. Ulyanov. It was devoted to the 60th anniversary of the birth of A. V. Arsentieva. The organizers of this event were the Department of Foreign History and Culture of the Chuvash State University and the Cheboksary Branch of the Russian Society of Intellectual History. The conference was supported by a grant from the Russian Humanitarian Scientific Foundation. Anna Vasilievna Arsentieva (1954-2007) is an outstanding historian and public figure whose life was closely connected with the Chuvash State University and the Chuvash Republic
[udk] =>
[order] => 18
[filepdf_ru] => 127_ru.pdf
[filepdf_en] => 127_en.pdf
[download] =>
[section_ru] => ХРОНИКА
[section_en] =>
[authors] => Array
(
[0] => Array
(
[author_ru] => Юлия Сергеевна Обидина
[author_en] => Juliya S. Obidina
)
)
)
)
ДИПЛОМАТИЧЕСКИЕ УСИЛИЯ РОССИИ НАКАНУНЕ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ
УДК:
Раздел: СТАТЬИ И СООБЩЕНИЯ
Авторы: Лариса Витальевна Полушина;
В статье на основе материалов Историко-документального департамента МИД РФ показана хронология усилий российских дипломатов по урегулированию конфликта между государствами противоборствующих военно-политических блоков Антанты и Тройственного союза накануне Первой мировой войны.
Ключевые слова: российская дипломатия, Первая мировая война, международные отношения.
Первая мировая война − переломное событие начала XX века, изменившее облик Европы и всего мира. Это событие обернулось катаклизмом для огром-ного числа государств и завершилось утратой миллионов жизней, падением могущественных империй, становлением новых национальных государств, ко-ренными переменами в системе международных отношений. Война оказала воз-действие на судьбы миллионов людей, обусловила многие тенденции мировой политики, а по своей сути определила дальнейший ход развития человеческой цивилизации.
НАЧАЛО ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ, ЧЕШСКОЕ ОБЩЕСТВО И ЕГО ПОЛИТИЧЕСКИЕ ЛИДЕРЫ
УДК:
Раздел: СТАТЬИ И СООБЩЕНИЯ
Авторы: Елена Павловна Серапионова;
В статье описываются настроения в чешском обществе накануне и в начале Первой мировой войны. На основе документов Архива внешней политики Российской империи (АВПРИ) и Российского государственного исторического архива (РГИА) раскрываются различные планы и варианты решения «чешского вопроса», анализируются позиции ведущих чешских политиков в начальный период войны.
Ключевые слова: чешские земли, Первая мировая война, позиции чешских политических лидеров.
Как сообщал в Петербург 10 июля 1914 года управляющий российским кон-сульством в Праге коллежский асессор М. Казанский: «Известие о трагической смерти наследника престола застало пражское общество в разгаре веселья1. Несмотря на живейший интерес, вызванный событием, последнее не произвело среди чехов особенно горестного впечатления… Политическое значение кро-вавого события до сих пор обсуждается как в прессе, так и в обществе весьма сдержано»2. Казанский отмечал, что, наряду с официальным, в большинстве слу-чаев искренним, порицанием убийства, среди чешских партийных кругов выска-зывалось скорее удовлетворение относительно возможного изменения политики в желательном для славян смысле. Даже такие опытные политические деятели, как Крамарж, Клофач, Шейнер, не думали, что это событие явится поводом для начала войны.
КАЗАНСКОЕ ГУБЕРНСКОЕ ЖАНДАРМСКОЕ УПРАВЛЕНИЕ В ГОДЫ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ: О НЕКОТОРЫХ НОВЫХ НАПРАВЛЕНИЯХ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ
УДК:
Раздел: СТАТЬИ И СООБЩЕНИЯ
Авторы: Софья Ивановна Бойко;
В статье раскрыты некоторые особенности деятельности Казанского губернского жандармского управления (КГЖУ) в годы Первой мировой войны. Основное внимание уделено работе с иностранными поданными и военнопленными, а также изучению настроения населения.
Ключевые слова: Казанская губерния, жандармское управление, Первая мировая война, военнопленные, настроения населения.
Сложное переплетение политических и экономических противоречий привело к началу Первой мировой войны, в которую Россия вступила 19 июля (1 августа по новому стилю) 1914 года.
Для жандармского корпуса началась работа в условиях военного времени. Основная задача данного института – охрана государственного строя, борьба с его политическими противниками – оставалась прежней, но она приобрела но-вые стороны, некоторые из которых мы постараемся осветить в данной статье. Кроме того, жандармам, особенно в начале войны, пришлось заниматься про-блемами, имевшими отношение не к политическому противодействию, а в боль-шей степени – к действиям общей полиции. Речь идет о соблюдении порядка во время призыва на службу и поимке дезертиров.
УЧАСТИЕ СЛОВАКОВ В ЧЕХОСЛОВАЦКИХ ЛЕГИОНАХ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ
УДК:
Раздел: СТАТЬИ И СООБЩЕНИЯ
Авторы: Мирослав Даниш;
В статье на основе официальных документов и мемуаров участников событий показана роль словаков в формировании чехословацкой добровольческой армии и ее попытках помочь России и союзникам по Антанте на завершающем этапе Первой мировой войны. Особое место уделено участию чехословацкой бригады в битве при Зборове и сибирской миссии словацкого генерала Р. Штефанека.
Ключевые слова: чехословацкий легион, отделение чехословацкого национального совета в России, чехословацкая бригада, битва при Зборове, Р. Штефанек.
В начальной фазе формирования добровольческого чешско-словацкого войска на территории воюющей России в его рядах было относительно мало словаков. Началом процесса формирования чешско-словацких военных частей в России стало создание военного подразделения «Чешская дружина». Оно возникло в Киеве с одобрения русского военного министерства 12 августа 1914 г., после аудиенции у царя делегатов Благотворительного и просветительного общества Я. А. Коменского. В Чешскую дружину могли быть приняты только те словаки и чехи, которые подали просьбы о получении российского подданства, а коман-дирами в дружине были русские. Рост числа чешских и словацких военнопленных в России привел руководство Союза чешско-словацких обществ к мысли об об-разовании чешско-словацкого военного формирования, за что высказался и пер-вый съезд этого Союза.
СЛОВАКИ И ТОЛСТОВСКИЙ ПАЦИФИЗМ В ПЕРИОД ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ
УДК:
Раздел: СТАТЬИ И СООБЩЕНИЯ
Авторы: Галина Викторовна Рокина;
В статье на примере отношения словацкого патриота Д. Маковицкого, последователя движения русских толстовцев, показаны пацифистские настроения части российского общества на начальном этапе Первой мировой войны.
Ключевые слова: пацифизм, Первая мировая война, толстовство, словацкие патриоты, Д. Маковицкий.
Австралийский историк Кристофер Кларк, автор труда «Сомнамбулы. Как Ев-ропа шла на войну», говоря об истоках Первой мировой войны на открытии Заль-бургского фестиваля летом 2014 года, указывал на то, с каким воодушевлением европейская культурная элита поддерживала эту войну. Даже такой выдающийся ученый, изменивший представление мира о человеке, как Зигмунд Фрейд, был весьма воодушевлен и говорил о том, что никогда не чувствовал себя австрийцем до такой степени, как после начала Первой мировой войны. Разумеется, откат произошел очень быстро, у Фрейда на войне погибли два сына, и вся европейская элита испытала горькое разочарование. Националистический ажиотаж, который охватил европейскую элиту перед Первой мировой войной, говорит о том, что даже самый развитой интеллект проигрывает мощи природной агрессии, зало-женной в человеке-животном, легко попадает в сети национализма, особой исклю-чительности своего народа. В те годы восторг Фрейда разделяли Томас Манн, Музиль, Гофмансталь, видевшие в войне очищение от буржуазности и застоя. Так люди культуры, всегда работавшие противовесом политики, предавали свое предназначение, пренебрегая собственными нравственными ориентирами.
«ТРУДНЫЙ ВЫБОР» ЧЕШСКОГО СОЛДАТА НА СТРАНИЦАХ РОССИЙСКОЙ ПРЕССЫ И ПОПУЛЯРНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ 1914–1917 ГОДОВ
УДК:
Раздел: СТАТЬИ И СООБЩЕНИЯ
Авторы: О. В. ТЕРЕХИНА;
В статье, написанной в контексте проблемы переосмысления российским обществом представлений о «своих» и «чужих», «врагах» и «союзниках» в годы Первой мировой войны, рассматривается один из вариантов представления образа Чехии и чехов на страницах российской прессы.
Ключевые слова: Первая мировая война, образ Чехии, чешский вопрос, пропаганда, «свой», «чужой», «враг», «союзник».
Первая мировая война, сопряженная с серьезными изменениями в обществен-ном сознании, привела, среди прочего, к переосмыслению представлений о «сво-их» и «чужих», «врагах» и «союзниках», о роли разных стран и народов в евро-пейской расстановке сил1. В работу над созданием «образа врага» и «образа союзника», призванную содействовать консолидации и мобилизации общества, включилась пресса всех воюющих стран, в том числе и российская.
Ярким свидетельством значимости этой работы и того влияния, которое она ока-зывала на общественное сознание, можно считать тот факт, что нередко авторами пропагандистских текстов, публиковавшихся в годы войны, становились предста-вители академических кругов, известные российские ученые. Среди авторов, об-ращавшихся к формированию образа «врага», к выстраиванию и распространению представлений о России как о главном защитнике всего славянства от германский угрозы могут быть названы такие значимые фигуры, как В. М. Бехтерев, Н. И. Каре-ев, Н. В. Ястребов, Ф. Ф. Зелинский, М. К. Любавский и многие другие2.
БЛИЖНЕВОСТОЧНЫЙ РЕГИОН ВО ВНЕШНЕЙ ПОЛИТИКЕ ВЕЛИКОБРИТАНИИ НА ЗАВЕРШАЮЩЕМ ЭТАПЕ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ
УДК:
Раздел: СТАТЬИ И СООБЩЕНИЯ
Авторы: Антон Владимирович Шандра;
В данной статье на основе различных источников и специальных исследова-ний рассматривается проблема формирования ближневосточной политики Великобритании в 1916–1918 гг. Автор анализирует военно-стратегический и политико-дипломатический аспекты внешней политики Лондона, борьбу Великих держав в регионе, обратив также внимание на утверждении «специ-ального интереса» британской политической элиты к Палестине.
Ключевые слова: война, внешняя политика, дипломатия, Великобритания, Ближний Восток.
При постановке вопроса о действиях Великобритании на Ближнем Востоке в 1916–1918 годах следует учитывать то обстоятельство, что в отечественной историографии данной теме уделялось недостаточное внимание. Тем не менее ука-занная проблема требует детального изучения, поскольку специфика британской стратегии в отношении ближневосточного региона в 1917–1918 гг. показывает всю сложность и неоднозначность решения «ближневосточного вопроса» в пе-риод между двумя мировыми войнами.
В годы Первой мировой войны Ближний Восток являлся одним из театров во-енных действий, что обуславливалось его стратегической и геополитической значимостью. В события на Ближнем Востоке были вовлечены почти все участ-ники мировой войны, и данное обстоятельство выразилось в следующей тенденции: в регионе формировалось две группы противоречий. Во-первых, разворачивалась вооруженная борьба между странами – участницами Антанты и ее противника-ми: Османской империей и Германией. Во-вторых, завязывался узел дипломати-ческих противоречий союзников. Это явилось характерной чертой конфронтации в регионе, которая, безусловно, влияла на дальнейший ход событий.
ОТГОЛОСКИ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ…
УДК:
Раздел: СТАТЬИ И СООБЩЕНИЯ
Авторы: Олег Михайлович Герасимов;
Статья посвящена песням, записанным в концентрационных лагерях кайзеровской Германии, в которых содержались военнопленные российской царской армии, в том числе и представители народа мари. Исследование проводилось в фонотеке Университета им. Гумбольдта (Берлин).
Ключевые слова: концлагерь, песни, мари, фонотека университета.
Казалось бы, чем дальше мы отдаляемся от судьбоносных для нас, для страны в целом, событий, тем они более становятся недосягаемыми для понимания но-выми поколениями, становятся «достоянием» истории, материалами более всего для историков и краеведов.
Но, с другой стороны – и это уж совершенно парадоксально! – случаются и неожиданные всплески в нашем сознании: мы, обыкновенные, простые смерт-ные, начинаем осознавать значимость многих явлений, на которые раньше, воз-можно, и не обращали такого пристального внимания.
Вторая мировая война, которая для нас, россиян, всегда была и будет Великой Отечественной, не стерта из памяти многих поколений (чего лукавить: есть, были и будут, безусловно, и такие, которым эта война – очередной исторический кон-фликт двух стран). Она для нас такая же судьбоносная, как и Отечественная вой-на 1812 года. Не зря же мы называем их Отечественными…
УЕЗДНЫЙ ЦАРЕВОКОКШАЙСК В ГОДЫ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ (по материалам Государственного архива Республики Марий Эл)
УДК:
Раздел: СТАТЬИ И СООБЩЕНИЯ
Авторы: Надежда Аркадьевна Лукиных; Екатерина Александровна Попова ;
В статье представлены редкие материалы из фондов государственного архива Республики Марий Эл, которые позволяют реконструировать некоторые стороны жизни горожан в годы войны.
Ключевые слова: Царевококшайск, Первая мировая война, земская управа, беженцы, пленные.
Первая мировая война… Последняя война Российской империи… В течение длительного времени она оставалась забытой, являясь предметом лишь академи-ческого интереса, считалась «империалистической», «захватнической», «неспра-ведливой». Для современников война была «войной за мир», «войной против войны», ее называли «Великая Европейская война», «Вторая Отечественная». Солдаты Российской империи сражались под девизом «За Веру, Царя и Отече-ство». Каждый павший на поле брани должен был помнить, что душу отдает Бо-гу, жизнь – Отечеству, честь – никому.
МАТЕРИНСТВО КАК СОЦИОБИОЛОГИЧЕСКОЕ ЯВЛЕНИЕ: ПСИХОЛОГИЯ, ФИЛОСОФИЯ, ИСТОРИЯ
УДК:
Раздел: ГЕНДЕРНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ
Авторы: Наталия Львовна Пушкарёва;
В статье рассмотрен феномен материнства в современных философских, социологических, психоаналитических концепциях. Рассматривая материнство как социобиологическое явление, автор подчеркивает значимость подобного рода исследований для историков при изучении общественных умонастроений, рассмотрении материнства не только как социального феномена, но и в качестве идеологемы с учетом эволюции общественного сознания и культуры.
Ключевые слова: материнство, феминизм, психоанализ, биологический детерминизм, эссенциализм, социальный конструктивизм, гендерная концепция, материнская идентичность.
В современных философских, социологических, психоаналитических концеп-циях материнство – одна из излюбленных и, можно сказать, модных тем. Однако она стала таковой сравнительно недавно, в последние три десятилетия. История смены представлений о том, как и в каком направлении следует изучать такой, казалось бы, исследованный и «естественный» для каждого феномен, как мате-ринство, показательна: она отражает не только процесс вытеснения одних науч-ных парадигм другими, но и «востребованность» тех или иных концепций в зависимости от изменений социального и политического контекста.
ЖЕНСКИЕ ОБРАЗЫ В КОМЕДИЯХ АРИСТОФАНА: ИСТОЧНИКОВЕДЧЕСКАЯ ПЕРСПЕКТИВА И ВООБРАЖАЕМЫЙ РЕАЛИЗМ
УДК:
Раздел: ГЕНДЕРНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ
Авторы: Юлия Сергеевна Обидина;
В статье рассматриваются «женские» комедии Аристофана в плане реконструкции реального взаимоотношения полов в древней Греции в конце классической эпохи. Показано, что кризис полисной системы был связан, в том числе, и с изменением гендерных стереотипов и появлением нового женского дискурса. Сделан вывод о том, познавательная компетенция историка во многом доказывает «неисчерпаемость» традиционных исторических источников.
Ключевые слова: Аристофан, гендер, греческая женщина, древнегреческая комедия, исторические источники.
Так уж сложилось, что эпистемологический смысл исторического источника, чаще всего, принимается как данность. О познавательной сущности источника источниковедение говорит очень мало [2, с. 236]. За этим скрываются две иссле-довательские позиции: любо полагание, что познавательная сущность источника – всем известный факт, либо [что случается гораздо чаще – Ю. О.], принятие удобного для исследователя ее понимания.
Как показала практика, проблема истины исторического источника не была решена ни эвристикой, ни герменевтикой, и была перенесена на уровень нарра-ции, конструирования прошлой реальности. Это позволило отойти от анализа уже критически отобранного набора фактов для познания исторической реально-сти, ныне не существующей, и создать конструкцию, в которой образ прошлого согласован с тем реальным порядком элементов, с помощью которого воссозда-ется реальность прошлого.
ПЕРВАЯ МИРОВАЯ ВОЙНА И ГОРОД ЦАРЕВОКОКШАЙСК (по материалам Музея истории города Йошкар-Олы)
УДК:
Раздел: ПУБЛИКАЦИЯ МАТЕРИАЛОВ
Авторы: Любовь Николаевна Комелина;
В статье дана краткая характеристика коллекции музея истории г. Йошкар-Олы, посвященной Первой мировой войне; приведены тексты писем горожан 1916–1917 гг., данные о заключенных в период войны браками между горожанами и иностранцами.
Ключевые слова: Царевококшайск, Первая мировая война, Музей истории города.
В старинном доме на улице Вознесенской г. Йошкар-Олы находится Музей ис-тории города (МИГ). Это здание охраняется государством и является памятником истории и архитектуры начала XX века. Известно, что до революции 1917 года дом принадлежал местному лесопромышленнику Трофиму Васильевичу Чулко-ву. Восемнадцать лет назад 30 сентября 1996 года в здании был открыт музей города Йошкар-Олы. Начало формированию коллекций музея положили краеве-ды и старожилы города, в их числе – первые дарители музея супруги Л. П. Полу-барьева и Н. П. Сафронов.
С личных коллекций этих горожан началось формирование музейных фондов: они передали музею ряд ценных фотографий и исторических документов из сво-его семейного архива. В первые годы работы музея наставником и консультантом для сотрудников музея стал известный старожил, краевед, коллекционер и Почет-ный гражданин города Б. В. Бабушкин. Уникальный материал по истории старин-ных улиц города передала в музей краевед А. Г. Бакиева; материалы семейного архива подарили потомственные горожане Г. В. и В. В. Чуровы. В дальнейшем коллекции предметов городского быта создавались за счет дарений из семейных архивов Умовых, Кореповых, Преображенских, Яковлевых и других.
В ОКОПАХ И В ПЛЕНУ: СОЛДАТСКИЙ ДНЕВНИК ВРЕМЕН ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ
УДК:
Раздел: ПУБЛИКАЦИЯ МАТЕРИАЛОВ
Авторы: Алексей Николаевич Кудрявцев; Александр Владимирович Соколов;
В данной публикации представлены отрывки из дневника уроженца Вятской губернии, старшего унтер-офицера 130-го пехотного Херсонского полка Н. Д. Мурсатова, который он вел в годы Первой мировой войны. Автор повествует о том, как проходила мобилизация, военные действия ноября – начала декабря 1914 года. Особый интерес представляют описания солдатского быта начала войны и территорий современных Украины и Польши.
Ключевые слова: Первая мировая война, мобилизация, боевые действия, солдатский быт, Украина, Польша.
В 2014 году отмечался столетний юбилей начала Первой мировой войны – одного из трагических и в то же время, судьбоносных событий, как мировой так и отечественной истории. Эта война стала катализатором многих крупных явле-ний и процессов, во многом определила современную геополитическую картину мира. В то же время война наложила неизгладимый отпечаток на личные судьбы миллионов людей. К сожалению, в отечественной исторической памяти сохрани-лось значительное число лакун, забытых страниц истории войны. К сожалению, многие события, происходившие на фронтах Первой мировой войны, подвиги офицеров и нижних чинов, воинская слава и горькая трагедия наших прадедов остается для многих terra incognita.
ПЯТОЕ ЗАСЕДАНИЕ КОМИССИИ ИСТОРИКОВ РОССИИ И СЛОВАКИИ. МЕЖДУНАРОДНАЯ НАУЧНАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ «РОССИЯ (СОВЕТСКИЙ СОЮЗ) И СЛОВАКИЯ НА ОБЩИХ ПЕРЕКРЕСТКАХ ИСТОРИИ»
УДК:
Раздел: ХРОНИКА
Авторы: Михаил Юрьевич Дронов;
По решению участников четвертого заседания Комиссии историков России и Словакии, состоявшегося в Москве 16–18 октября 2012 г., очередное заседание двусторонней Комиссии должно было пройти в 2014 г. в Словацкой Республике1. В итоге местом проведения мероприятия стал Музей Словацкого национального восстания (СНВ) в г. Банска-Бистрица в центральной Словакии. По сложившейся традиции заседание было организовано в форме международной научной конфе-ренции. Учитывая то, что российско-словацкая встреча историков стала одним из мероприятий в рамках общегосударственного празднования 70-летней годов-щины СНВ, конференция получила название «Россия (Советский Союз) и Слова-кия на общих перекрестках истории».
Торжественное открытие конференции состоялось утром 27 августа. Свои напутствия участникам мероприятия поочередно высказали директор музея д-р Станислав Мичев, его заместитель Вера Ковачова, а также секретарь словацкой части Комиссии д-р Даниела Кодаева (Институт истории САН).
МЕЖДУНАРОДНАЯ НАУЧНАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ «РОССИЙСКАЯ ПОЛИТИКА НА ЕВРАЗИЙСКОМ КОНТИНЕНТЕ В СОВРЕМЕННОЙ ИСТОРИИ»
УДК:
Раздел: ХРОНИКА
Авторы: Михаил Юрьевич Дронов;
2–3 сентября 2014 г. в селе Мошовце Жилинского края Словацкой Республики состоялась международная научная конференция, посвященная русской, совет-ской и российской политике в Евразии. Место и время были избраны не случай-но. Мошовце – родина словацкого и чешского идеолога славянской взаимности Яна Коллара. А дата проведения конференции позволила присутствовать на ней участникам Пятого заседания Комиссии историков России и Словакии, прошед-шего несколькими днями ранее в г. Банска-Бистрица1. В качестве организатора мошовецкой конференции выступила кафедра всеобщей истории Философского факультета Университета им. Я.-А. Коменского (Братислава) во главе с ее заве-дующим – известным специалистом по словацко-русским связям профессором, канд. наук Мирославом Данишем.
Конференцию открыл М. Даниш, который тепло поприветствовал всех со-бравшихся, особо поблагодарив Посольство Российской Федерации в Словацкой Республике, проявившее интерес к инициативе братиславских историков. С при-ветственным словом также выступил почетный гость конференции – временный поверенный в делах России в Словакии А. В. Шабанов, подчеркнувший важность укрепления подобных контактов.
МЕРОПРИЯТИЯ ПРЕДСТАВИТЕЛЬСТВА МИНИСТЕРСТВА ИНОСТРАННЫХ ДЕЛ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ В Г. ЙОШКАР-ОЛЕ, ПОСВЯЩЕННЫЕ 100-ЛЕТИЮ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ
УДК:
Раздел: ХРОНИКА
Авторы: Марина Леонидовна Кушакова;
По инициативе Представительства Министерства иностранных дел Россий-ской Федерации в г. Йошкар-Оле был проведен ряд мероприятий, посвященных 100-летию начала Первой мировой войны:
В рамках ежегодного конкурса творческих работ среди учащихся средних обра-зовательных учреждений Республики Марий Эл, проводимого Представитель-ством по случаю Дня дипломатического работника (10 февраля) одна из тем кон-курса была посвящена 100-летию начала Первой мировой войны: «Первый военный конфликт мирового масштаба». По данной теме учащимися школ рес-публики на конкурс было представлено около 50 работ. Школьники младших и старших классов раскрыли тему в виде презентаций, сочинений, поэтических произведений на русском, английском и французском языках. Младшие школь-ники подали на конкурс много интересных художественных работ.
«ДОСТОИН БУДЬ ОТЦА И ДЕДА»: ШКОЛЬНИКИ ЙОШКАР-ОЛИНСКОГО ЛИЦЕЯ ИМ. Т. И. АЛЕКСАНДРОВОЙ О ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЕ
УДК:
Раздел: ХРОНИКА
Авторы: Татьяна Петровна Богатырева;
Война – самое ужасное испытание, которое может выпасть на долю человека. Война учит нас понимать истинную ценность жизни. 1 августа 2014 года испол-нилось 100 лет со дня начала одной из самых кровопролитных войн в истории человечества, события, которое потрясло сознание народа и отчасти обусловило ход дальнейшей сложной и трагической истории XX века.
В последнее время в России все больше говорят о возвращении дореволюци-онных военных традиций. Пришло время собирать камни. Истину невозможно уничтожить, она, как тоненький стебелек, пробивающийся сквозь асфальт, рано или поздно прорывает временные толщи забвения. В наши дни наметилась тен-денция к переосмыслению событий Первой мировой и ее последствий. Все боль-шее внимание в изучении данной эпохи уделяется не только цифрам и фактам, но и «миру Человека», его бытовой повседневности.
РОССИЙСКАЯ ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ В УСЛОВИЯХ ЦИВИЛИЗАЦИОННЫХ ВЫЗОВОВ (V АРСЕНТЬЕВСКИЕ ЧТЕНИЯ) Чебоксары, 15–16 октября 2014 года
УДК:
Раздел: ХРОНИКА
Авторы: Юлия Сергеевна Обидина;
15–16 октября 2014 года в Чувашском государственном университете им. И. Н. Ульянова состоялась Всероссийская научная конференция «Российская интеллигенция в условиях цивилизационных вызовов» (V Арсентьевские чте-ния), посвященная 60-летию со дня рождения А. В. Арсентьевой. Организаторами этого мероприятия выступили кафедра зарубежной истории и культуры Чуваш-ского государственного университета и Чебоксарское отделение Российского общества интеллектуальной истории. Проведение конференции было поддержа-но грантом РГНФ.
Анна Васильевна Арсентьева (1954–2007) – выдающийся историк и обще-ственный деятель, жизнь которой была тесно связана с Чувашским государ-ственным университетом и Чувашской республикой. После окончания аспиран-туры в Ленинградском университете она посвятила себя Чувашскому университету: с 1983 по 1985 – зам. заведующего подготовительным отделением; с 1985 по 1991 – зам. декана историко-филологического факультета; с 1991 по 1998 – декан исторического факультета; с 1993 по 1995 – директор гимназии для ода-ренных детей при университете; с 1994 по 2000 – директор Гуманитарного институ-та ЧГУ; с 1998 по 2007 – проректор по учебной работе университета; с 2000 по 2007 – зав. кафедрой средневековой и новой истории Отечества.